Свой редакторский текст я хочу открыть небольшим автоцитированием: привести текст, который я прислала как рабочую идею блока сначала редакторкам журнала «Театр», а потом, после согласования и начала работы — в качестве приглашения предполагаемым авторам и авторкам. Вот он:
(Само) образование, педагогика и перформативные искусства, то есть способы получать и делиться знаниями, способность обучаться и обучать и способность исполнять(ся) могут вступать в самые разнообразные взаимодействия. От обучения в игре до педагогического театра или перформативного исполнения знания, часто с критических позиций, как, например, в жанре лекции-перформанса.
Что такое «левая идея» сегодня — понять проблематичнее. И мы либо выбираем путь обобщения — и тогда понимаем под левым все, что связывается с установкой на большее равенство, эмансипацию, поиски более справедливого устройства мира, от социализма до деколониального проекта. Либо делаем больший упор на втором компоненте — идее — и смотрим на то, как развиваются постмарксистские и антикапиталистические теории сегодня или осмысляется левое наследие (искусство, социальные проекты, собственно история).
Мне интереснее второй вариант и то, как он связан с процессами познания, обучения, образования. В конце концов, попытки прояснить, упразднить или переозначить границы между теорией и практикой так же вечны и одновременно неизбежны, как попытки проделать все то же с «четвертой стеной», границами искусства и жизни.
В этом блоке будут собраны тексты, посвященные сегодняшним поискам связывания левых теорий и их перформативного осуществления, историзации знания, практик самообразования как спектакулярных или перформативных процессов, и утопии, еще одного нашего «пыльного горизонта», тем не менее настойчиво взывающего к нам.
Сжато эта тема может быть сформулирована так: «Исполнение знания»[1]. То, как знание исполняется — в театре, танце, различных педагогических приемах, институтах и разнообразных формах социальной жизни, — вопрос, интересующий меня достаточно давно. Знание политично. Знание предоставляет доступ к политике, определяется политикой и определяет ее. Знание — замечательное слово, в котором снимается противопоставление между теорией и практикой. Знание всегда разъято между микро- и макромасштабом: с одной стороны, оно всегда укоренено в том, кто осуществляет этот познавательный процесс: читает, мыслит, говорит, двигается и т. д. С другой, знание часто претендует на всеохватность или на объяснительную силу, способную все расставить по своим местам и упорядочить. Эта динамика — от ситуативности (или расположенности знания, как выбирают перевести термин Донны Харауэй situated knowledges авторки блока Анастасия Дмитриевская и Дарья Юрийчук) до тотальности знания — проблема, которая решается множеством переводов и необходимостью соотнесенности разных знаний и их масштабов друг с другом. В этом смысле знание экологично: оно функционирует как экосистема, где целостность общего удерживается постоянным взаимовлиянием и нахождением в активных отношениях друг с другом по множеству разнородных параметров.
С левым политическим спектром и тем более левой идеей в театре для меня дело обстоит сложнее. С одной стороны, все сообщества и поля, в которые я вхожу, которыми формируюсь — и в которых просто живу и радуюсь, могут быть отнесены к левым. Это делает совершенно необязательным для меня использование самого этого слова как слишком размытого и само собой разумеющегося, и в своей практике я сосредоточена на других масштабах и вопросах.
С этим связано мое первоначальное недоумение и сомнения по поводу того, что я могу быть редактором такого блока в журнале «Театр» — самоназывание левой я использовала только однажды, и то в качестве переозначенного пейоратива. Раз уж все вокруг (точнее — извне, из того поля, что я определяю для себя как либеральное) ругают меня левой, назовусь так на полном серьезе! Тем не менее: мне кажется крайне интересной эта ситуация распоз-навания кого бы то ни было — друг друга — как принадлежащих к определенным лагерям: левому, феминистскому, либеральному, консервативному, поколенческому и так далее. Иногда оно очевидно или кажется таким, но сам этот процесс стоит изучения хотя бы потому, что наглядно демонстрирует взаимовлияние конфликтующих или просто различных сил внутри одного поля. То, что где‑то распознается как левое или феминистское, в другом месте может быть распознано совершенно иначе. Так определенное поле — в данном случае политическое и публичное — проявляет механизмы собственного устройства и сетевую взаимозависимость и перформативность. И это напрямую связано с темой как этого номера журнала «Театр», так и этого блока текстов.
В конце концов, имена и коллективы, представленные здесь, — это результат работы уже моего собственного механизма распознавания. Оно часто было основано на смутном понимании, а не на четко понимаемой задаче или продуманной стратегии включения. Интуитивное, в каком‑то смысле даже безответственное, основанное только на доверии своему чутью, желание пригласить к участию коллектив «Вокруг да около» привело к появлению текста Жени Л Збань, который я считаю важнейшим из прочитанных мной за долгое время. Построенное на солидарности с исследовательским сообществом в контексте происходящего сейчас краха университетской культуры и давнем интересе к проектам Эллы Россман приглашение ее к участию привело к появлению коллективно написанного текста от проекта «Антиуниверситет». Мои дружба, привязанность и участие в практиках коллектива н и и ч е г о д е л а т ь привели к появлению в этом блоке их, тоже написанной коллективными усилиями, теоретической пьесы. Приглашение к написанию текста Анастасии Дмитриевской и Дарьи Юрийчук — медиа-активистского проекта «кафе-мороженое» — тоже произрастает из давней радости ценить то, что они делают. В моей собственной практике письма в последний год — очень много от них обеих и в их раздельных исследовательских ипостасях, и как этого микро-коллектива. Эти четыре текста написаны не индивидуальными/индивидуалистскими субъектами, а коллективными. Все они представляют собой разные варианты изобретения нового типа субъектности: коммунистического, как выразилась киберфеминистка и настройщица запутанностей Лика Карева в одном из наших разговоров. Разделяющего мысль как общее, принадлежащее всем. Производящего знание из нескольких ситуативностей одновременно. Текст Никиты Сунгатова о политическом поэтическом письме Галины Рымбу и прагматике его существования включает в себя такие объемы цитирования, что и сам перестает быть монолитно-индивидуалистским. Текст Романа Осминкина суммирует множество источников, историзируя (само) образовательные практики в художественной среде, так что ссылочный аппарат превращается в самостоятельное произведение — сжатую до нескольких строк мелким шрифтом историю длительного внимательного чтения.
Что я пытаюсь тут сказать: способы производства знания, написания текстов, формирования блоков, выпуска журналов, сборников или книг, переводов, цитирование, упоминание и развитие идей других, прагматика бытования текстов, материальность знания формируют определенную политику и инфраструктуру. «Знание-что» и «знание-как»[2], о которых пишет Роман Осминкин, рифмуются здесь с «политикой-что» и «политикой-кто»[3] Аннмари Мол, которая, к слову, делит свою книгу по медицинской антропологии на две части: праксиографическую, где описывает практики лечения атеросклероза, и методологическую, где раскрывает принципы написания научного текста вообще и в частности. Мои дальнейшие вставки-комментарии к авторским текстам, своего рода глоссы, наследуют этому приему, но сделаны с другой целью и задачами: связывания текстов в один редакторский блок, с одной стороны, и подчеркивания значимых различий, с другой.
Первой такой «глоссой» должен стать комментарий к отсутствующему тексту. Он планировался как коллективный, но тоже по‑особому: это должен был быть основанный на интервью с Артемом Томиловым и Ваней Демидкиным текст Александры Дунаевой, моей коллеги по нескольким проектам и подруги. Артем и Ваня входят в состав компании «Перфобуфет», Ваня делает подкаст «Против театра», ведет телеграм-канал «пиши перформенс» и проводил ридинг-группу «Меньше слез», где читались и обсуждались теоретические тексты о культуре. Это, конечно, неполный список их активностей, но наиболее релевантный теме блока. Текст я сняла после зашедшего в тупик обсуждения и долгой (очень долгой) истории его редакций, ни одна из которых не смогла быть принятой без оговорок всеми участницами и участниками процесса. Интервью, с которого все начиналось, выйдет в итоге на другом ресурсе. Текст, как его задумывала Саша и как видела я, был призван проявить как невозможность прямой передачи определенного вида знания, так и институциональные границы (реальные и воображаемые) и их пересечения. Мне казалось, что он также должен был продемонстировать возможность сбоя редакторской логики, но в итоге этот сбой оказался столь сильным, что сыграл в другую сторону. И волю редакторскую в одностороннем формате я проявила, почувствовав невозможность публикации: потому что сломались бы не только структуры, но и отношения. Призрачность присутствия «Перфобуфета» на страницах журнала «Театр» оказалось доведенной до предела: текст действительно исчез, и я могу лишь указать на это место отсутствия как на значимое.
Закончить это введение мне бы хотелось сентиментальным пассажем (это часть моей практики по реабилитации чувствительности и эмоциональности в критических и исследовательских текстах). Вот он.
Когда‑то мне казалось, что наиболее полной формой выражения близости служат слова «я тебя знаю» — то есть стремлюсь понимать, наблюдаю со вниманием и интересом, слушаю. Сейчас для меня эта фраза звучит отголоском фашизма — «знать» как «присвоить», «раз и навсегда обозначить», «определить и лишить возможности к изменению». Однако критическая рефлексия по отношению к собственным страхам подсказывает, что близкое — солидарное — чуткое — любящее отношение может быть выражено какой‑то срединной формулой: я готов узнавать/узнаваться вместе с тобой. Образование, самообразование, изучение трудов предшественниц и предшественников, знание истории и способность писать и переписывать историю, педагогика и преподавание как взаимообогащающие процессы, практики мышления и шеринга информацией — все это перформативные, пересоздающие мир заново процессы, которые в большой степени являются такими именно потому, что проникнуты желанием близости, понимания, солидарности и сопричастности. Потому что, как поется в песне группы «Аркадий Коц» на стихи Александра Бренера, «без любви ничего не получится, без любви революция ссучится».
Редакторский комментарий к тексту Антиуниверситета
Обратившись к Элле Россман с предложением написать текст о ее опыте преподавания внутри академической структуры и за ее пределами — то есть в Университете и в Антиуниверситете, через некоторое время я увидела в телеграм-канале последнего призыв поучаствовать в написании этого текста всех желающих, независимо от положения в паре студент_ка/преподаватель_ница. Так в рамках одного текста была реализована политика опен-колла (которую, как я поняла уже позднее, вообще‑то следовало бы распространить на весь блок!).
Еще одна маленькая деталь: уточняя порядок написания имен авторок и авторов, я предложила заменить его на алфавитный, на что Элла ответила просьбой сохранить уже существующий — так как он отражает последовательность подключения к работе над текстом.
Два этих случая показывают невероятную чуткость к процессам производства знания и сохранения открытыми структур и механизмов, приведших к его написанию. Принципы производства знания в Антиуниверситете — горизонтальность, открытость внешнему запросу, сохранение авторской интонации каждого курса при коллективном способе управления — видны и в устройстве этого текста, где голоса каждой и каждого собираются в текучее множество.
Редакторский комментарий к тексту Романа Осминкина
Тексты в этом блоке часто пересекаются или отсылают друг к другу, и в этом плане статья Романа Осминкина является узловой. Она теоретизирует и историзирует различные практики альтернативного крупным институциям производства знания. Таким образом проект «Антиуниверситет» и коллектив н и и ч е г о д е л а т ь, представленные в этом блоке, вписываются в более широкую концептуальную рамку. К текстам Никиты Сунгатова и «кафе-мороженого» статья близка методологически: вниманием к условиям производства (текста/речи/знания/искусства) и его инфраструктуре. И я надеюсь, что точно улавливаю связь этой статьи с текстом Жени Л Збань (и также с пьесой н и и ч е г о д е л а т ь): в основе ее — речь в ее политическом аспекте. Идея сильной речи, содержащей истину и утверждающей ее в публичном поле, дополняется здесь возможностью «слабой» речи, в рамках которой остановка, приостановка или новая степень другости, отчуждения становятся сферой работы политического. Бесцельность речи, непродуктивность, преисполненность сомнениями и эмоциями, леность, грязь, вирусность (как пишет Никита Сунгатов о движении #metoo) — это как раз то, что дает нам возможность сломать конвейер. Настаивать на своем в этом смысле — значит одновременно настаивать на принципиально чужом, чуждом: отстаивать право быть другими, действовать и говорить иначе.
Редакторский комментарий к тесту н и и ч е г о д е л а т ь
В предыдущем тексте этого блока Роман Осминкин уже представил читатель_ницам «Театра» коллектив н и и ч е г о д е л а т ь, вписав его деятельность в практики альтернативного производства знания, удерживающего как пространства свободного, медленного, ленивого размышления («нежной рефлексии» в терминологии коллектива), так и критическую остроту. Это одна из граней работы коллектива, но есть и другие: я бы разметила картографию его интересов между прямым (публичным) политическим действием (перформативное участие в первомайских шествиях), самообразованием и тем, что можно назвать микрополитикой: пересобирание аффектов, субъектностей, тел и отдельных их частей. Все вместе они образуют определенный тип существования, в котором этика, политика, эпистемология и эстетика соединяются в разнообразных практиках.
Вот коллектив собирается на ридинг-группы по левому акселерационизму (Ник Срничек) или нейропластичности (Катрин Малабу). Вот шьет прозрачные жилеты для выхода отдельной колонной на 1 мая — с требованием ввести безусловный базовый доход и лозунгами вроде «Политически воображай будущее!», «Капитализм сосет» или «ТрудNO». Вот организует биеннале «Мир без труда» в режиме распределенного кураторства. Анонимность коллектива не обязательна, иногда из этой коллективности отдельные участни_цы выпадают в режим индивидуального авторства, а потом поглощаются общей аббревиатурой снова. Например, в представленной в этом блоке пьесе одна из участниц коллектива становится персонажем и сама при этом прописывает свою реплику, участвуя в действии пьесы наряду с такими действующими лицами, как Утопия 1, Утопия 2 или Розовые очки. Один из тезисов биеннале «Мир без труда» 2020 года призывает «не застревать в будущем»: в том числе потому, что будущее, в общем‑то, для н и и ч е г о д е л а т ь уже наступило, наступает, вот-вот наступит: их отношения свободны.
Редакторский комментарий к тексту Жени Л Збань
Этот текст — зона моего пристрастия, восхищения и ревности: у Жени Л Збань получилось собрать в один пучок несколько интересующих меня тем (интересующих вплоть до обсессии), но главное — предъявить в этом тексте сразу несколько способов письма, воплотить несколько политик письма, которые открывают порталы в пространства, на русском языке еще только намечающиеся.
Концептуально и структурно текст изоморфен: во‑первых, он представляет собой спектакль, спектакль мышления и аффекта, в котором смысловые сгущения и аффективные разрядки создают динамику действия. Персонажи этого спектакля — само мышление, психика, а его главный сюжет — процесс субъективации.
Во-вторых, текст устроен в пространственном смысле сложно: благодаря нескольким уровням деления, он представляет собой топологию, в которой накладываются на и вкладываются в друг друга несколько типов пространства. В них есть оси координат, система масштабирования и узловые точки-развилки, из которых можно нырнуть в любой пространственный коридор.
Наконец, ксенофеминистская и киберфеминисткая традиции, будто пройдя через кротовую нору пространства-времени, соединяются в этом тексте с традициями позднего литературного авангарда (Константин Вагинов), архитектурной (а значит, и социальной) левой мысли (Михаил Охитович) и неортодоксальной психологии (Вильгельм Райх). Но это не просто соединение разновременных и разнородных традиций, это плетение, создающее новый узор.
Письмо в феминистской традиции, начиная от Вирджинии Вульф и до наших современниц, в том числе представленных в этом блоке текстов Анастасии Дмитриевской и Дарьи Юрийчук, от Элен Сиксу до Laboria Cuboniks, написавших манифест ксенофеминизма, от… и до… (you name it) практикуется как мощнейший инструмент субъективации. И благодаря этому у нас есть огромное количество разных типов феминистских субъектов: и тот, который проявляется в тексте Жени, достоин самого пристального внимания. Потому что это субъект, живущий на самих границах (или даже самими границами) между личным и коллективным, телесным и умозрительным, рациональным и интуитивным, детским и взрослым, эстетическим и политическим. Эти границы проходят по‑живому, они болят, раздирают и чешутся, они представляют собой именно разрывы и конфликты — то есть они представляют собой именно то, что в политической мысли, к примеру, Шанталь Муфф и Эрнесто Лаклау, называется политикой — позиции, с трудом, но удерживаемые вместе. Но, в отличие от традиционной политической мысли, сосредоточенной на макромасштабе, помещаются они не между различными субъектами и группами, но внутри одного субъекта. Чьи внешние границы при этом принципиально проницаемы для других: поэтому в финале текста мы видим имена всех участвовавших в создании этого текста — разной степенью проникновения в субъектность этого письма. Она «больше чем одно, но меньше, чем множество»[4].
Редакторский комментарий к тексту Никиты Сунгатова
#заЮлю
#за_Юлю
#СвободуЮлииЦветковой
Редакторский комментарий к тексту «кафе-мороженого»
Деятельность «кафе-мороженого» — организация дискуссий, серии докладов и публикаций о трудовой политике в художественной среде — позволяет говорить об уточнении понятий как труда, так и солидарности. Обе эти ревизии производятся через (пост) марксистскую/феминистскую критику. Так, солидарность преодолевает границы политики идентичности и распространяется за пределы исключительно художественного сообщества, а в область труда включаются сферы деятельности, долгое время бывшие слепыми пятнами для марксистской теории.
Труд художни_ка уязвим по двум осям: собственно экономической, где художник — прекарий; по символической, где художник — феминизирован. Эта уязвимость оборачивается силой на наших глазах: через серии конфликтов, которые упоминают в своем тексте Анастасия и Дарья, формируются расколы и создаются альянсы, стоящие на разных позициях по поводу этики и экономики труда. Как раньше, уже не будет — для тех, кто выбирает не выбирать, как раньше.
И все эти линии — расколов, рассуждений и солидаризаций — сходятся в наших телах: хрупких хранителях опыта, медиумах перформативных искусств, домах письма, проводниках близости и протеста. Именно это внимание к телу, воплощенности опыта и политизации телесности, это заземление на конкретную основу, как пишет в этом блоке текстов Никита Сунгатов об идеологии и критике, и есть то необходимое условие продуктивности разговора о труде, дающее ему силу, а нам — надежду.
[1]Мне нравится эта фраза тем, что напрямую относит к двум очень разным контекстам. Перформативности, если мы читаем «исполнение» как русифицированный вариант слова performance: это сразу отсылает нас к огромной теоретической традиции Performance studies. И другой контекст — церковно-славянский язык и формула «исполненный чего‑либо» — то есть «наполняемый», «содержащий в себе». Тогда исполнение знания — это его, знания, поиск сосуда, который может быть им наполнен (исполнен). Знание в обоих случаях активно, обладает собственной агентностью.
[2]Теоретическое, дискурсивное («знание-что») и практическое, воплощенное («знание-как») знания.
[3]За «политикой-кто» стоит вопрос «кто решает?», за «политикой-что» — вопрос «что делать?». В первом случае решение делегируется определенной инстанции, во втором — распределяется между всеми вовлеченными. См.: Мол А. Множественное тело: Онтология в медицинской практике. Пермь: Гиле Пресс, 2017.