Израильский contemporary dance: танец на автобусном вокзале

Франческа Фоскарини в одноактном балете «Gut gift», хореография Ясмин Годдер, 2003

Как возник феномен израильского contemporary dance? Театр. задал этот вопрос хореографам и танцовщикам, режиссеру, журналистке и создателям танц-школы. Их ответы сложились в разговор не столько о танце, сколько о свободе, телесности и природе национального характера.

То, что феномен израильского contemporary dance, в принципе, существует, стало очевидно с конца 1990‑х годов, когда вслед за Охадом Наарином, возглавляющим ансамбль Batsheva Dance Company, на международную танцевальную сцену начали выходить один за другим молодые израильские хореографы. Кто с гастролями своих независимых компаний, кто работая в лучших танцевальных труппах Европы и Америки. Сегодня европейские театры полны и танцовщиковизраильтян, поехавших учиться за границу, и уже признанных хореографов израильского происхождения: Хофеш Шехтер ставит в Великобритании, Эммануэль Гат и Юваль Пик — во Франции, Ицик Галили — в Голландии, дуэт Матаникола (Matanicola) — в Германии. Это не считая тех, кто, живя дома, активно работает за рубежом, как Ясмин Годдер, Шарон Эйяль, Инбаль Пинто с Авшаломом Поллаком и другие.

В самом Израиле меж тем загораются новые звезды и создаются новые небольшие компании. А на спектакли современного танца собирается лучшая в Израиле публика — молодая и интеллигентная. Ни в израильском театре с его ориентацией на развлечение, ни на местном классическом балете такой не увидишь.

Откуда это все взялось? Почему именно современный танец пережил такой расцвет в Израиле? Почему именно в Израиле, а не в другой южной стране, где все тоже поголовно музыкальны? Отвечая на этот вопрос, вам обязательно расскажут о двух главных фольклорных источниках — йеменских танцах и хасидских плясках. К ним добавят рассказ о местных танцах европейских переселенцев в 20‑х годах ХХ века, из которых складывались, а часто и специально сочинялись новые «народные танцы». Страна создавалась заново и важной интенцией было возникновение здесь новой культуры и появление новых людей — свободных, сильных, ловких. Не похожих на тех евреев, которых мы привыкли представлять по странам рассеяния, — слабых униженных книжников. Собственно, эта двойственность — «евреи vs израильтяне» — до сих пор актуальна, и евреи, выросшие в Израиле, очень непохожи на тех, кто родился в Нью-Йорке, Франкфурте или Киеве.

Кроме фольклорной линии, в генеалогии местного contemporary dance есть и балетная: еще с 1920‑х годов в Палестину приезжало множество профессиональных танцоров и хореографов — и из российского ареала, неся с собой школу классического балета (как рижанка Миа Арбатова), и из Германии и Австрии — со школой экспрессионистского танца (как Гертруда Краус). После войны сильнейшее влияние на израильский танец оказал американский балет, в частности, Марта Грэм, которая на какое‑то время стала чем‑то вроде худрука созданного в 1964 году баронессой Батшевой де Ротшильд танцевального ансамбля ее имени. А в начале 1970‑х возникла Kibbutz Contemporary Dance Company (до сих пор базирующаяся в Галилее, в киббуце Гаатон), для которой несколько балетов поставили мэтры европейской хореографии.

Но главные события произошли на рубеже 1980—90‑х. В 1990‑м в Израиль руководить ансамблем «Батшева» вернулся Охад Наарин, родившийся в киббуце и начавший танцевать в «Батшеве», а потом успевший поучиться и поработать танцором и хореографом в Америке и Европе и ставший к тому времени уже признанной звездой. В 1989‑м в Тель-Авиве был создан танцевальный центр Сюзанн Деллаль (названный так в честь дочери меценатов), который аккумулировал все, что связано с танцем, — репетиционную базу, место для гастролей, фестивалей и конкурсов. Тогда же появился фестиваль «Занавес поднимается», стартап для молодых и независимых хореографов, а чуть позже и следующий фестиваль «Оттенки танца», финансировавший новые постановки, созданные специально для смотра. Все это вместе и спровоцировало израильский хореографический взрыв.

Хотя местный contemporary dance чрезвычайно разнообразен, самым влиятельным израильским хореографом по сей день остается Наарин — и для всего мира, и для своей страны, где он бог танца. Он сочинил систему «гага», целую философию движения, в центре которой стоят умение прислушиваться к собственному телу и обретение свободы, не скованной канонами. «Батшева» обучает преподавателей «гага», которые разъезжаются по всему миру, а в Израиле, где бы ты ни учился танцу, твоим учителем будет человек, прошедший школу «гага». «Батшева» ведет занятия и для любителей, в последние несколько лет ежегодно в огромном ангаре тель-авивского порта Наарин устраивает открытые уроки для сотен людей с очень дешевыми билетами, сборы от которых идут на благотворительность. В первый раз эти деньги были собраны для пострадавших от наводнения в НьюОрлеане.

Что же дает стимул израильскому современному танцу жить и что позволяет ему выживать? Откуда он взялся и есть ли у него узнаваемое лицо? С такими вопросами я обратилась к людям, имеющим самый разнообразный опыт в этой области.

Маша Хинич

Журналистка, специализируется на исполнительских искусствах

Танец начал развиваться здесь не раньше 20‑х годов (это было время свободного танца, Айседоры Дункан), и он не успел закостенеть. У него нет никаких канонов, на него никто не давит, никто не требует: «Делай, как наши бабушки и дедушки делали». Делай как хочешь, экспериментируй! Главные сегодняшние хореографы вышли из киббуцов, где дети росли в полной вольнице, а потом учились либо в НьюЙорке — и пошли в модернбалет, либо в Лондоне — и пошли в неоклассику. Это и есть две стороны израильского танца.

Ясмин Годдер

Известный израильский хореограф. Училась в НьюЙорке, ставит во всем мире. Создала свою компанию Yasmeen Godder Studio в Яффо в 2007 году. Работает в экспериментальной манере, на границе с физическим театром и перформансом.

В Израиле существует очевидная историческая связь с танцем, в первую очередь через фольклор, который был мощным элементом здешней культуры, когда я была ребенком. У фольклорного танца очень свободный характер: он приглашает присоединиться к себе всех независимо от возраста, пола или внешности. Кроме того, с самого начала в Израиле (и даже до его создания) было много крупных хореографов из Европы и США. И это тоже сыграло свою немаловажную роль в формировании здешнего contemporary dance.

Что касается вопроса об израильской специфике: я думаю, что за последние 15 лет израильский танец очень изменился, и теперь нет одного пути или одного свойства, которое бы его определяли. Я бы сказала, что прежде всего с израильским танцем ассоциируется интенсивная телесность, но это лишь одно из многих его качеств.

Анна Озерская

Танцовщица. Работала в России, в петербургской компании «Каннон-данс», потом в Kibbutz Contemporary Dance Company в Израиле, теперь работает в Швеции, в Skånes Dansteater.

Мне кажется, особенность израильского танца в абсолютно сумасшедшей энергетике. Тут сыграл огромную роль тот факт, что Израиль изолирован географически от Европы. В результате у него появилась своя стилистика, свое видение танца. Большинство хореографов и танцовщиков не имеют привычного для нас образования, и это позволяет им танцевать на «животном» уровне, «дико», «как чувствуют». Они не скованы привычными для нас эстетическими рамками и нормативами. Как танцовщица я никогда не танцевала так свободно, как здесь! Тут не выросло еще ни одно поколение, которое не видело бы войны. И это не могло не сказаться на творчестве, тут танцуют каждый спектакль как в последний раз. Здешние танцовщики намного раскрепощеннее европейцев — смелее, ярче (хотя заметно хуже образованы и менее эрудированы), более сексуальны и любят подчеркивать свою сексуальность. К тому же они неимоверно эмоциональны! Все эти факторы в совокупности создают обезоруживающую и необъяснимую энергетику, которую ощущаешь скорее телом, чем умом.

Инбаль Пинто и Абшалом Поллак

Инбаль Пинто (хореограф, художник театра) и Авшалом Поллак (актер, режиссер, хореограф, художник театра) — семейная пара, создатели и руководители одной из самых известных израильских танцевальных компаний Inbal Pinto & Avshalom Pollak Dance Company, работающей на границе танца и визуального театра. Инбаль училась графи‑ ческому дизайну в академии Бецалель, танцевала в «Бат‑ шеве». Авшалом учился в актер‑ ской школе в Тель-Авиве, много играл в кино, на ТВ и в крупней‑ ших израильских театрах. Вдвоем основали компанию в 1992 году. Сами являются художниками своих постановок. Ставят спектакли в Израиле и за рубежом.

Инбаль Пинто: Действительно, почему тут расцвел именно танец? Я никогда об этом не думала. И единственное, что приходит мне в голову, — это то, что в театре руководителю надо содержать большую труппу, заниматься бюджетом и т. д. Это разрушает искусство, поскольку все ресурсы уходят на административную работу. В танце этого может не быть. Танец в Израиле начался с нуля — без бюджета и без административных мощностей.

Авшалом Поллак: По-моему, это правило — начать с нуля. Современный танец изобретает себя сам, он не отягощен культурными традициями, которых не так уж много в Израиле.

Инбаль: Вот у русских большая, богатая, хорошо известная история танца. Они не могут начать с нуля, они не могут изобретать себя. Они должны начинать с нарушения правил. Это совсем другой подход. Интересно, что в других странах, где работают сильные художники, все чувствуют их воздействие. Например, было время, когда многие в Европе находились под влиянием Форсайта. Но в Израиле есть что‑то, что позволяет каждому хореографу оставаться самим собой. Здесь много языков, много голосов.

Авшалом: Я вырос в театральной семье, учился драматическому театру. И, по моему ощущению, давление правил там сильнее. В современном же танце важнее желание путешествовать в неведомое, задавать острые вопросы, делать что-то непривычное. Для нас танец все — борьба, вызов, эксперимент, взаимоотношения с обществом и с космосом. Это место, где веет дух свободы, правят бал воображение и азарт. Физическая энергия людей, работающих в современном танце, заставляет их двигаться вперед. Нужная для борьбы энергия возникает от самой необходимости физически работать. У них есть что-то в теле, что их делает иными.

Инбаль: Я вспоминаю, как мы начинали в начале 90‑х, мы жили как в пустыне. Существовало всего несколько компаний современного танца: «Батшева», где ставили американские хореографы, ансамбль Бат Дор (он недавно закрылся), которому тоже Батшева де Ротшильд давала деньги, компания «Киббуц» и все. Нам не на что было арендовать студию, мы работали до полуночи, без денег. Мы таскали все наши занавесы на спине, сами их расписывали и делали костюмы, возили железки на велосипеде — и мы научились многому из‑за этого. Потом в «Батшеву» пришел Охад Наарин и полностью ее изменил. Был построен центр Сюзан Деллаль. И внезапно танец оказался в фокусе внимания. Балетные критики говорили: «А мы и не знали, что у нас есть танец».
Авшалом: Из-за международного интереса к израильскому танцу хореографы начали выезжать из Израиля, и это оказалось очередным толчком для развития. Про нас я это точно знаю — 20 лет мы соприкасаемся с разными культурами, и это помогает нам многое понять про нас самих.
Инбаль: Мы живем в жаркой стране, в очень экспрессивной культуре, где люди запросто общаются на улице и очень открыты для любой коммуникации. Но и проблемы, которые тут есть, напряжение здешней жизни мы тоже приносим в спектакли. Особенность израильского танца трудно определить, это все равно, что объяснять цвета.
Авшалом: А мы не хотим ее определять. Если бы мы могли это сделать, это была бы проблема.

Михаэль Гетман

Танцор, хореограф. Учился в Израиле, танцевал в «Бат‑ шеве», затем в разных европейских компаниях. Работал с Охадом Наарином, Уильямом Форсайтом, Амандой Миллер, Эммануэлем Гатом и другими знаменитыми хореографами. Последние десять лет работает в Израиле и за рубежом как независимый хореограф, сотрудничает с драматическими театрами.

Чтобы объяснить, почему израильский танец так успешен за границей, нужно понять силы, которые вызвали его к жизни. Думаю, фольклорный танец был сильнее у евреев, чем у других народов, потому что они должны были веками сохранять свою идентичность. А танец — один из лучших способов ее сохранить. Когда было создано израильское государство, танец расцвел тут пышным цветом потому что желание двигаться — в наших генах. Может быть, израильтяне больше, чем другие народы, думают с помощью тела. Они хотят выразить себя через тело. Горячий климат, горячий темперамент. Все наружу. Средиземноморские люди — экстраверты, они общаются для того, чтобы выразить себя, они любят говорить, кто они, они любят демонстрировать: «я здесь». Это дает животную, горячую энергию, которую мы видим в танце.

Еще в танце есть такое израильское свойство (и это свойство израильского правительства тоже) — мы не хотим много думать о завтрашнем дне. Танец исчезает сразу после того, как ты его увидел. В театре хотя бы есть предварительный текст, у танца даже этого нет. Он спонтанный, интуитивный и мгновенный. В нашем обществе происходит что‑то в этом роде. Мы почти ничего не планируем, мы действуем здесь и сейчас, и будь что будет.

Когда я вижу израильские танцевальные постановки за рубежом, я ощущаю их большую чувствительность к самой атмосфере жизни, чем в постановках из Франции, например. Они не то чтобы более идеологичны, просто условия жизни в Израиле более стрессовые, чем во Франции. Потому и в постановках больше напряжения. Конечно, из этого правила есть исключения. Но в целом это так. За границей я сразу опознаю работы израильских хореографов: их музыкальный выбор (музыка довольно иллюстративна по отношению к танцу, грустному танцу — грустная музыка) и работу с пространством — как правило, мизансцены фронтальны, а не трехмерны.

Я думаю, что для иностранцев танец — главный посредник для контакта с израильской натурой, которая для них притягательна и таинственна. Европейский танец очень концептуален, в израильском этого нет, он очаровывает взрывной энергией. Это качество в израильтянах сильнее, чем в европейских танцовщиках, оно доминирует. Может быть, поэтому израильский танец и танцоры — это нечто особенное в глазах европейских и американских зрителей.

Наоми Перлов и Офир Даган

Наоми Перлов — репетитор, ассистент хореографа, создатель и содиректор тель-авивской танцевальной школы Maslool Professional Dance Program при Bikurey HaItim Arts Center. Училась танцу в Тель-Авиве, Париже и Нью-Йорке, в 1980‑х годах работала во Франции, была ассистентом Анжелена Прельжокажа. В 1990‑х была одним из художественных руководителей «Батшевы», в начале 2000‑х — худруком конкурса молодых израильских хореографов «Оттенки танца». Руководила переносами балетов Прельжокажа и израильских хореографов в крупнейшие театры мира (в частности, в Мариинский). В 2009‑м создала двухгодичную танце‑ вальную школу Maslool.
Офир Даган — режиссер, преподаватель, создатель и содиректор тель-авивской танцевальной школы Maslool Professional Dance Program. Учился физическому театру в Париже, танцу — в Нью-Йорке и в мастерской Kibbutz Contemporary Dance Company в Израиле. Работал в американском театре Bread and Puppet и в Танцевальной компании Ноа Дар, ставит спектакли в различных театрах.

Наоми Перлов: Наарин перевернул израильскую танцевальную культуру, и это первая причина возникновения феномена израильского современного танца. Вторая причина — создание центра Сюзан Деллаль, который дал платформу многим художникам. Раньше это было похоже на поле без воды, а «Сюзан Деллаль» как будто предложил художникам напиться, чтобы они могли творить, и творцы начали вылезать из‑под земли, как грибы. Появились национальные конкурсы молодых хореографов, международный конкурс. Это был конец 1980‑х — начало 90‑х, в это время я вернулась в Израиль после многих лет, проведенных во Франции. Во Франции я работала во времена Миттерана, я помню поддержку художников социалистическим правительством: десять лет, которые я там жила, был расцветом искусства. Когда я вернулась в Израиль, он тут тоже случился.

Так я дважды лично за свою карьеру видела новую волну — в Европе и в Израиле. Конечно, тут не было такой атмосферы, как во Франции: когда министр культуры Жак Ланг с эскортом приезжал в оперу, все видели, что значит культура, но у нас была атмосфера обновления из‑за духа, который принес в «Батшеву» Наарин.

При этом в Израиле нет социальных условий для танцоров, почти все тут фрилансеры. Тут сложно выжить без копродукций с Европой. Многие ездят работать за границу, просто потому что они нуждаются в европейской финансовой поддержке. Они могут поехать на фестиваль в Монпелье, потом в Вену — и это продлевает им жизнь в искусстве. Один очень известный израильский хореограф мне рассказывал, что во Франции он показывал свой спектакль два дня в зале на 800 человек, а в Израиле такое количество зрителей набралось бы у него за год. И все же мало кто уезжает отсюда совсем, танцовщики и хореографы почти всегда возвращаются. Есть что‑то, что притягивает сюда.
Офир Даган: В Израиле все время есть ощущение, что ты живешь во время катастрофы. Ты чувствуешь это в танцорах, и это делает израильский танец уникальным. Наш драматический театр не имеет каких‑то своих особенностей. Балет — тоже не то, чем мы можем гордиться. А танец — особенный, он связан с этой землей.

Мы делали просмотры на прошлой неделе и видели людей, которые к нам в школу приехали из‑за границы: как они стоят, едят, как они выглядят. Израильтяне никогда так не держатся, не имеют такой осанки. Весь наш танец словно бы происходит на многолюдном автобусном вокзале. Учителя, которые приезжают сюда (из России, скажем), пытаются научить нас правилам, но наши студенты могут их только имитировать. Зато у них есть страсть к движению. Они танцуют так, как будто не могут не танцевать. Сейчас или никогда.

Танец и государство

Как бы ни были знамениты израильские артисты, выезжая за рубеж, они сталкиваются с теми же проблемами, что и само их маленькое государство, ведущее перманентную войну. Не раз и не два приехавшей в Европу на гастроли «Батшеве» местная левая интеллигенция устраивала обструкцию, осуждая за израильскую позицию по палестинским проблемам. Но художественная интеллигенция Израиля сама конфликтует с правительством по этому вопросу. К тому же танцевальные коллективы Израиля — это не государственные, а частные театры. Госдотации тут микроскопические, значительная их часть уходит нескольким большим труппам, которые являются витриной Израиля за рубежом, а маленьким и независимым компаниям почти ничего не достается: доля госдотаций даже в бюджете такого театра, как «Батшева», около 5 %, а независимые молодые танцоры в перерывах между проектами работают официантами. Да и вообще деньги, идущие на поддержку культуры, в бюджете страны почти неразличимы. Не так давно израильские культурные организации начали целое движение под названием «1 %» — они бились за то, чтобы культуре правительство выделяло хотя бы сотую часть бюджета. Тогда на несколько месяцев и «Батшева», и все оркестры, и многие другие организации сменили в фейсбуке свои аватарки-логотипы на знак «1 %», но это, конечно, не помогло.