В театре post вышел спектакль «Ленточки» – это тринадцатая постановка Дмитрия Волкострелова по текстам белорусского драматурга Павла Пряжко.
Несмотря на значительный порядковый номер, постановка не встаёт в ряд других работ Волкострелова, уж очень она – отдельно, особо, иначе. Хотя метод режиссёрский и остался узнаваемым, и голоса звучат преимущественно знакомые. Всё как будто сохраняется в прежних рамках, но как-то всё же из них выпадает.
«Ленточки» написаны в 2021 году и фиксируют атмосферу Минска после того, как надежды на оппозиционный блицкриг были задушены властями, бросившими все силы на подавление несогласия в любой форме, даже в виде красно-белых ленточек, повязанных на перилах. Пряжко, обладающий необыкновенно острым слухом, и в этом тексте так же точно, как и всегда, фиксирует и настроение, и язык времени: в «Ленточках» это язык противостояния. Красно-белый мир, преследуемый, наказуемый, лишь изредка попадающий в блуждающий авторский взгляд в виде флагов на доме, ленточек на дереве или продуманного женского костюма, мгновенно меняет язык драматурга. В бытовую зарисовку, подсмотренный на улицах города случайный эпизод с короткими будничными диалогами, вдруг врывается слово «полыхали»: «Высокий многоподъездный дом за ними был похож на большую крепость. Он навис над площадкой, уходя серой стеной в пасмурное небо. И почти в каждом окне этого дома во всю ширину, во всю высоту, от первого этажа до последнего – полыхали бело красно белые флаги, тряпичные и бумажные».*
От стоящих на земле, с земли же подбирающих монетки милиционеров, от общей атмосферы пасмурности и недоверия, которая царит между теми, кто внизу (милиционеры и сотрудники ЖКХ не разговаривают друг с другом), текст совершает молниеносный взлёт в другую, воздушную сферу. Там флаги полыхают, собачка – с красного поводка, который держат руки в белых перчатках, рвётся, а ленточки повязаны на «высоких ветках, как цветы среди иголок, как сирень, как удивительная бело красно белая гирлянда».
Пряжко описывает белорусский конфликт через фиксацию процесса. При этом пьеса удивительно точно отражает и настроение пандемийного времени, и утопичность надежд на какую-либо победу – в таком конфликте победа просто невозможна. Возможен лишь усугубляющийся раскол. Это звучит в речи простого парня, работника ЖКХ, который под «охраной» милиции закрашивает надписи на транформаторной будке и срезает цветные ленты: «Павел. Они никогда не перейдут. Будет Венесуэла. Моей сестры муж хоть говорит я бы за хоть кота проголосовал, только не за него».
Эта пьеса очень важна для понимания того, что происходит в Беларуси. Так что я сейчас попытаюсь сделать то же, что сделал Дмитрий Волкострелов в своём спектакле, – дать голос самим белорусам. Моим инструментом является анализ пьесы, его – спектакль.
Театр post нашёл, возможно, единственный способ существования этого текста – он сделал всё, чтобы тот просто звучал. Никакой агитации, никакого пафоса, предельно тихая громкость. В центре сценической площадки – практически самодельный экран, на который проецируются фотографии, снятые режиссёром в Минске на самодельную камеру из спичечного коробка. Прямая отсылка к пьесе Пряжко «Я свободен», состоящей из 535 фотографий, снятых примерно там же. Но такой горькой иронией отдает её название сегодня, что совершенно ясно – цитировать то время невозможно. Поэтому часть фотографий то и дело закрывает трафарет: тридцать разных геометрических комбинаций, взятых, похоже, с рисунка подошвы ботинок. Но по мере того, как мы учимся их «читать», в трафаретах отчётливо прослеживаются картинки из реальной жизни: вот грибки-омоновцы бегут за палочками-митингующими, вот знаменитые белорусские хороводы, а вот Уроборос скоро схватит себя за хвост.
А параллельно меняющемуся изображению сидящие спинами к зрителю справа и слева от экрана Алёна Старостина и Иван Николаев дают пьесе звучать. Буквально: слева установлены кассетные магнитофоны и кассетный музыкальный центр, справа – проигрыватели для пластинок, куда и ставят пластинки актёры театра post. Запись идёт не линейно – перед актёрами, они же операторы звука, лежит партитура: текст пьесы с подписанными дорожками. Они всё время в напряжённом действии: перематывают, двигают иглу, меняют кассеты и пластинки, чтобы реплики звучали в нужном порядке. Глуховатые голоса, среди которых можно узнать как традиционных для театра post исполнителей, так и приглашённых артистов белорусского происхождения, – читают текст пьесы, с одной из пластинок доносится шум, записанный в минском троллейбусе.
Нет, Старостина и Николаев не просто операторы звука. Они выходят на площадку в зелёных жилетках, которые сейчас принято надевать на детей, выводя их на улицу (у Пряжко: «Из подъезда вышла полная пожилая женщина. Следом стали выходить дети в защитных жилетах»).
Зелёные жилеты отражают свет, их легко заметить в свете фар. Но в последнее время зелёные жилеты – ещё и дресс-код прессы на митингах. Они сообщают окружающим, мол, мы сейчас не участники, мы работаем, нам нужно фиксировать происходящее. Костюмы художника Лёши Лобанова – ключ ко всему спектаклю. Сценические средства подобраны так, что они дают возможность высказаться тем, кто внутри ситуации. Ведь и Пряжко высказывается не впрямую, а особым выбором языковых средств. По такому же принципу организован и спектакль Волкострелова.
Аналоговый звук, который мы слышим на протяжении всего спектакля, – звук страны, которая застряла в прошлом, которая рвётся с поводка, невзирая на то, что это очень больно и предельно опасно. И всё, что мы можем сделать для этой страны, – это слушать её голоса, быть свидетелями процесса, доверять и говорить об этом. Но не подменять их – собой. И да, это трудно. Это действительно большой труд, и поэтому режиссёр не использует ни покупную камеру, ни купленный современный экран. И даже трафареты меняют люди – тени их рук иногда мелькают в кадре, необязательностью этого процесса при современных технологиях напоминая знаменитый эпизод из вселенной Гарри Поттера, когда тот в знак скорби и уважения руками рыл могилу убитого эльфа Добби.
И последнее – статичная мизансцена всё же через некоторое время оборачивается визуальной метафорой: люди, сидящие у магнитофонов и слушающие чужие разговоры, начинают одномоментно означать и прошлое – например, прослушку КГБ – какой мы знаем её как минимум по фильмам. И будущее – в котором такие вот голоса будут сохранять память о событиях этих лет. А кто-то будет слушать и открывать для себя, какой она была, настоящая история. Надеюсь.
* В цитатах сохранена авторская орфография Павла Пряжко.