В Нью-Йорке, в рамках фестиваля Under The Radar, был показан один из двух спектаклей, поставленный Дмитрием Крымовым в открытой им в 2022 году в США лаборатории.
Я смотрела спектакль Дмитрия Крымова «Онегин. Своими словами» в дни, когда уже были ошибочные новости про уход Льва Рубинштейна, и пишу, когда знаю, что его больше нет. Поэта сбила машина, он погиб после нескольких дней надежды на поправку. В спектакле «Онегин» рассказывают о гибели Пушкина, о том, что его сбил выстрел Дантеса, и после нескольких дней надежды на поправку он умер. А еще – конечно же, вспоминается «опросник» Рубинштейна в финале крымовского спектакля «Серёжа», как прощание с самым близким, то трагическое и страшное, которого невозможно избежать.
Все неслучайно в художественных событиях, и во время спектакля в Нью-Йорке я прижимала к себе куклу-ребенка: одноножку, грустную, с синим бантиком, а вокруг у зрителей были другие куклы – мальчики и девочки, и все это тоже как-то напоминало мне о стихах Рубинштейна, который хранил детские воспоминания именно в тех самых словах и почти запахах, пробивавшихся через те слова. Такой у меня – зрительницы – получился «Онегин. Своими словами», так совпало.
Спектакль играют в Бруклине, рядом со знаменитым зданием БАМ, в небольшом чудесном театральном центре, с полным залом зрителей, где вперемешку говорят на русском и английском. Играют четверо актеров, очень разных, они встретились в этой работе с Крымовым, и друг с другом, и все как один говорят о доверии, которое стало основой их работы. В первую очередь, доверие, которое проявил к ним Дмитрий Крымов, и именно оно вызвало ответную волну доверия уже участников проекта – лаборатории. Каждый из актеров нашел дорогу к Крымову по-своему, были ученики из Йельского курса, кого-то позвали уже они, кого-то пригласила переводчица и помощница режиссера по работе в США. Они не знали друг друга, не знали Крымова и его длинную историю работы в России, они не знали «Евгения Онегина». Весь этот спектакль – история открытий, которые невозможны без доверия друг к другу.
Для зрителей все начинается еще в фойе: когда всех приглашают в зал, то просят взять с собой одну из кукол, которые сложены в гардеробном закутке, некоторые висят на вешалках, грустно опустив плечи, некоторые лежат, отчаянно глядя в потолок, и зрители тоже ведут себя по-разному: кто-то берет первую куклу, оказавшуюся под рукой, а кто-то долго ходит и выбирает подходящую себе. Так в зале оказывается в два раза больше голов, чем зрительских кресел. Удивительно, но кроме того, что многие зрители делают селфи с куклой, держат почти все своих «малышей» так, чтобы те «видели сцену». То есть, принимают правила игры. Куклы-дети задают тон спектаклю, словно бы он предназначен для детей, сразу понижается градус интеллектуальных ожиданий, а вот эмоциональная составляющая зрительских чувств усиливается.
Вслед за зрителями в зал заходят герои спектакля: четверо актеров появляются на сцене с чемоданами, вещами – немного странные, словно только что их высадили из автобуса, который привез их издалека, и там, в дороге, они стали общностью. Той самой, которая не семейная, не из давних отношений дружбы или студенчества, а когда ты вынужденно объединяешься в общем трудном и долгом пути. Они растеряны и хотят понравиться зрителям, они рассказывают коротко о себе на «русском английском», с акцентом, они активны и пытаются расположить к себе встреченных людей. Представляются: Олег, Инна, затем – Алла Борисовна, и наконец Петр Наумович. Тут вздрагиваешь, откручиваешь назад и понимаешь, что перед тобой – не просто герои, они несут в себе отсвет недавних «столпов» русского театра. Впрочем, кто это – каждый понимает по-своему. Но для автора спектакля это важный оттенок роли каждого, пусть даже и не распознаваемый американскими зрителями. (Вот, скажем, Олег – это Табаков или Ефремов? Или кто-то ещё из «великих олегов»? Инна Натановна – старейший на сегодня российский критик, И.Н.Соловьева, или нет?.. Алла Борисовна – А.Б.Покровская – первая жена Ефремова, начинавшая с ним «Современник»? Ну уж Петр Наумович – почти наверняка Петр Фоменко, создатель театра и воспитатель целой плеяды прекрасных артистов. Но, может, и нет…)
Петр Наумович берет на себя организацию презентации новоприбывших. Именно он решает, что лучше всего устроить представление чего-то общеизвестного из русской культуры, так сказать, основное звено, базовую точку отсчета. Он придумывает эту идею и втягивает остальных, и руководит процессом, и сам становится и рассказчиком, и исполнителем отдельных героев, и тянет всю историю за собой.
Этот «Евгений Онегин» — попытка четырех героев спектакля рассказать что-то важное о себе людям, которые совсем их не знают, не знают их языка и культуры. Как лучше представиться в незнакомом мире, где ты чужак и сам не очень знаешь «местности», и еще не понимаешь локальные культурные знаки и базовые принципы жизни. Только поделившись тем, что тебе самому более всего дорого. «Евгений Онегин», роман в стихах, который, как мы знаем, является энциклопедией русской жизни, становится поводом рассказать о том, с кем теперь придется иметь дело сидящим в зрительном зале.
Таких людей сейчас много в мире – тех, кто вырван из привычной жизни, пытается наладить связи, коммуникации, объяснить свою боль и потери. Крымов находит путь для такого разговора – и в своей работе в Клайпеде – «Фрагмент», где история героев Чехова, переживающих всепожирающий пожар, становится способом рассказать о том, что болит у автора. Это опять, как у Чехова, вернее, как у другого его героя – Платонова: Болит все, весь Платонов, нет живого места. Так же было и в других спектаклях Крымова – литература, театр, наследие, как и наследство, воспоминания, потери и приобретения – все становится способом разговора о сегодняшнем дне. О том, где и как каждый из нас переживает свою драму на фоне всепоглощающего мирового пожара. Крымов собирает мозаику своих впечатлений, обрывков надежд, из своих слов, из цитат из книг и из высказываний своих партнеров – актёров и художников.
«Онегин» собран из слов и предметов, небольших, из воздуха и легкого, как пушинка, света. Этот свет задается в начале игры, когда четверо актеров поддерживают на лету маленькое белое перышко, задавая ритм и объем будущему представлению. Своими словами – это словами Крымова, потому что, как признаются актеры, они не знали ничего об «Онегине», и всю историю им рассказал режиссер. Режиссер пересказал историю любви и смерти, предательства и надежды нескольких людей в заснеженной далекой России – Татьяны, Ольги, Ленского, Онегина, няни… Смешные, немного карикатурные герои превращаются в прекрасных молодых людей с сияющими глазами, они увеличиваются и меняют стать, предметы тоже меняются, и в какой-то момент на сцене появляются макеты мест нашей памяти. Холмики с покосившимися крестами, которые связаны напрямую с сердцем каждого, его болью и биением, повозки, увозящие вдаль от родины, навсегда-навсегда… И в «Своих словах» есть память о незначительных событиях, ставших крупными, и о героях, которые обретают новый язык – английский, и постепенно начинают говорить на нем с уверенностью. В какой-то момент ты уже не слышишь проявленного русского акцента, все выравнивается, и ритм спектакля, заданный летающим перышком, становится соответствующим пушкинской строфе, и перышко аккуратно укладывается героем в книгу. Как в фильме «Форрест Гамп», где ты никогда не знаешь, что откроется тебе за поворотом, и какая начинка будет в следующей конфете. Так неожиданно русский Онегин в «Своих словах» соединился с американской культурой. Слова оказываются для всех понятны и также связаны с сердцем и душой.
Зрителям перед началом сообщают, что это будет спектакль для детей. И это правда: «Онегин. Своими словами» предназначен для ребенка, который есть внутри каждого из нас, который остается с нами до конца жизни, который ярко реагирует и умеет сопереживать, который не скрывает смеха и слез. Не боится выйти на сцену к актерам и принять участие в спектакле. Не хочет расставаться со своим воображаемым другом – куклой, вместе с которой посмотрел спектакль. В финале спектакля зрителей просят оставить кукол возле портрета поэта Пушкина, хрестоматийного, который стоит в центре сцены. Получается большая детская площадка, куча мала, ноги-руки-головы, и каждый, уложив своего «аватара», делает фотографию на память. Такое большое селфи, отражающее мир каждого из зрителей, а в центре – Пушкин.