Театральная компания «Дочери Сосо» выпустила в ДК «Рассвет» премьеру – пластический спектакль «Коридор Барто» в постановке Анны Закусовой. Мы решили, что отзыв на него станет последней нашей публикацией 2024 года.
Спектакль-плач, спектакль-ритуал, спектакль о проживании травмы, боли и потери. О том, что так или иначе испытываем сегодня все мы, но в особенности – «Дочери Сосо». В день премьеры, 25 декабря, военный апелляционный суд вынес Жене Беркович и Светлане Петрийчук окончательный приговор, издевательски «смягчив» изначальный срок в шесть лет на несколько месяцев. И в этом контексте «Коридор Барто» воспринимается как прямая, отчаянная реакция на то, что случилось. Почти «мунковский» крик. Хотя этот крик стоит в горле уже почти три года.
Во времена «задушенной речи» главным выразительным средством становится тело – оно корчится, деревенеет, падает, выполняет однообразные механические действия. «Дочери Сосо» впервые делают пластический спектакль, поэтому пригласили в свою команду хореографа Анну Закусову, часто работавшую с режиссёром Денисом Азаровым. Однако, постановка, как уверяет анонс, создавалась горизонтальным способом: участники «вслушивались и всматривались в этот мир, выращивая его из импровизаций, ощущений и общего опыта».
У Полины Кардымон в Новосибирске был проект «Коромысли. Сыра земля», посвященный народным способам горевания и плачам. В нынешней городской культуре уже нет такой традиции, как нет и понятной, устоявшейся формы проявления сочувствия и поддержки. Отсюда в спектакле появляется внезапный ироничный стендап куклы-неваляшки (её в очередь играют Мариэтта Цигаль-Полищук и Наташа Горбас) о том, как бесят все эти дежурные «держись», «соберись, тряпка», «сама виновата» или, наоборот, «поплачь, легче станет».
В качестве альтернативы фольклору Женя Беркович как автор идеи предложила использовать стихи Агнии Барто, на которых выросли все рождённые в СССР, да и после тоже. Они записаны на нашу подкорку, вшиты в наш культурный код. Но если присмотреться, окажется, что стихи эти довольно грустные и страшные: мишка без одной лапы, брошенный под дождем заяц, утонувший мяч, бычок, зависший на краю пропасти. Мелкие, несущественные вроде события оказываются для ребёнка вселенской трагедией, первым опытом потери, разлуки, жалости. А в переносе на нашу взрослую жизнь – опытом горя, одиночества, травли, страха, эксплуатации женского тела.
Беркович в своих постановках часто обращается к теме детства: и в «Нашем сокровище», и в «Считалке», и отчасти в «Рисовой собаке». И хотя «Коридор Барто» поставлен не ею, в нем чувствуются те же мотивы, трансформированные новой реальностью. Игры в жмурки и вышибалы тут выглядят жутковато, как борьба за жизнь, танец матрешек превращается в данс-макабр, а нежная колыбельная – в шаманское камлание с вскриками и вздохами. Тревожная музыка Ольги Шайдуллиной, которую исполняет вживую трио из виолончели, гитары и ударных, иногда звучит как современная опера, а иногда взрывается электронными рифами.
Спектакль состоит из эпизодов, озаглавленных наивно, как стихотворения Барто: «Лошадка», «Лётчик», «Грузовик» и так далее. Но из этих коротких четверостиший, которые и не звучат тут полностью, авторы по ассоциативному принципу выращивают пластические и визуальные картины, которые действуют невербальным способом, но передают эмоции, залезая куда-то под кожу.
Удивительна по своей красоте и выразительности одна из первых сцен, когда вокруг Тани в чёрном платье (эту роль играет бывшая балерина и актриса Мастерской Брусникина Дарья Ворохобко) заводят свой ритуальный хоровод девушки в белом с длинными «слезами» из новогоднего «дождика» – то ли плакальщицы, то ли бескрылые ангелы скорби. И вот этот привычный и памятный по детству атрибут радостного праздника, вдруг ставший символом печали, – и есть главный образ всего спектакля и ключ к его методу.
Героини тут словно попадают в сказочное зазеркалье – холодное, но безумно красивое. Аскетичная, стильная сценография Софьи Матвеевой и свет Елены Перельман создают какое-то потустороннее, гофмановское или метерлинковское пространство, где детские игрушки оживают, а души проходят путь инициации. Над площадкой тут вращаются зеркальные диски, то серебряные, как луны, то космически черные. А по отражающей поверхности сцены рассыпаются черные мячи – все наши горечи, беды и обиды. Актрисы вытанцовывают все, что накопилось в душе, и, как у Пастернака, бросают вызов «бездне унижений» – так, героиня Иры Совы выходит на бой со светящимся джедайским мечом.
В спектакле нет логичного последовательного развития событий, он состоит из мозаичных импрессионистских этюдов, но в финале, пройдя через этот страшный коридор, полный невидимых призраков, героини приходят к новому обретению языка. «Г-о-р-и-т н-а с-о-л-н-ы-ш-к-е ф-л-а-ж-о-к». Эту фразу Дарья Ворохобко «произносит» сначала на жестовом языке, словно подает кому-то отчаянные сигналы – «мы тут», «мы есть», «мы еще живы»! А потом сквозь мучительную немоту прорывается речь. И сам спектакль «Коридор Барто» – тоже акт вот такого обретения речи, акт сопротивления немоте и ужасу, охватившему всех после приговора Жене и Свете в июле. «Горит на солнышке флажок, как будто я огонь зажег». Маленький огонек, но он согревает.