На прошлой неделе на «Золотой Маске» с триумфом прошла «Двенадцатая ночь», поставленная Юрием Муравицким в Никитинском театре. За неделю до этого, 28 марта, Никитинский – независимый театр Воронежа, получил от своего арендодателя ЮВЖД (филиала РЖД) уведомление о расторжении договора аренды. Коллектив должен покинуть свою площадку в ДК железнодорожников до 29 апреля 2022 года. Руководство театра бьёт тревогу, обращаясь во всевозможные инстанции. Если письма, звонки, петиции и мольбы не помогут, Никитинский театр будет уничтожен. Дарья Андреева поговорила об этой ситуации с худруком театра Борисом Алексеевым.
Никитинский театр – один из самых молодых независимых театральных коллективов России. Открылся в 2016 году в здании ДК железнодорожников в Воронеже, где с 1994 по 2014 год до переезда в собственное здание работал Камерный театр. В труппе – всего 10 человек, камерный зал рассчитан на 100 мест. Но за шесть лет своего существования театр успел прославился на всю страну. Он приглашает известных режиссеров, получает номинации на «Золотую Маску», постоянно ездит на гастроли. В Никитинском ставили спектакли Михаил Бычков, Юрий Муравицкий, Дмитрий Егоров, Иван Комаров и другие. Буквально за неделю до получения письма от ЮВДЖ Андрей Прикотенко, главный режиссер новосибирского театра «Старый дом», выпустил в Никитинском спектакль «Покров 17» по роману Александра Пелевина, получившему премию «Национальный бестселлер-2021».
– Не успели вы отыграть премьеру, как вдруг получаете уведомление о расторжении аренды. Это фактически означает, что театр придется закрывать. Для вас это стало неожиданностью, или Вы были готовы к такому?
– Да, я был внутренне готов, чувствовал, что любому независимому театру придется сейчас нелегко. Месяц назад написал в соцсетях: «Мы будем делать все, чтобы спасти Никитинский». Как в воду глядел.
28 марта мне позвонили и попросили зайти к директору ДК. Там мне вручили уведомление о расторжении аренды в одностороннем порядке. Освободить помещение надо до 29 апреля, а у нас сезон до 10 июля. Причина не указана. Мы сразу написали ходатайство начальнику соцсферы Воронежской железной дороги Сергею Николаевичу Щербакову (именно с ней у нас подписан договор аренды). Попросили не выгонять нас до 30 июня. Ответа до сих пор нет. Но мы не сидим сложа руки, подняли шум в прессе, подключили культурную общественность, обратились в Департамент культуры области.
– Какие у вас до этого были отношения с арендодателем?
С директором ДК у нас хорошие отношения. Марина Попова – актриса по образованию, она понимает, что такое театр и часто идет навстречу. Но помимо нее там много других сотрудников, с которыми мы не можем найти общий язык. Наш театр занимает первый этаж, на втором – большой зал Дворца, где проходят концерты танцевальных и музыкальных коллективов, а в фойе устраивают ярмарки, где торгуют куртками и шубами. Договоренности о том, что в дни наших особо «тихих» спектаклей наверху ничего громкого не должно происходить, в последнее время не соблюдаются. Мы устали от топота над головой, а любые наши протесты вызывают только агрессию. Был еще один вопиющий случай. В прошлом сезоне ДК решило установить систему пожаротушения в здании с октября по декабрь, то есть в самые кассовые для театра месяцы. Они нам чуть не сорвали сезон сверлением стен и прокладыванием труб, но мы и это проглотили.
– Как все-таки руководство ЮВЖД объясняет причину и почему сейчас не идет на контакт?
– Прессе был дан такой комментарий: «Мы намерены расширять творческую деятельность Дворца». А почему молчат, тут два варианта. Либо рассердились и 29 апреля просто выдворят на улицу. Либо, наоборот, что-то решают, и нам нужно просто подождать.
– Я слышала, что петиция в поддержку Никитинского театра собрала уже несколько тысяч подписей. Вы думаете, она поможет?
– Я на нее очень надеюсь. Мы еще ждем письма от Александра Калягина, председателя Союза театральных деятелей, на имя губернатора. Он нам уже помог однажды, когда у нас не было возможности платить аренду во время пандемии. Тогда московский начальник РЖД всем арендаторам отменил плату за 3 месяца, но театры были закрыты полгода. Где было взять деньги за еще три месяца простоя? Мы умоляли об отсрочке платежа, этот долг на нас висит до сих пор. Мы висели на волоске, но все равно то, что случилось теперь, это как обухом по голове.
– Говорят, у вас очень дорогая аренда. Это так?
– По сравнению с офисами и кафе – нет, а вот по сравнению с другими независимыми театрами – огромная. Большинство таких, как мы, либо вообще не платят аренду (им помогают спонсоры или областная администрация), либо платят что-то символическое.
– Ваш театр – молодой, но очень успешный: столичные режиссеры, номинации на «Золотую Маску», много других проектов. И тем не менее вы постоянно находитесь на грани выживания. Как вам удается оставаться на плаву?
– Театр действительно молодой, а я в профессии давно. Я был артистом Камерного театра, успел набраться опыта. К тому же, с 2011 года мы с Ириной Алексеевой (директор Никитинского театра – прим.ред.) основали «Театр одного», освоили азы театрального менеджмента. Когда открывали наш Никитинский театр, уже имели репутацию в городе. Потом и спонсоры подтянулись, с ними мы на второй год решили устроить Фестиваль независимых театров «Центр», и провели его на высочайшем уровне. Это позволило развиваться дальше. Мы обросли знакомствами, стали приглашать известных режиссеров. Появились в репертуаре «Чернобыльская молитва» Дмитрия Егорова, «Цыганский барон, или Дождь из крови» Николая Русского, «Двенадцатая ночь» Юрия Муравицкого, которая на днях приезжала в Москву на «Маску». Имидж уже работает на нас. Когда мы договаривались с Андреем Прикотенко о постановке, он прекрасно знал, кто мы такие, и сразу согласился.
– Ваша последняя премьера – «Покров-17» по роману Александра Пелевина. Материал очень сложный и необычный. По сюжету писатель из Москвы, которого играете вы, в начале перестройки попадает в закрытый город Калужской области, где происходят странные затмения, по улицам шныряют мутанты-ширлики, люди теряют человеческий облик. Сюжет закрученный, а финал неожиданный. Режиссер многое изменил в фабуле, каким Вы видите его замысел?
– Андрею Прикотенко вообще свойственно по-своему осмыслять материал. Основная линия сохранилась: это история жизни и смерти одного писателя. В самом начале спектакля становится понятно, что герой уже мертв. Стоит черный прозекторский стол патологоанатома. На нем труп, завернутый в целлофан. Все, что происходит дальше, – мытарства его души. За время действия писатель как будто заново проживает жизнь, раскаивается в своем приспособленчестве, в своих неблаговидных поступках, становится свободным и действительно умирает, но уже просветленным. По сюжету Пелевина, Андрей Тихонов (так зовут писателя) написал книгу о сражении во время Второй мировой в местах, где расположен город Покров. Душа погибшего в этом бою русского солдата никак не может обрести покой, он и есть альтер эго героя. Родоначальник и источник той черноты, которая окутывает город. Чтобы она рассеялась, он должен себя убить. Убить в себе ее зародыш. В спектакле все то же самое: писателю нужно пройти все круги ада, дойти до состояния мутанта-ширлика, чтобы очиститься и выйти из тьмы к свету.
– В книге с писателем случаются самые невероятные вещи, он сходит с ума от всего происходящего, очень живо реагирует, а Ваш персонаж в спектакле выглядит отстраненным. Так задумано?
– Спектакль – живой организм, после первого и второго показа Андрей внес кое-какие правки, поэтому сейчас я вовлечен в происходящее чуть сильнее. Но по идее мой персонаж действительно себя не идентифицирует с творящимся вокруг него безумием: люди убивают друг друга без видимых причин, на город средь бела дня спускается кромешная тьма, откуда ни возьмись вылезают чудовищные полулюди-полузвери (ширлики). Моя психологическая отстраненность должна подсказывать зрителю, что все это мираж и предсмертная агония. Писатель не хочет быть частью того ужаса, который на него внезапно обрушился. И чем сильнее он этого не хочет, тем агрессивнее и настойчивее его погружают туда. Строишь из себя интеллигента – познай всю правду жизни, с ее грязью, извращениями и жестокостью. И вот когда писатель видит, что он труп с биркой на ноге, то понимает, что все мерзости творились не вокруг, а внутри него. В последние мгновения жизни он осознает, что всего лишь автор 200-страничного бездарного романа, а мог бы написать что-то выдающееся. Полковник полиции, которого играет Камиль Тукаев, недвусмысленно намекает ему, что его творчество – полная туфта. Ставит в пример Чехова, Хемингуэя и других авторов. Платонов, вот, работал дворником, а Тихонов ездит на гелендвагене, хотя неважно, на чем он ездит, важно, кто он есть на самом деле. Этот спектакль задевает меня за живое. И роль во мне отзывается. У человека всегда есть выбор: мимикрировать, подстраиваться под кого-то или оставаться личностью, даже на пороге смерти.
– В этом сезоне Вы сыграли четыре большие премьеры. Какие были дальнейшие планы?
– Да, вышли «Собачий вальс» Михаила Бычкова, «Господа Головлевы» Дмитрия Акриша, «Покров-17». А еще я сам поставил «Исчезнувшего велосипедиста» Константина Костенко. Это такой игровой театр, своего рода аттракцион: актеры дубляжа пытаются исполнять роли, но они этого не умеют, ведь занимаются озвучкой. Зрители на «ура» приняли спектакль. В перспективе была еще постановка по пьесе воронежского драматурга Стаса Смольянинова. Стас участвовал в нашей программе Центра современной драматургии, пьеса вошла в шорт-лист фестиваля «Ремарка», и он сам хотел ее поставить. Теперь не понятно, состоится ли премьера в мае или нет. Но я верю в лучшее и знаю, что театр нужен городу и мы делаем действительно что-то важное.