Театр по всей России все активнее выплескивается за пределы своих коробок, осваивая и преображая городские пространства. Site-specific проекты и целые фестивали распространяются по карте страны лавинообразно. Сразу оговорюсь, что я это не про циклопические госпроекты вроде «Театрального бульвара», у которых — особые госзадачи. Я про те проекты, где кропотливо выстраивается новые связи – прежде всего, связи театра и пространства, пространства и зрителя, но еще и связи географические, — от которых рождаются новые художественные смыслы здесь и сейчас. Фестиваль «Вдохновение» на ВДНХ, как и завершившийся в Москве одновременно с летом «Горький плюс» в Парке Горького, – из таких. О «Горьком» и его сюжетах в разных городах напишу отдельно, а сейчас – о «Вдохновении», которое тоже проходит во второй половине лета, но чуть раньше, и где я, вырвавшись на два заключительных (выходных) дня, освоила десять проектов его насыщенной программы.
На фото — момент циркового шоу CUBO (Италия) © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
«Вдохновение», перезагруженное в доковидные времена (теперь это звучит как «в незапамятные») с упором на уникальную уличную программу, и сейчас от нее не отказалось. Грандиозное зрелище CUBO итальянской цирковой компании eVenti Verticali спровоцировало множество постов очевидцев в соцсетях – и даже на видео крошечные человечки, то парящие в темном небе на фоне Останкинской телебашни и гигантского колеса обозрения, то ползающие по гигантской светящейся кубической конструкции на уровне скульптур Павильона №1, а время от времени еще словно бы пародирующие их (скульптур) пафосные позы, впечатляют изрядно. Их я уже не застала, да и ехала я, признаться, за другим – за камерными человеческими историями, за неожиданными поворотами поисков отдельных людей театра вне зависимости от того, из каких стран приехали эти люди. Да и организаторы фестиваля во главе с генпродюсером Артуром Григорянцем, как мне показалось, именно эту задачу и ощущали как ключевую – отыскать в разных уголках нашей, как выяснилось, такой маленькой и уязвимой планеты тех, кто говорит об этой уязвимости, о боли, с ней связанной, о возможностях её (боли) преодоления. Поэтому для меня центром притяжения стал Дом культуры, расположенный в стороне от магистральной центральной аллеи с ее гигантскими павильонами и фонтанами, — со всеми тремя его площадками: большим залом мест на 250, фойе, превращенным в малую сцену, и дощатой верандой с тыльной стороны здания, словно созданной для театральных игр на закате.
На фото — момент спектакля «Вакханки» Учебного театра Московского международного университета и Московской школы нового кино © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
За два дня лично я освоила десять проектов. В основном, театральных, которые собирались под кураторством Евгения Писарева (как и в прошлом году, единого художественного руководства у фестиваля не было, но были кураторы направлений: кроме Писарева, это Егор Дружинин (танец), Сати Спивакова (музыка), Катя Бочавар (арт)). Первым абсолютно новым для меня названием стал театр «Babylon» из Еревана. Этот крошечный независимый театр в центре армянской столицы, на углу Пушкина и Налбандяна (вдруг кто-то из читателей решит отыскать его в Ереване), как выяснила я из разговора с его создателями, возник в декабре 2021 года, и, как признается его создатель Арутюн Оганнисян, стал его личностным ответом на обострение событий в Карабахе. Первым спектаклем в его афише стало «Вавилон-шоу» — коллаж из литературных текстов разных стран и разных типов театра, декларация идеи, что искусство – оно про «договариваться», а не про «противостоять». Так ведь и начиналось строительство мифологизированной башни, это потом уже «что-то пошло не так». И так и живет уже четыре года этот маленький театр – соединяя жанры, стили и людей.
На фото — момент спектакля «Э» театра «Babylon» (Армения) © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
Спектакль «Э» Зары Антонян, сыгранный в фойе Дома культуры (малая форма) – кукольное действо по двухстраничному святочному рассказу Набокова, в котором многое сошлось. И то, что Набоков писал этот рассказ уже в эмиграции в 1923 году, и то, что герой его задает повстречавшемуся ангелу единственный вопрос: «Милосердный, серый ангел, ответь же мне, помоги, скажи мне, что спасет мою страну?» Спектакль начинается с того, что на сцену чьей-то рукой вышвыривается по-бытовому, как выбрасывают мусор, какой-то завернутый в тряпицу предмет. Постепенно, очень осторожно, кропотливо, бережно две пары актерских рук анимируют эту груду костей – и все слова, произносимые закадровым голосом воспринимаются как внутренний монолог человека после смерти. Литературный и театральный тексты связаны не напрямую, не иллюстративно – человек на сцене борется со стихиями, его сдувает ветер, заметает снег, а он изо всех сил цепляется за единственную оставшуюся ему реальность – реальность воспоминаний. И те воспоминания, которые оказываются спасительными – очень личные, ничтожно малые перед лицом космоса: «о комнатах в прохладной и звонкой усадьбе, о липах, о первой любви, о шмелях, спящих на скабиозах». В финале хрупкий, как весенние льдинки, человек все же встает на ноги и задает ангелу свой единственный вопрос. И хотя упавший задник открывает размытые абрисы архитектурных доминант Еревана, каждый в зале, конечно, видит графику своих городов и ищет свой ответ по поводу его спасения и своего в нем участия.
На фото — момент спектакля «Танец переплетений» (Индия) © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
Еще одним клубком неожиданных связей и смыслов стал спектакль «Танец переплетений». Компания Mamangam из южноиндийского штата Керал, памятного нам всем еще с советских времен струящимися тканями умопомрачительных расцветок и еще одним традиционным явлением — танцем Катхакали, который вдохновил Гротовского на исследование ритуальных обрядов, сохранивших связь с корнями, а не превратившихся в «фантики» для туристов. И вот теперь из Керала нам привезли нечто совсем иное, лишенное плотного грима и громоздких костюмов. А между тем связей с истоками в нем не меньше, чем в обрядовых действах. Это крайне любопытная попытка превратить ткацкое дело – все его составляющие – в форму танцевальной механики, сутью которой становится процесс созидания как таковой. Постепенно разрозненные тела (начинается действие натурально с бытовых сценок) соединяются в единый процесс, словно бы не волей хореографа и режиссера (хотя они есть и их зовут Ашвин Джордж и Рима Каллингал соответственно), а некой иной волей, узаконившей от века эту очередность действий людей и одновременно принципы сплетения нитей. Тут не было никакой иллюстративности – никто не изображал ткачей, управляющих станками, как в советском кинофильме «Светлый путь», как не было и декоративности «на экспорт». Но ощущение танца как пути преодоления сначала индивидуальности, а потом и тела вообще как раз было, причем специфические национальные движения – особая выворотность, нарочито небалетная, направленная внутрь, а не вовне, особая постановка стопы с ее стремлением впечататься в землю, укорениться в ней, — рождали образ мандалы, условного «колеса сансары», которое на финальных поклонах размыкалось, как и предписывает буддийская традиция, пусть и не в нирвану, а в зрительный зал. Энергия артистов спровоцировала ответный поток из зала, и кабы не высота сцены, братания было бы не избежать. Кстати, именно на территории Керала, как услужливо сообщил мне ИИ, всего 10 лет назад было найдено пять древних буддийских статуй X века. Так что ассоциация с «сансарой-нирваной», видимо, не случайна, хотя в нынешней Индии буддизм и непопулярен.
На фото — момент спектакля «Танец переплетений» (Индия) © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
Я не совпала по времени с турецкой «Войной и миром», иранским «Вороном», о котором мне взахлеб рассказывал коллега Николай Берман как о совершенно современном по языку спектакле, а также – с лихим, дерзко-театральным «Красным фонарем» Дмитрия Крестьянкина, приехавшим из петербургского Театрального музея (его я, правда, видела в Питере и о нем писала). А попала я на программу по Бродскому Владимира Кошевого, показанную в большом зале ДК, с роскошными видеоинсталляциями Надежды Бушуевой и оригинальной музыкой Максима Войтова в его же исполнении. Она (программа, названная «Мрамор») пришлась на удивление к месту и ко времени: антиимперский пафос поэта-нобелиата Кошевой передал мастерски, но чересчур монументально, фирменной иронии поэта (в том числе по отношению к себе) актеру не хватило. Но особенно меня вдохновили два сайт-специфических проекта фестиваля, инициированные Максимом Филатовым. Замысел первого — аудиоспектакля «Опера статуй», оратории в восьми частях на площади фонтана «Дружба народов» — анимировать монументальные скульптуры ВДНХ. Второго –«сделать живое еще более живым»: записать монологи реальных людей, прогуливающихся по аллеям и тропикам ВДНХ и предложить актерам сыграть этих людей. У каждого из этих проектов есть изюминка. У первого – это изумительная пост-ирония композитора Павла Жукова и поэта Ники Симоновой, закодированная в текстовых и музыкальных цитатах, которые еще и соединяются по нестареющему принципу «монтажа аттракционов». Как, к примеру, хор статуй фонтана «Дружба народов» на узнаваемый, крайне уместный мотив (послушайте), но переведенный в минор и сопровождаемый хулиганским карильоном в финальном треке. Тут (в другом треке) барашков на руках каракулевода «пугают дисциплиной и рутиной вожди обреченных эпох», а начальный хор изваяний почти цитирует Виктора Цоя, голося «мы хотим танцевать» — правда, после паузы добавляют «балет». Тут монументальная статуя с венком на уровне сердца с белорусского павильона оплакивает всех своих сыновей, которых уносит и уносит серый волк – и колыбельная из детства каждого вдруг соединяется с актуальной повесткой. Дирижер Армен Погосян и солисты работают мастерски. А главное, что после окончания фестиваля треки остались на сайте ВДНХ, так что прогулка со статуями – и сейчас реальная возможность для москвичей и гостей столицы.
На фото — финал спектакля-сторителлинга «ВДНХ: Люди. Время. События» © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
Второй проект Максима Филатова, в котором он стал еще и режиссером — «ВДНХ: Люди. Время. События» — в полной мере сайт-специфик. Он располагался почти у самого входа на ВДНХ на правой (если стоять спиной к входу) боковой аллее. По аллее шли люди, и они же сплошным потоком двигались на экране, установленном на обочине вдоль дорожки. Зрительские стулья были расположены по другую сторону аллеи, но гуляющие не очень-то беспокоились о том, что вторгаются в спектакль, а иногда и вовсе этого не замечали. Герои появлялись в гуще экранной толпы, причем, сначала слышался голос, рассказывающий историю от первого лица, и отдельным триггером становилось как можно скорее вычислить рассказчика. Это не был в чистом виде вербатим, тексты реальных прототипов, «выловленных» на этой самой аллее, подвергались обработке и сокращению (драматург Дарья Шевчук), но сами истории были подлинными, и было их семь, уложенных в часовое действо. И их все – историю любительницы пончиков среднего возраста, встретившей на ВДНХ свою половину, историю пожилой смотрительницы Павильона электрификации, историю матери, которая, отправляясь сюда с детьми, боялась ностальгии по прошлому, а шла и думала только о детях и их будущем в этой стране, историю молодого журналиста, который приходил сюда в ковид делать репортаж, а теперь приходит, чтобы ощутить тот, ковидный «дзен» и другие, объединяло сегодняшнее, не музейное чувство места. Из артистов я проидентифицировала только Даниила Гнездилова, актера родного мне петербургского БДТ. Работали они настолько аутентично, что, когда в конце каждого монолога очередной герой возникал не на экране, а на дорожке, у меня, привычной ко всякого рода театральным кунштюкам, случался когнитивный диссонанс от столкновения художественной и документальной реальностей. Кому-то в проекте не хватило остроты, но у меня этот вопрос был снят, как только я узнала, что проект этот – многолетний, из разряда хроник, он начался в прошлом году и продолжится в будущем, — это вариант каталогизации посетителей ВДНХ средствами искусства. Это и есть главная фишка проекта.
На фото — момент спектакля-сторителлинга «ВДНХ: Люди. Время. События» © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
Китайская опера (хотя скорее, конечно, оперетта) «Цветок персика», исполненная на главной площадке фестиваля, сцене за первым павильоном, приятно удивила качеством звука и вполне осуществила задачу массового представления. На мой вкус, гораздо лучше, чем мюзикл Егора Дружинина «Хулиган» по советскому телесериалу про Петрова и Васечкина, сыгранный на той же площадке. И вроде даже идея у постановщика Дружинина обнаружилась неплохая: лучший выбор в любые времена — оставаться собой, а не выдавать себя за другого, даже если у этого другого преференций несравнимо больше, и не по каким-то там соображениям совести, а потому что в конце концов слишком погано становится на душе. Но какими-то странными ряженными выглядели танцующие в советской школьной форме сегодняшние молодые актеры, которые ситуации того исторического периода разыгрывали исключительно как анекдотические. Как-то не случилось тут диалога со временем. Не говоря уже о том, что белый экран задника смотрелся бельмом и вызывал недоумение по поводу неиспользованных возможностей видеопроекции, которая в отсутствие сценографии прямо-таки незаменима. Впрочем, концертная программа всех дней на этой же площадке оказалась прекрасной, но все шло параллельно, и я торопилась в ДК.
На фото — момент мюзикла «Хулиган», собственного проекта фестиваля «Вдохновение-2025» © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
Спектакли, сыгранные в Доме культуры, где я провела весь первый день, а во второй уже возвращалась как домой, хотя и не были собственными проектами фестиваля, но на веранде ДК обретали новые подтексты, транслировали неожиданные смыслы. Из трех показанных здесь спектаклей я посмотрела два – «Вакханок» Юрия Муравицкого, родившихся на его курсе в ММУ и «Трех сестер» Красноярской драмы в постановке петербурженки Марии Селедец. Пластический «Морфий» буквально вчерашних студентов Евгения Писарева (а теперь уже дипломированных актеров), о котором слышала много замечательного (режиссер Никита Пирожков), был показан днем раньше, так что со студентами Писарева я встретилась только в павильоне «Рабочий и колхозница», где греческий режиссер Менелаос Карантзас предъявил результаты лаборатории «Палимпсест Федры». Ее главным достижением стал (для меня) тот факт, что совсем юные актеры, произнося тексты Еврипида, Овидия, Расина, Цветаевой почти во всех эпизодах умудрились избежать так называемого «русского психологического театра», работая с поэтическим текстом как с упругой формой, в которую актеру требуется проникнуть, преодолевая ее сопротивление, и наполнить собственной энергией через дыхание и ритм. Подобную работу я видела у Теодороса Терзопулоса. Ступая из эпохи в эпоху, артисты менялись ролями, но именно в силу того, что текст изначально не присваивался, а образы передавались от актера к актеру, как эстафета, они достойно дошли до финала, рассказав цельную и убедительную историю любви как вызова, мученичества и как трагедии личности, идущей исключительно своим путем. Цветаевское «Олимпийцы?! Их взгляд спящ! Небожителей — мы — лепим!» могло бы стать тут эпиграфом.
На фото — момент спектакля «Вакханки» Учебного театра Московского международного университета и Московской школы нового кино © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
«Вакханки» Муравицкого – еще один вариант победы над текстом, произносить который, о чем давно трубит Анатолий Васильев, в театральных вузах не учат. Но стратегия здесь другая. Тут сюжетом становится сражение с Еврипидом, а приемом – работа с маской по принципу commedia dell`arte. Подмостки веранды ДК сработали на площадную эстетику этих «Вакханок» и вдруг заиграли и бороды из мочалок, и вторая пара глаз прорицателя Тиресия, нарисованная на закрытых веках актрисы, а диалоги хитроумного Диониса – Татьяны Шляпниковой и чванливого Пенфея, запросто ведущегося на провокации – изумительного гротескного создания Антона Гришина, превратились в фиванские перепалки в борьбе за власть, долгие и высокопарные (при этом очень смешно исполненные) и заведомо ведущие к кровопролитию. К моему изумлению, еврипидову твердыню молодые люди взяли: древние строки зазвучали столь актуально, что во время просмотра мне вспомнилось предостережение основоположника сайт-специфик театра Ричарда Шехнера, который более полувека назад ставил «Вакханок» в Нью-Йорке в гаражном пространстве под названием «Дионис 69»: «Если мы собираемся танцевать с Дионисом, мы закончим тем, что будем танцевать с отрубленными головами наших сыновей на палках».
На фото — момент I действия спектакля «Три сестры» Краснодарского театра драмы © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
Краснодарские «Три сестры» тоже заиграли на этой сцене-«орхестре» новыми красками. Именно на этом спектакле (а не на «Вакханках», как ни странно) вдруг подумалось, что задняя стена ДК с тремя выходящими на веранду дверями в сочетании с полукруглой сценой напоминает игровое пространство в античном амфитеатре. Спектакль изначально создавался для улицы – Кранодарская драма обзавелась открытой сценой с учетом южного климата. Но в Москве на ВДНХ текст про невозможность поездки в Москву обрел абсурдистски-трагическое звучание. Вначале реальный дом еще хоть как-то страховал героев, распахивая перед ними двери и окна, словно бы обещая защиту, закрывая их собой от грядущих бед. Но ближе к финалу первого действия оглушительная вивальдиевская «Зима» с ее почти осязаемой метелью струнных, звучащая в голове у несостоявшегося скрипача и профессора Андрея, отнимала надежды. Второе действие игралось в зеркальной мизансцене – теперь зрители сидели у стены, а над сестрами и их гостями нависали кроны высоких, почерневших в вечерней тьме сосен, и красные всполохи близкого огня (напомню, что третье действие «Трех сестер» — пожар в уездном городе) и резкая сирена вдруг непроизвольно смыкнулись с новостной лентой. К финалу всё, происходящее с сестрами – разрушение дома, разрушение каждой отдельной жизни и всей семьи — считывалось уже как настоящая катастрофа, которая началась с малого, с прихода в дом чужеродного существа, а затем всё покатилось с горы, как снежный ком, набирающий объем и обороты и сокрушающий все на пути.
На фото — момент II действия спектакля «Три сестры» Краснодарского театра драмы © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
А за 10 минут до полуночи и закрытия фестиваля я успела забежать на главную аллею, чтобы поучаствовать в аттракционе «Человеческая мозаика» от группы португальских художников. Технологически это видеомэппинг, по визуалу – калейдоскоп размером с фасад павильона «Слово» рядом с фонтаном «Дружба народов», непрерывно меняющийся орнамент которого создан по принципу португальской керамической плитки азулежу, покрывающей здания снаружи, точно узорчатым ковром. Но в качестве оммажа принимающей (российской) стороне в орнаментах используются элементы гжели и хохломы, не сильно, скажем прямо, заметные. Но главное, что этот орнамент – интерактивный, а все перемены обеспечивали сами зрители, которые всего лишь должны были по одному вставать на крошечную сцену на пересечение лучей проекторов и крутить в руках, как заблагорассудится и в каком угодно ритме, геометрические фигуры, предложенные на выбор.
На фото — проект «Человеческая мозаика» (Португалия) © пресс-служба фестиваля «Вдохновение»
И от этих простых действий эффект возникал примерно как от знаменитых на весь мир перформансов художников Христо Явашева и Жанны-Клод де Гийебон, которые заворачивали в километры экоткани архитектурные доминанты разных городов (самый известная их акция – упакованный на две недели в 1995 году в серебристую ткань Рейхстаг в Берлине), а попутно стирали негативную память, меняя оптику, предлагая прямо сейчас начать писать новую страницу истории. Монументальная архитектурная форма словно бы на глазах теряла устойчивость, незыблемость, становилась пространством для игры, главное правило которой – непрерывные перемены, творимые каждым, кто не прошел мимо