Намедни я впервые оказалась на итоговых показах конкурса коротких пьес STORIES (условие – не более, чем 12 страниц, не менее, чем 12 кеглем), что в четвертый раз проходит в «Субботе» – одном из тех камерных самобытных петербургских театров, которые в художественном плане существуют гораздо насыщенней и продуктивней гигантских стационаров и создают живую, пульсирующую, плодотворную театральную среду, «кислородную подушку» на любые времена. Пришла я сюда, потому что не могла не прийти. Накануне – за пару дней буквально – оказалась здесь на премьере по пьесе Константина Стешика «Друг мой». Главреж «Субботы» Андрей Сидельников поставил историю из разряда «одна ночь – и вся жизнь» – и на удивление удачно справился с очень сложной задачей: оттолкнувшись от легкости бытия, привести героев и зрителей к его невыносимости, используя цепь конкретных действий, прорваться в неожиданный (даже для тех, кто читал пьесу) экзистенциальный исход, который выскакивает в финале, «как убийца из-за угла». С замечательно подлинными героями Ивана Байкалова (он играет того, кто назван в пьесе Герой и в последние минуты действия настолько убедительно стареет на 30 с лишним лет, что это проявление актерского мастерства воспринимается как шокирующий трюк), Владислава Демьяненко (Друг), Алексея Белозерцева (Крепкого парня, трагического персонажа в образе условного рыжего клоуна), Анны Васильевой (сердобольной дворничихи, превратившийся в русский женский архетип).
И вот вышла я со спектакля – и столкнулась в фойе с Иваном Миневцевым и Дмитрием Акимовым. Оказалось, они репетируют эскизы для STORIES. А когда мой друг Володя Кантор, гораздо больше, чем завлит театра «Суббота», сообщил мне, что третьим эскизом в первый день STORIES будет работа Михаила Лебедева, я уже просто не могла не переиграть все планы. И вот эти три красивых и талантливых парня (они – на фото), каждый из которых сейчас занимает пост главрежа в одном из периферийных театров, сделали мое 19 января 2023 года (дата важна, в другие времена все эти пьесы, очевидно, прозвучали бы иначе, а некоторые и вовсе не были бы написаны).
В эскизе по пьесе Ивана Яковлева «Война завтра не закончится» слово «война» не упоминается ни разу. Это взгляд на сегодняшнюю реальность из стандартной, только очень обшарпанной кухни в типовом доме в городе Уфа, где для двух пожилых людей остановилось время. Дмитрий Акимов смог найти и передать это несовместимое с жизнью состояние. Прием вроде бы прост, чтобы не сказать заезжен: персонажи актеров Владимира Абрамова и Татьяны Кондратьевой общаются друг с другом без слов – текст звучит в записи, но я никогда не видела, чтобы он работал настолько непререкаемо. В какой-то мере мы все сейчас испытываем нечто подобное, и психолог Петрановская летом это состояние довольно точно сформулировала: «Каждое конкретное что-то делать можно – пить кофе, слушать музыку, нюхать сирень, а жить – нельзя. Потому что жизнь – это развитие, планирование, мечты, новые идеи и тд». Но у нас остается хотя бы минимальная надежда на будущее, а у героев эскиза Акимова ее-то как раз и нет прежде всего. Выясняется это, когда в квартиру приходит очень хорошая и аутентично сыгранная актрисой Анастасией Полянской девушка Анфиса из некоего «штаба» (несложно догадаться, какого), чей юный мозг с его потребностью в идеалах, легко и охотно впустил в себя пропагандистские басни о героях. И ее фраза «Ваш сын герой», произнесенная звонким комсомольским голосом, окончательно собирает паззл и переводит картинку в беккетовскую плоскость, потому что, если бы эти герои существовали в абсурдистской реальности, у них бы остался только один вопрос к мирозданию: «И что нам делать до тех пор, пока придет смерть?» Но у этих героев, таких узнаваемых наших соотечественников, есть дополнительное трагическое обстоятельство: они не научились даже задавать вопросов. Так что дальше – только тишина. И она – такая страшная, что, кажется, Дима Акимов сам испугался этой тишины и врубил композицию Оксимирона на стихи Мандельштама о неизвестном солдате. По-моему, зря.
«Арбуз», выбранный для эскиза Михаилом Лебедевым, – пьеса Анны Киссель. Это два параллельных монолога женщин об их мужчинах. Эскиз выстроен геометрически. Женщины стоят каждая у своего столба (столбы входят в архитектуру здешнего сценического пространства как несущие конструкции здания – не уберешь) и исповедуются вселенной (или залу), и, если провести от этих столбов линии перспективы, точкой схода окажется стол у задника, за которым сидит некий мужчина (Руслан Бальбуциев). В пьесе никакого мужчины нет, а этот, то демонстрирующий роскошные бицепсы, то прикладывающийся к бутылке, с самого начала выглядит исполином из пространства мечты каждой из женщин, а вовсе не законченным алкоголиком, каким он выведен в пьесе. И то, что в итоге два таких разных в рассказах человека оказываются одним и тем же героем, важно для фабулы, для эффектной точки в конце, а для сюжета куда важнее то, как сочинены режиссером и сыграны актрисами образы этих женщин: героини Олеси Линьковой – русской девочки-куколки с аккуратно уложенными вдоль лица завитками, не убранными в прическу, папиной дочки, которая умела смеяться снаружи, а внутри быть самураем, делающим себе харакири, умела быть легкой, но не умела (не хотела, не видела смысла – и кто ее в этом упрекнет?) спасать любимого и бороться за него – и узбечки, у которой в генетическом коде заложено служение мужчине, и по этому поводу можно собирать сколько угодно конференций, но сделать с этим на этом этапе развития человечества ничего нельзя. Причем текст интонационно поставлен режиссером так, что беременная третьим ребенком от бывшего уже мужа Марина и несущая любимому тяжелый арбуз Амина не встретились даже на могиле, хотя текст и фиксирует их пересечение. В эскизе Лебедева каждая из героинь похоронила своего мужчину. А единственное, что пережила Марина при виде маленькой узбечки с арбузом, бредущей в сторону кладбища – и это отлично сыграла Олеся – ощущение сюрреалистичности бытия. Но никому и ничему так и не удалось переиграть ту неистовую радость служения (оказавшуюся синонимом жажды жизни), которую от первой до последней минуты излучала светлоглазая Варвара Костерина в платке-хиджабе в роли Амины. И в её картине мира любимый получил тот арбуз, который ждал, и мужчина на заднем плане, в аккуратном пиджаке и «белых тапочках» уплетает его с явным наслаждением, потому что Амина истово верит и, повторяя это снова и снова, заставила поверить меня: «Когда хочешь арбуз, арбуз всегда сладкий будет». А мои имперские комплексы в очередной раз и к моему большому счастью отправились в глубокий нокдаун. Справедливости ради, стоит сказать, что в неформальной обстановке Варвара Костерина немедленно объявила о своем неприятии маскулинного общества, и в этом контексте все присутствующие с ней, конечно же, солидаризировались.
Третьей и заключительной историей этого на редкость результативного вечера оказался «черный стендап» от Ивана Миневцева по пьесе Любови Страховой «Московский мусор». Колонны, которые делят авансцену на три части, снова оказались, кстати, так как героев – тоже три, и у каждого получилась своя маленькая сцена. Началось всё как чистый анекдот, хотя проблема в основе – самая что ни на есть серьезная и для России по-прежнему неизживаемая: гигантские свалки на полигонах вблизи больших городов (включая, кстати, и Питер, хотя в данном случае, драматург – из Ярославля). В перепалке мужа, который устроился работать на свалку столичного мусора под Яриком и считает, что вытащил счастливый билет (заграничные шмотки, которые столичные обитатели выбрасывают после первой стирки, «просрочка» из московских супермаркетов, etc), и глубоко беременной жены, которой не улыбается перспектива питаться и одеваться с помойки, что ни фраза, то практически Жванецкий. А актеры еще и физическое задание от режиссера выполняют: им надо перед репликой включить лампочку, висящую прямо над тобой, чтобы оказаться в подобающем жанру «круге света», а после реплики немедленно выключить. Упоминавшийся уже в этом тексте Иван Байкалов (Миша) крайне удачно работает с образом Иванушки-дурачка, которому по всем «традиционным» канонам вроде бы должно повезти, а Оксана Сырцова (Рита) поначалу смотрится почти что Василисой Премудрой, хотя местами увлекается и мудрость теряет – например, гипнотически заманчивой бизнес-идеей: из помоечных (почти новых) вещей шить совсем новые и продавать народонаселению. Появление Сереги – Максима Крупского – ходячей рекламы помоечного рая в брендовых шмотках и с двумя пакетами «просрочки» – превращает действие в игру «двое против одной», что в переводе на сюжет эскиза означает напирающий русский абсурд против здравого смысла и инстинкта второй жизни у беременной женщины. Наблюдать за этим поединком все еще довольно весело, но пьеса построена и сыграна так мастерски, что между фальстартом и стартом трагедии – то есть смертью с воскрешением (нажравшихся гнили приятелей) и смертью бесповоротной (воздушный шарик под платьем актрисы оглушительно лопается) проходит меньше минуты, даже вздохнуть облегченно не успеваешь. Тут можно еще добавить, чтобы сделать комплимент режиссеру Миневцеву, у которого «всё схвачено», что шарик (знак беременности) в прологе герой Ивана Байкалова надувает сигаретным дымом. Но важнее сказать, что этот искрометный эскиз на самом деле оказался не чем иным, как настоящей, не из школьных учебников, русской сказкой, у которой по определению не может быть хорошего конца.