В начале марта в Псковском театре драмы имени Пушкина в течение трех дней звучали тексты одного автора – Дмитрия Данилова. Своими впечатлениями от «Данилов-феста» делится псковский журналист Александр Донецкий.
В программу вошли: премьера спектакля «Свидетельские показания» в постановке Семена Серзина; показ фильма «Человек из Подольска» того же режиссера Серзина; читки трех пьес драматурга Данилова; открытие выставки художницы Ирины Москвиной, оформившей первую книжку стихов поэта Данилова «И мы разъезжаемся по домам»; творческие встречи с автором; – и все это называлось «Данилов-фест». Первый «именной» фестиваль драматурга Данилова в России.
АВТОР АБСУРДА
Сегодня Дмитрий Данилов – автор шести драматургических текстов, которые поставлены более чем в 50 театрах России и за рубежом. Четыре текста были представлены на «Данилов-фесте». В пьесах Данилова «цепляет» особая шизоидная амбивалентность предложенных автором обстоятельств, их смысловые зияния, пугающая таинственность: как это можно вообще понять? Концептуальная неоднозначность позволяет интерпретировать диалоги и события и так, и эдак; автор моделирует ситуации абсурда, являющегося как некий мыслительный шок, неожиданный философский вывод, удар по голове: «упс! – что это было?». Как сформулировал возмущенный персонаж из пьесы Данилова «Что вы делали вчера вечером?»: «Театр – это, ну… прийти в театр, посмотреть комедию, время провести культурно. А не вот это вот. Ерунда какая-то».
Недоумение, тревожность, даже вероятные панические атаки – эмоции «послевкусия» от текстов Данилова. Особенно наглядно это проявилось в читке пьесы «Сережа очень тупой». Режиссером прочтения выступил
арт-директор Псковского театра Андрей Пронин. При помощи звуковых эффектов он усилил ощущение приближающегося ужаса, саспенс, который заложен в самих диалогах, «подвешен» и незримо «висит» над зрителем в процессе читки, но так ничем и не разрешается. Что было в посылке, которую принесли курьеры Сереже? Кто они вообще такие? Всадники Апокалипсиса, спешившиеся с бледных коней? А может, шарлатаны какие-то, и их странный визит – всего лишь чья-то злая шутка? Что знает, но скрывает от нас жена Сережи? Что-то жуткое или стыдное? И почему он все-таки «тупой»? Ничего не понять, и всех и всё начинаешь подозревать в чем-то нехорошем и зловещем. Эти подозрения, плюс сомнения, плюс вопросы зрителя вдогонку и есть художественный эффект, которого добивался автор.
Спектакли по пьесам Данилова, если они адекватно поставлены, – всегда «вот это вот, ерунда какая-то». И как раз в этой искомой «ерунде» и мерцает смысл, таится замысел. Вроде и комедия, ан нет, не совсем, скорее, драма, даже где-то на трагедию тянет. Вроде и смешно, а… совсем не смешно. Наоборот: грустно, горько, неуютно, страшно. Пусто. Веет от всего этого накрученного автором вздора каким-то мраком, извините за каламбур, экзистенциального небытия.
Именно в этом и заключается задача Данилова-художника: врезать по нервам, ударить по мозгам. Автор, словно полицейский с электрошокером и дубинкой, заставляет зрителя «полюбить абсурд». Пусть зритель уйдет из театра не таким, каким был: спокойным, благостным, живущим на автомате. Пусть уйдет ошарашенным, встревоженным, лишенным привычного автоматизма восприятия, как герой пьесы (и фильма) «Человек из Подольска». «Любишь абсурд?», – как бы пытает автор зрителя, и зрителю остается только согласиться с алогизмом происходящего: «Люблю абсурд!».
СВИДЕТЕЛИ НЕБЫТИЯ
Главным событием «Данилов-феста» стала премьера «Свидетельских показаний» Семена Серзина, спектакля, выросшего из эскиза, впервые показанного на сцене Псковской драмы в рамках режиссерской лаборатории «Театр про писателей» в июне 2019 года. По сравнению с эскизом, замысел спектакля мало изменился: актеры, исполняющие роли свидетелей, находятся среди зрителей, которые разместились прямо на сцене. Над зрителями висят, отражаясь друг в друге, два больших экрана, на которых транслируется крупным планом изображение очередного свидетеля, дающего показания невидимому следователю. Всего свидетелей тринадцать.
«Показания» этих очень разных людей и есть 13 частей. Видеокамера – как бы еще один, дополнительный и предельно объективный очевидец, «механически» фиксирующий происходящее, – допрос, удваиваемый, утраиваемый на экранах. Изображение не простое, а еще и как бы вписанное в черно-белую художественную анимацию, и иногда картинка, выстроенная, как кадр в кадре, уходит в дурную визуальную бесконечность.
Возникает необычный аттракцион: внезапно оказывается, что живой свидетель, который сидит рядом со зрителем и что-то такое вещает в микрофон, в проекции на экране выглядит гораздо выпуклей и подробней (а в итоге – достоверней), чем в своем телесном, физическом воплощении. При этом сама Реальность, то есть человек, о котором идет речь в процессе допроса, неожиданно начинает от нас ускользать, он тоже удваивается, утраивается, превращается в некий фантом, повод для рассказа. И даже его внезапное появление в конце в виде Призрака по сути ничего не объясняет.
Вдруг с тревогой обнаруживается печальная истина, что никакого человека на самом деле вроде нет, его настоящая фамилия – Пустота, а в наличии имеются какие-то сомнительные, ненадежные показания свидетелей, противоречащие одно другому, то есть по факту после суицида остались только монологи людей, которые выдумали себе другого человека. И уже, собственно, нет никакого смысла разбираться: а кто он такой? Заурядный менеджер по продажам? Модный писатель, скрывающийся под псевдонимом? Или изобретательный выдумщик, от скуки жизни, ради желания развлечься, дурачивший не только соседей и коллег, но и вроде как любимую девушку, которая так и не смогла или не захотела его разгадать. А может, особо «разгадывать» там было и нечего? И своего рода «шарлатанами», которые «обманываться рады», явились сами свидетели, участвовавшие в допросе?
Какую бы версию случившегося в итоге не выбрал зритель, в финале остается тоскливое и пустое, будто внутри сломанной погремушки, ошеломляющее, как после обуха по башке, ощущение небытия. Нет никакой жизни, а есть только обрывочные и противоречивые показания случайных свидетелей нашей жизни. Тягостное и крайне неприятное откровение, звенящее над ухом, словно онтологический комар: «И что же мне теперь с этим делать? Как жить дальше?!».
Откуда берутся экзистенциальные откровения Данилова? Где он их находит? Да там же, где и все остальные поэты абсурда, от Хармса до Ионеско, – в самой повседневности; точнее, в ее навязчивой, как день сурка, повторяемости, заурядности, автоматизме реакций и действий. Один остроумный критик сравнил прозу Данилова с кинокамерой Энди Уорхола, снимающей на пленку в режиме нон-стоп все, что движется и попадает в объектив. Занудная, до тошноты скрупулезная фиксация подробностей жизни, тривиальной до нестерпимости, вызывает желание пристрелить эту невыносимую банальность бытия из револьвера. (В развязке пьесы «Что вы делали вчера вечером?» интервьюер именно так и поступает со своим очередным тупорылым собеседником).
Всем нам, зрителям, свидетелям, очевидцам, как и человеку из Подольска, персонажу по имени Николай Степанович, остается только согласиться с корявыми формулировками полицейского протокола: «Живет, как автомат… не любит, презирает свой город и его жителей… изо дня в день бессознательно совершает одни и те же действия… не осознает себя… не видит вокруг себя ничего красивого и интересного… не воспринимает протекающую вокруг Реальность… не уважает Реальность… А почему Реальность с большой буквы? ПЕРВЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ: По нашим инструкциям так положено».
Драматург Данилов, подобно полицейским из его первой пьесы, пытается вырвать зрителя из полуживотного, бессмысленного состояния. Освободить сознание, пусть всего на несколько мгновений, из камеры вынужденного пребывания, вытащить из тошного «обезьянника». Извлечь восприятие из всего того нудного, обрыдлого, до изжоги и колик доставшего, ущербного бытия, в которое все мы, увы, так или иначе, здесь и сейчас, трагически погружены.
Данилов пытается, и в этих своих попытках он воистину бесстрашен и крут.