Фотография: Стас Левшин
«Пламя Парижа» — история о том, как из-за одного силового задержания провинциального жителя был взят штурмом королевский дворец.
Нет, ну разумеется, все мы помним про предпосылки и ход Великой Французской революции, про Генеральные Штаты и Учредительное собрание. Но балет привычно сводит все гигантские исторические события (будь то древнеримское восстание рабов или Столетняя война) к историям нескольких людей — и вообще-то он в этом прав. Потому что история вообще и есть история людей — при этом вовсе необязательно полководцев. В балете «Пламя Парижа», что Василий Вайнонен впервые поставил в 1932 году в Ленинградском театре оперы и балета (том театре, который уже не был Мариинским, но еще не был Кировским) нет Робеспьера и Дантона. Есть пожилой крестьянин и двое его детей (девушка лет восемнадцати и младший мальчишка), что в окрестностях Марселя волокут на себе тележку с собранным в лесу хворостом. Есть внезапно обнаруживший их в своем лесу маркиз, мгновенно обозлившийся до такой степени, что не только послал на них свору егерей, но не погнушался и сам избить старика. И есть явление батальона горожан, идущего на помощь революционному Парижу — лишь потому, что они оказались в нужное время в нужном месте, крестьянин не был изувечен. Естественно, предводитель батальона Филипп нравится дочери крестьянина Жанне. И естественно, она присоединяется к отправляющимся в столицу гражданам — и уж тут, понятно, монархия обречена, хоть и будет сопротивляться еще два акта.
Этот балет, восстановленный в июле 2013-го в Михайловском театре Михаилом Мессерером — он о естественном праве на бунт. Вот просто о том, что иногда надо брать в руки оружие — и тогда будут и либерте, и фратерните, и эгалите. Для тех, кто выжил, разумеется — но ведь у французов-то в итоге получилось. В 1932-м в Питере артистический народ свято верил, что в итоге получится и у нас — и потому танцевали «Пламя Парижа» с той честной страстью и самоотдачей, о которых после слагали легенды.
А еще спектакль был о том, что искусство таки принадлежит народу. В «Пламени Парижа» Вайнонен объединяет танцы, как будто несоединимые: сначала в королевском дворце идет спектакль придворных актеров (сверхгалантность, филигранная виртуозность артистов, при этом все требующие фантастического мастерства трюки исполняются с легкой светской улыбкой), затем на площади буйно танцует восставший народ. И тут вот что важно: хотя дворец и площадь противопоставлены друг другу, артисты короля и народ друг другу не противопоставлены. И сюжетно — Актер и Актриса сочувствуют восставшим и стараются помочь (Актеру это стоит жизни), и танцевально: в финальном, победном па де де Жанны и Филиппа (том самом, что обычно танцуют на конкурсах и концертах) герои «разговаривают» на безупречно классическом языке (усовершенствованном, разумеется, в ХХ веке).
Огромная, колоссальная заслуга Михаила Мессерера состоит в том, что он вытащил этот балет из тины времен (в последний раз его танцевали в Большом в шестидесятые) столь же живым, веселым и боевым, как он был придуман автором. Пять лет назад, когда Алексей Ратманский поставил в главном театре страны свой спектакль с тем же названием, он взял лишь несколько фрагментов хореографии Вайнонена — а главное, изменил интонацию спектакля. Тот балет был — про неизбежный проигрыш (не революции, а человека — вновь придуманную хореографом девушку-дворянку, сочувствующую революционерам, ждала гильотина) и про то, как неуютно отдельному человеку даже в праздничной толпе. Не удивительно, что в том «Пламени» катастрофически расходились швы между танцами и музыкой: Борис Асафьев сочинял свою партитуру (пусть совсем невеликую) для одной истории, Ратманский рассказывал другую.
У Мессерера — у Вайнонена — все точно собрано и сцена безупречно отвечает оркестровой яме (в которой разумно и внимательно правит Валерий Овсяников). На королевском балу — там, где Асафьев вписывал в свою партитуру мелодии Люлли и Гретри — порхает актер Антуан Мистраль (Виктор Лебедев безупречно справился с отсылками к французскому стилю) и балериной-дивой является Анжелина Воронцова в роли актрисы Дианы Мирей. А на площади (где в музыку вплетаются мелодии французских революционных песен) бьют в пол «деревянными» туфлями овернцы, несется с трехцветным флагом яростная баска (триумф Мириам Угрехелидзе), наворачивает шикарные трюки в воздухе Иван Васильев в роли Филиппа и проносится в фуэте по кругу ставшая Жанной Оксана Бондарева. И в танцах площади (что заканчиваются аллегориями Свободы, Равенства и Братства) столько узнаваемого сейчас счастья, что грохочет у Асафьева, что они провоцируют публику на редкие сейчас изъявления чувств: я не подсчитывала точно, но после финала зал стоял в овации не менее двадцати минут, и машинисты, должно быть, устали поднимать занавес на вызовах.
Тут вот еще в чем дело. «Пламя Парижа» — при непререкаемо выстроенной схеме — блистательно актерский спектакль. И при многих актерских удачах (и Виктор Лебедев, и Оксана Бондарева, и Иван Зайцев — Филипп во втором составе) главных удач — три. Иван Васильев, не потеряв ни грана своего улыбчивого обаяния, вкладывает в своего Филиппа достаточно жесткости и властности, чтобы можно было поверить: вот этот человек возьмет дворец (ну, или мэрию для начала). Леонид Сарафанов (Актер в одном из спектаклей премьерной серии — но я его видела только на генеральной репетиции) выдает чуть ленивые, хрупкие, изнеженные па — и на глазах превращается в оранжерейный цветок, трогательнейшее создание, мимоходом убитое в праведной драке. А только что перешедшая в Михайловский театр Анжелина Воронцова, про которую руководство Большого долго рассказывало, что танцовщица недостаточно хорошо выучена для главных партий, демонстрирует такой класс работы, что главному театру страны остается только локти кусать. Она — царственная балерина по своей сути, по манере поведения на сцене, и эту царственность (в которой нет ни капли пошлой надменности) она транслирует в роли Актрисы — обнаружившимся стальным апломбом и каждым жестом, каждым поворотом головы. Таких балерин, казалось, больше не делают (жизнь мчится, девчонки в классе и на сцене всегда спешат) — но вот выросла же в классе Николая Цискаридзе, будет теперь радовать питерцев.
Еще «Пламя Парижа» радует точными деталями (толпа восставших ворвалась во дворец; первое, что сделали, раздолбали королевское кресло) и самоотдачей буквально каждого артиста и каждой артистки кордебалета — абсолютно все «зажигают» в этом «Пламени» от души. И народ так празднует, что веришь: в этой реальности гильотины не будет. А свобода все-таки произойдет.