Жанр этого спектакля Константина Богомолова хочется определить как «пир во время чумы». В атмосфере сгущающегося мракобесия он выглядит не просто смелым высказыванием свободного человека, а провокацией и вызовом — театру, властям и прежде всего зрителям. Богомолов не просто попробовал работать без самоцензуры на главной сцене страны, как он пишет об этом в «фейсбуке». Он специально постарался задеть самые острые и болезненные темы последнего времени. Принимаете «гомофобский» закон — получите историю любви двух высокопоставленных геев, насаждаете православие — вот вам священник-каннибал, обслуживающий высшее общество, не отдаете сироток американцам — ОК, их усыновит бывший киллер, а теперь известный шансонье, страдающий от одиночества. «Вы кого предпочитаете: мальчиков или девочек, какой возраст, блондины или брюнеты? — деловито уточняет директриса детдома с интонациями хозяйки борделя. Тут же и коррупция в особо крупных размерах, и шантаж с помощью скандального видео, и Олимпиада в Сочи, и так далее. Впору ждать в гости православных активистов с хоругвями или граждан в штатском. Тут ведь можно и пропаганду гомосексуализма, и оскорбление чувств верующих, и еще пару-тройку статей пришить. Ведь одно дело издевательский «БерлусПутин» в подвальном Театре.doc — крошечной резервации для вшивой интеллигенции, которого можно не замечать, или спектакль «Околоноля», поставленный как никак по роману Суркова. Но чтобы вот так, в главном театре страны опускать власть имущих без высшего на то благословения — это значит нарочно нарываться на неприятности. Такое впечатление, что режиссер делает это сознательно, словно проверяя границы дозволенного — а если я вот на эту мозоль наступлю, что будет? А если еще вот на эту?
Зрителей это конечно заводит. Но для них режиссер приготовил другое испытание. Ведь для публики граница дозволенного и недозволенного в театре проходит не на политическом, а на эстетическом поле. Вы можете сколько угодно говорить на острые темы, но оставайтесь, пожалуйста, в рамках жанра. Если это сатира, ей место в comedy club или каком-нибудь капустнике. Если это театр протеста, сделайте серьезное лицо и кидайте в зал гневные монологи. Богомолов же совершенно сбивает с толку со своим постмодернизмом. В «Идеальном муже» он использует свой любимый прием литмонтажа. Но на этот раз не просто по-мичурински соединяет одно произведение с другим, высекая смыслы на стыках, как это было в спектаклях «Турандот», Wonderland-80, да и в других тоже. Он крошит тексты в щепу, чтобы из их обломков выстроить собственный сюжет, как делают портреты-коллажи из разномастных журнальных вырезок. Пьесу Уайльда он не то чтобы перенес в наше время, а оставил от нее лишь сюжетный каркас, наполнив его начинкой из современных реалий и густо приправив Чеховым, Гете, Пушкиным, Верой Полозковой и издевательскими кавер-версиями советских шлягеров.
Сначала еще ничего: зажигательный концерт в Кремле, где махровый шансон, сентиментальная попса и тюремный блатняк перемежаются высокими словами о любви к родине, богу и папе с мамой — это узнаваемая и понятная сатира на нашу любимую эстраду. Рассказ о бизнесвумен, которая возбуждается лишь от поступления денег на ее банковский счет — это тоже занятно и остроумно. Но в плавильный котел тотального стеба идут не только представители полусвета с их убогими вкусами, но и наши так сказать культурные ценности: Окуджава и «Юнона и Авось», строчки из «Евгения Онегина» и «Ромео и Джульетты», эпизод из «Фауста», где роль Мефистофеля временно исполняет отец Артемий, отрывки из «Трех сестер» в исполнении трех гламурных девиц с жутким провинциальным говором и финальной сценой из «Чайки», в которой вместо Кости и Нины Заречной в любви объясняются популярный певец и министр резиновых изделий.
Как относиться к такому, публика уже решительно не понимает и сидит с вытянувшимися лицами. Продолжать смеяться вроде бы уже невозможно, но сопереживать таким героям у нас тоже как-то не принято. Режиссер намеренно ставит зрителей в тупик, загоняет в неудобную, не комфортную ситуацию.
При этом в спектакле есть отличные актерские работы. Как всегда бесстрашна и готова к любому перевоплощению Дарья Мороз (у нее в спектакле несколько ролей), колоритны и ярки в своих коротких бенефисных выходах Роза Хайруллина и Александр Семчев, изящная и элегантная Марина Зудина вносит в роль авантюристки миссис Чивли некоторую странную в этом спектакле, но безусловно подкупающую долю искренности, очень хорош Максим Матвеев, играющий елейного батюшку Артемия, убедителен и страшен в роли Дориана Грея Сергей Чонишвили. Но настоящим открытием этого спектакля стал Игорь Миркурбанов, сыгравший Лорда, звезду шансона, невозможным, насквозь порочным и пошлым красавцем, этаким Актером Актерычем, который то и дело принимает томные позы и разговаривает низким грудным голосом.
Сейчас в обществе большой спрос на обличение (в комплекте с развлечением). Кажется, что вот сейчас все хорошие объединятся, чтобы дружить против всех плохих. Но чаемого единения сцены и зала не происходит, новой Таганки, сливающей души в восторге от лихой политической вольницы, почему-то не получается. Новый спектакль Богомолова не объединяет, а скорее разъединяет публику: кто-то разражается бешеными аплодисментами, кто-то уходит в антракте с каменным лицом. И думаю, они уходят не потому, что не согласны с предложенной трактовкой современной действительности, в этом у нас полный консенсус, скорее — с формой ее подачи. В нашем театре нет пока художественного языка, позволяющего современным людям, людям одного круга, понимать друг друга с полуслова. Старый язык психологического театра уже перешел в разряд мертвых, как латынь или древнегреческий, а новый пока еще не народился. И в этом мучительном процессе обретения своего голоса Богомолов, как мне кажется, подобен футуристам с их пощечинами общественному вкусу и стремлением сбросить старых кумиров с корабля современности — все в топку. Без отрицания нет и обновления. И в этом смысле его спектакль, далеко не безупречный и противоречивый, — важный шаг вперед к новому театру.