Задумавшись над тем, есть ли в современной России политический театр, мы вспомнили о МХАТе им. Горького. Верность коммунистическим идеалам и любовь к красным флагам явно роднят его с «Фольксбюне» под управлением Франка Касторфа. Впрочем, на этом сходство двух левых коллективов заканчивается. «Театр.» решил выяснить, как встречают в доронинском МХАТе День Победы и как выглядит в российском контексте синяя птица коммунизма.
Темная ночь, только ветхокрылая мхатовская чайка освещена неярким лучом, и поет через громкоговорители тенор Козловской с академическим «о» в окончании фамилии. Немноголюдный зал при потушенном свете ожидает следующей сцены. Воспользовавшись музыкальной паузой, разглядим собравшихся. Говорят, будто на 9 Мая во МХАТе им. Горького не протолкнуться, но нет, всё как обычно. Зрителей с ярусов любезно пригласили спуститься в заполненный на треть партер. Пусто на балконах, обшитых благородным темным деревом.
Простим театру равнодушие к нему московской публики — веселой, всеядной, сверкающей дешевыми стразами. Пусть потребляет Рэя Куни и прочую дребедень. У здешних благообразных посетителей запросы выше. Они иначе относятся к своей зрительской задаче: театр в их представлении должен быть чем-то посерьезнее, чем водевиль об умных женах и глупых мужьях.
Козловской закругляется и уступает товарищу Левитану со сводкой новостей. Занавес расходится, открывая фантастическую обстановку на сцене — это вроде бы обыкновенная московская квартира времен войны, но в прелюбопытном доме. У него две странности. Первая — добрейшей души представитель домкома. Является он только два раза, но этого достаточно, чтобы сообразить, что это ответственный, порядочный человек, который души не чает в жильцах. Вторая, не менее замечательная, — дом выстроен книжечкой. Иначе как объяснить, что стены с окнами сходятся углом не наружу, а вглубь здания? По горькой иронии, обитатели зазеркального дома — строители да архитекторы. Однако это мелочи, ерунда, вроде ветра, который шевелит флаги и не шевелит плащи. Это А. Я. Таиров был не прочь придраться к реалистическому театру, а мы-то с вами знаем, что правда быта ничто в сравнении с правдой самой жизни.
В годовщину Победы театр играет «Так и будет» по пьесе Константина Симонова, написанной даже не по горячим следам, а в режиме реального времени, в 1944-м,еще только в преддверии победы. Полковник Савельев возвращается в свою квартиру и застает там семью академика архитектуры Воронцова — их вселили на жилплощадь пропавшего без вести, потому что их дом пострадал от бомбежки. И Воронцов, и Савельев — деликатнейшие люди: один упрашивает бывшего хозяина квартиры остаться, другой боится причинить неудобство. Хотя на самом деле он не хочет задерживаться, потому что место напоминает ему о погибших родных. Скромный герой (В. Клементьев, действительно блистательный актер) и дочь нового жильца Ольга (И. Фадина, вот она-то фальшивей некуда) влюбляются друг в друга, но не спешат раскрыть свои чувства.
«Штатское не только мне больше идет. Оно всему человечеству к лицу», — говорит Савельев. И слава богу, что говорит. Святые слова, что называется. Другое дело, что благодати, в которой чуть не купаются все эти люди, святой надежды на мирное процветание, любви и веры в спектакле много больше, чем смерти и войны. Сама она — чудовищная, нелепая, бессмысленная — где-то далеко-далеко. Кажется, эра милосердия, которую в следующем, сорок пятом, году предсказывал герой братьев Вайнеров, в пьесе Симонова уже наступила.
Под занавес — победная песня… и обращение лично товарища Сталина к советскому народу. Финал на мажоре.
Оскорбляться не за кого. Потому что репрессий не было. Голода не было. Савельев вернулся с фронта и сыграл с Ольгой свадьбу. И все, что было потом, — непрекращающаяся свадьба Ольги с полковником. Ушла война — и вернулась гармония.
***
А заодно в советском искусстве не было и Мейерхольда, скажем. И вообще авангардного театра. А в мировом не было ни Ежи Гротовского, ни Эймунтаса Някрошюса. Да и вообще почти никого не было.
Упрямство — удивительная вещь. Оно могущественнее времени. Стоит по-настоящему захотеть, и время остановится. Мир одряхлеет (или помолодеет?) еще лет на пятьдесят, а упрямец останется прежним.
МХАТ им. Горького не сбрасывали с парохода современности. Он сам сбросил современность с парохода.
Немыслимая планировка дома — не пустая придирка, а самый очевидный знак того, как неинтересен создателям спектакля давнишний Художественный театр: ровно в той же степени, в какой конкретно народному художнику Серебровскому безразличен Симов, твердо знавший, что в реалистической сценографии на первом месте стоит не бытовая деталь, а четкое представление о пространстве пьесы. Чем менее значим для сюжета герой, тем менее значимо для актера пресловутое жизнеподобие — так, бравый вояка с лихо закрученными приклеенными усами, остановившийся у Савельева на ночь, такой, каким его сыграл артист Самойлов, не мог существовать ни во Вторую мировую, ни во времена наполеоновских войн.
Впрочем, как ни старайся, нельзя не полюбить героев спектакля, даже тех, кого артисты сыграли ходульно, картинно. Потому что перед нами славные люди, деликатные отношения. Вы смотрите на них и знаете, о чем плакать и над чем смеяться. Вы не в больном и безумном современном мире, а в зачарованном каком-то месте.
Вот и выходит, что «Синяя птица» и вправду «спектакль — визитная карточка». Приходя сюда ребенком, вы получаете эту карточку и усваиваете, что МХАТ — театр фантастический. В нем не только душа сахара, в нем сам дух слащавости ходит и разговаривает со зрителями. Не только Тильтиль и Митиль могут отправиться в прошлое, к покойным дедушке и бабушке, но и зрители переносятся в далекую эпоху живописных задников за бутафорскими окнами и музыкальных интермедий между эпизодами. Тут вас научат верить не только в царство Королевы Ночи и в волшебный лес, но и в сказочную страну, которой правит добрый чародей с кавказским акцентом. Странно, что, согласно сюжету некоторых спектаклей МХАТа, поставленных по современным пьесам, в нашей стране некоторое время назад все-таки случился путч. Ведь счастливый народ России уже давно нашел синюю птицу коммунизма.