Одно из главных свойств перформативности — слом восприятия. Политический жест, который становится искусством, — один из самых существенных моментов такого слома. ТЕАТР. отмечает точку институционализации политического жеста как искусства и прослеживает предысторию и последствия этого события
«В.: И дети? О.: И дети» — текст на политическом плакате Коалиции работников искусств (аналог профсоюза, занимающийся защитой прав художников), выставленном в нью-йоркском Музее современного искусства (МоМА) в январе 1988 года. Таким образом, мы точно можем указать момент, когда политический жест был официально признан искусством. Институционализирован.
Эта формальность имела длинную предысторию и до сих пор недостаточно отрефлексированные последствия: главное, если коротко и грубо, — мы перестали разделять искусство и политику. Но для начала нужно объяснить про детей.
И дети: 1970 и 1988 годы
1970
Художники американской Коалиции работников искусств (КРИ) сопровождают фотографию Рональда Хэберли с трупами вьетнамских женщин и детей, убитых американскими военными, текстом: «В.: И дети? О.: И дети».
Затем звонят в МоМА с просьбой помочь распространить плакат — в знак солидарности с протестующими против вторжения армии США в Камбоджу. Музейные работники поддерживают Коалицию, но официально музей отказывает ей, мотивируя это тем, что политическое содержание плаката противоречит основной функции художественного музея. Члены коалиции врываются в МоМА и встают с напечатанным плакатом возле «Герники» Пикассо, откуда их и забирает полиция.
1988
В МоМА открывается выставка политических плакатов, рисунков и книг Commited to Print («Предано печати»).
Куратор Дебора Уай разделяет работы на шесть категорий: «правительство / лидеры», «раса / культура», «гендер», «ядерная энергия / экология», «война / революция», «экономика / классовая борьба / американская мечта». Экспонаты — от шелкографии Уорхола «Смерть и катастрофа» до работ никому не известных художников и художественных групп. Здесь же — плакат КРИ «В.: И дети? О.: И дети». Почти два десятилетия спустя работа выставлена в той самой институции, которая ранее ее отвергла.
Выставка Commited to Print прервала музейную традицию отделения искусства от политики. С этого момента официально началось осмысление политики в художественном контексте. С другой стороны, искусство стало размышлять о собственной политизированности. И думать, что действует политически.
С конца 1980-х начинается новый расцвет акционизма, сбивающего привычные прицелы. Например, точное беньяминовское разделение «правые — это те, кто эстетизируют политику, а левые — это те, кто политизируют эстетику» теперь применимо скорее к началу ХХ века. Когда речь заходит о Новом словенском искусстве или московских акционистах, категории эстетики и политики оказываются трудноразличимы.
Давай захватим корабль: 1910—1960-е
В начале ХХ века безумные политические выходки иногда становились настоящим искусством, а стихотворения сыпались с неба вместо бомб — в буквальном смысле. Но мы еще можем различить вектор направленности жеста (художественный или политический).
1916
Стихотворение Хуго Балля разбрасывают над немецкими окопами.
Первая мировая война в разгаре. Швейцария сохраняет политический и военный нейтралитет. Здесь находят пристанище «дезертиры» из разных стран, которым удалось избежать преследований того или иного отечества, ответственного за эту бойню. Чуть раньше, в августе 1914 года, поэт, актер и ученик Макса Рейнхардта Хуго Балль хотел записаться добровольцем на фронт, но его не приняли по состоянию здоровья. В ноябре того же года он пишет, что происходящее — «целая система уничтожения и сам дьявол». А в 1916 году его стихотворение Totentanz («Пляска смерти») звучит со сцены недавно открытого кабаре «Вольтер» при участии хора революционеров. Эмми Хэннингс, впоследствии неоднократно исполнявшая эти стихи, положенные на популярную музыку, в книге «Звук и эхо. Моя жизнь с Хуго Баллем» утверждает, что «Пляска смерти» была напечатана на почтовой открытке и разбрасывалась с самолета над немецкими окопами. Так стихотворение одного из главных авангардистов начала века было политизировано.
1919
12 сентября Габриэле Д’Аннунцио с отрядом легионеров без единого выстрела входит в город Фиуме.
Сам поэт едет на «фиате», усыпанном лепестками роз. Так начинается полуторогодовалая история республики свободы и красоты. Хлеба не хватает, и команданте принимает решение отправить боевые корабли Фиуме бороздить Адриатику, захватывая по пути торговые суда. Пиратство становится основным способом снабжения города. На улицах шумит карнавал. Вместо еды людям для поддержания боевого духа раздают кокаин. В пиратское государство стекаются удивительные персонажи — от художников до контрабандистов и кабареточных певиц. На должность министра культуры приглашается Артуро Тосканини (к тому времени уже успевший побывать приглашенным дирижером Метрополитен-опера и главным дирижером Ла Скала), который моментально соглашается. Д’Аннунцио пишет конституцию в стихах. Итальянский футуризм изначально не разделял политику и искусство и использовал любые методы для достижения главной цели — преобразования мира. Команданте пишет письмо Муссолини, так и не решившему присоединиться к походу на Фиуме: «Где Ваши фашисты, Ваши волонтеры, Ваши футуристы? Проснитесь! Проснитесь и устыдитесь. Проколите дырку в Вашем брюхе и спустите жир. Иначе это сделаю я, когда моя власть станет абсолютной». Совершив политический жест — взятие города и создание республики, Д’Аннунцио создает произведение искусства. Город как тотальный театр. Конечно, правые эстетизируют политику, но Фиуме — не только про политические взгляды, но и про саму личность великого захватчика, Д’Аннунцио-поэта и Д’Аннунцио-военного.
1923
Художник Франц Юнг захватывает корабль.
Но история начинается в 1920 году, когда в антикварном магазине доктора Отто Бурхарда в Берлине прошла ярмарка немецких дадаистов. Многие из них придерживались левых взглядов, некоторые были членами коммунистической партии Германии, основанной в 1919 году. Ярмарка оказалось сугубо политической — от военных рисунков Георга Гросса и Отто Дикса (который лишь в этой выставке принимал участие как дадаист) до групповой работы на потолке, откуда свисало чучело немецкого офицера с головой свиньи и плакатом «Повешен революцией». Юнг в дадаизме не задержался, но импульс движения подтолкнул его к политическим акциям. В автобиографии «Дорога вниз» он рассказывает, как в 1923 году вместе с рабочим Яном Аппелем спрятался на грузовом судне, захватил его, угрожая капитану пугачом, и велел направить корабль в Советскую Россию. По прибытии было объявлено, что художник дарит судно вместе с грузом советским властям. Те, правда, подарка не приняли и отправили назад. Но Юнг успел встретиться с Лениным и видными партийными деятелями. Позже он был назначен налаживать производство на спичечной фабрике «Солнце», затем его перевели на металлургический завод «Рессора» в Петрограде. За время пребывания в Советском Союзе Юнг успел написать шесть книг, в том числе большое эссе про спичечную фабрику. Но конфликты с партией учащались, оставаться было опасно. Юнг уезжал из СССР тайно, на пароходе в нише, предназначенной для якорной цепи. Около Кронштадта пароход догнал милицейский баркас, и офицер, поднявшись на борт, предъявил капитану телеграмму: «Выдать Юнга». С перепугу капитан отдал милиции юнгу.
1936
Андре Мальро, всегда носивший с собой револьвер и опасную бритву, придумывает не только «Воображаемый музей», но и воображаемую войну.
Арендовав квартиру на улице Ришелье недалеко от театра «Комеди Франсез», он вешает на двери табличку «Комитет общественной погибели» и изготавливает коллажным методом несколько десятков писем с объявлением войны, подписывая их своим именем. Затем рассылает их в посольства европейских стран. Это наиболее яркая реакция на накаляющуюся политическую обстановку 1930-х годов. Ответов Мальро не получает.
1950
Группа леттристов пробирается в Нотр-Дам на Великое пасхальное богослужение, раздевает и связывает священника.
Один из леттристов облачается в его одеяния, выходит на кафедру и оповещает паству, что католическая церковь — зло, а Бог умер. Документировать ничего не пришлось — велась прямая трансляция богослужения. Леттристов арестовали, но вскоре отпустили.
62 года спустя вектор похожей акции в Храме Христа Спасителя оказался почти противоположным: панк-молебен «Богородица, Путина прогони!» был не антиклерикальным, но строго политическим жестом. Иными были и последствия: участницы получили реальный тюремный срок.
1957
Представитель алжирской секции Ситуационисткого интернационала Абдельгафид Хатиб исследует Париж с помощью дрейфа.
Нелишне напомнить, что ситуационизм — возможно, самое политизированное течение в истории искусства. Вышедшая в 1967 году книга главного теоретика движения Ги Дебора «Общество спектакля» (которую называют не иначе как библией новых левых) предшествовала революционному взрыву 1968-го, а в первых студенческих волнениях тогда активно проявила себя именно группа ситуационистов. Но мы выбрали менее очевидный и гораздо более ранний эпизод. Основой пространственных практик ситуационистов был текст «Формула для нового города» юного Ивана Щеглова, позже исключенного из интернационала за нехватку революционной сознательности. Он выдумал несколько десятков фантастических городских проектов. Например, город — трехгранный обелиск, уходящий в небо на высоту 300 километров и под землю на 50 километров, жители которого непрерывно фланируют, руководствуясь настроениями, которые внушает им архитектура. Члены СИ получали психогеографические задания, которые, как правило, заключались в свободном преодолении границ городской среды и сопровождались картографическими экспериментами. Представитель алжирской секции СИ Абдельгафид Хатиб должен был исследовать Париж ночью, что дважды приводило к его задержаниям, поскольку в городе действовал комендантский час для африканцев: для СИ это было хорошей иллюстрацией связи психогеографии и политики.
Сегодня похожими практиками занимается комиссар Театра.doc Всеволод Лисовский в театральном проекте «Неявные воздействия». Дрейф по Санкт-Петербургу тоже привел к задержанию режиссера и актрисы полицией.
1968
Венские акционисты мастурбируют на кафедре университета.
Политика уже в названии акции — «Искусство и революция». На афише значится безобидное слово «лекция». Отто Мюль действительно начинает с лекции, в которой оскорбляет недавно убитого Роберта Кеннеди. Петер Вайбель продолжает критикой в адрес министра финансов Австрии Штефана Корена. Тем временем Гюнтер Брюс взбирается на кафедру, режет бритвой грудь, мочится и пьет мочу, испражняется на пол, поет национальный гимн Австрии, мажет себя экскрементами и засовывает два пальца в глотку, вызывая рвоту. После чего спокойно онанирует. Параллельно Освальд Винер читает лекцию о языке и восприятии кибернетических моделей. Отто Мюль сечет добровольца-мазохиста. После этого участники акции писают на спор кто дальше. Вайбель произносит в буквальном смысле пламенную речь (его правая рука подожжена) по вопросу «Что делать?». За осквернение государственной символики акционисты получают тюремный срок.
Он играет только в теннис: 1980—2010-е
Явление 1990-х, получившее название «московский акционизм», рождается в ситуации, радикально отличающейся от той, в которой возникала западная коллективная эстетика. Российская художественная тусовка 90-х сама была тотальным арт-проектом: за неимением институций художники создавали свои, за неимением поддержки прессы ездили в издательства и следили, чтобы новость про очередную акцию появилась в газете. На Западе после всех пережитых катастроф ХХ столетия художники перформанса изучали границы своего тела и сознания. В России и постсоветском пространстве акционисты налаживали контакт с обществом, практически отсутствовавший на протяжении всей советской эпохи. И делали это языком, ломающим все представления об искусстве.
Тело художника стало инструментом повсеместно, но акционизм и перформанс стоит разделять как минимум по одному признаку. Вектор перформанса направлен не столько на зрителя, сколько на художника, — это экстремальное исследование себя. Вектор акционизма направлен вовне — это экстремальное исследование социума.
1991
Словенские художники создают государство.
После распада союзной Югославии начинает реализовываться главный утопичный проект сообщества Neue Slowenische Kunst (Новое словенское искусство), объединившего в 1984 году несколько художественных групп: Laibach, IRWIN, «Театр сестер Сципиона Назики». В ответ на возвращение идеи национального государства с его непреложными понятиями территории и этнической группы художники NSK провозгласили, что наделяют статусом государства мышление. NSK объявляется виртуальным государством, в котором можно получить гражданство и паспорт. В 1992 году посольство и консульство NSK открываются в Москве, выдавая паспорта всем желающим. Тотальная политическая акция, растянутая во времени, продолжается уже больше двух десятилетий. В 2006 году группа Laibach записывает государственный гимн NSK. В 2010 году в Берлине проходит первый конгресс граждан NSK.
1993
Гия Ригвава изображает телевизор.
Акция в московском Центре современного искусства называется «Ты бессилен, или Все не так уж плохо» и показывает механизмы манипулирования сознанием, разработанные СМИ. Художник приглашает телевизионную группу, которая ведет прямой репортаж из галереи, тут же транслирующийся на мониторы в зале. Включение перебивают сводки новостей и рекламные паузы, посвященные художественной жизни, — происходящее на экранах полностью повторяет структуру типовой телепрограммы. Но в одном из помещений галереи стоит кровать. В какой-то момент прямое включение показывает на мониторах обнаженную девушку, раскинувшуюся на этой кровати. Зрители, наблюдающие за мониторами в комнате с кроватью, остаются невозмутимы, потому что кровать по-прежнему пуста, все остальные ломятся посмотреть на девицу живьем, поддавшись магии «документальности» прямого репортажа. Скепсис зрителей моментально сменяется растерянностью.
1995
Александр Бренер вызывает Бориса Ельцина на ринг.
1 февраля — в разгар самого кровопролитного периода первой чеченской войны — акционист подъезжает на машине к Красной площади со стороны храма Василия Блаженного. Он в трусах и боксерских перчатках, на плечах — пальто. Добежав до Лобного места, в окружении художников и студентов (чтобы милиция не сразу заметила), Бренер скидывает пальто, начинает махать руками и кричать «Ельцин, выходи!». На парапете стоит ответственный секретарь газеты «Лимонка» Алексей Цветков, размахивая черным флагом с изображением красного ощетинившегося кота и поднимая флаг все выше, чтобы президенту было видно из окна. Милиция задерживает Бренера лишь спустя двадцать минут (когда акция уже задокументирована), но в тот же день отпускает.
В отличие от исторических предшественников (дадаистов или футуристов) скандал для Бренера — не часть искусства, а основное его содержание. Он просто работал в жанре скандала, освободив его от всего ненужного. Каждый бренеровский скандал имел четкий повод, а следовательно, и смысл. Акция «Первая перчатка» — не только возмущение чеченской войной, но и требование прямой демократии, непосредственного контакта избирателя с избранным политиком. Хотя, как заметил сам художник, садясь в милицейскую машину: «Он играет только в теннис».
2010
Театр No99 создает фиктивную партию «Единая Эстония» и проводит сверхуспешную предвыборную кампанию.
«Политика ли это?» — спрашивают журналисты и чиновники. Режиссер Тийт Оясоо и идеолог театра Эне-Лийз Семпер отвечают, что это театр. Но им никто не верит. Продолжительная акция, которая документируется в фильме «Откуда берется пыль и куда исчезают деньги», наглядно показывает все механизмы манипуляции и фальсификации (например, в серии роликов на YouTube «Школа выборов»). При этом участники пользуется теми же методами, которые разоблачают, подтверждая тем самым их эффективность. Они проводят экскурсии по элитному кварталу в Таллине, требуют справедливости от банкиров и провозглашают все популистские лозунги, которые только можно вспомнить. На учредительном съезде «Единой Эстонии», собравшем более 7000 участников, лидер партии Тийт Оясоо говорит: «Все свободны». В каком-то смысле масштабный проект Театра No99 ставит с ног на голову привычную тактику акционизма — вместо протеста здесь происходит мнимая интеграция в систему, в итоге взрывающая ее изнутри.
2011—2017
Дальнейшая история всем хорошо известна. В 2011 году акция группы «Война» получает премию «Инновация», в 2012-м после панк-молебна в ХХС участницы группы Pussy Riot становятся политзаключенными и мировыми знаменитостями, но вскоре место главного современного художника России прочно занимает Петр Павленский. Хотя появляются и другие важные фигуры, например, Катрин Ненашева, летом 2016 года почти месяц ходившая по Москве с привязанной к спине металлической кроватью, исполняя унизительные ритуалы, которым подвергают воспитанников детских домов. Продолжение следует.
P. S. По остроумному замечанию искусствоведа Людмилы Бредихиной, сегодняшние рассказы об акционизме сродни мифам Древней Греции: настолько невозможными кажутся некоторые реальные события, а вымысел, напротив, правдоподобным. Поэтому одна из описанных выше акций — выдуманная. И проницательный читатель, конечно же, догадается, какая.