Власть тьмы: обратная сторона пасторали

Фестиваль NET, проходящий при поддержке Фонда Михаила Прохорова и Департамента культуры Москвы, открылся спектаклем «Земля» (The Land) Габриелы Карризо.
Корреспондент «Театра» размышляет о толстовской теме в бельгийском варианте.

 

Современный танец — один из самых наглядных примеров междисциплинарного искусства, и это неоспоримый и даже очевидный факт. Неделю назад автор видел в Петербурге спектакль хореографа Ричарда Сигала «If/Then for Strings», где работу профессиональных танцовщиков выполняет швейцарский струнный квартет. Бывший солист легендарного Уильяма Форсайта, Сигал создал собственный метод танцевальной импровизации «If/Then»: исполнители заучивают «азбуку» движений, и, если ваш партнер делает A, вы должны ответить ему B. В той же технике работают и музыканты, которые в спектакле демонстративно раздеваются до нижнего белья, манифестируя подход к собственному телу как к дополнительному инструменту. Их «азбуку» составляли не только жесты, но и музыкальные фразы.
В ту же тенденцию вписывается «Земля» (The Land) — первое название в долгожданной международной программе фестиваля NET. Габриела Карризо и Франк Шартье, создатели бельгийской танцевальной компании Peeping Tom, как и Ричард Сигал, когда-то были артистами у знаменитого мастера — классика contemporary dance Алена Плателя. В «Земле» участвуют актеры мюнхенского «Резиденцтеатра»: для Peeping Tom это первая работа с драматической (а не танцевальной) труппой. Но мультижанровость этой постановки не исчерпывается ожидаемым синтезом хореографии и драматического театра: здесь есть и третий, не менее важный элемент — высокотехнологичный «театр художника».
Площадка представляет собой макет сельской местности с холмами, скалами, фермами и лесными опушками, возле которых исполнители кажутся гигантами. Как оказалось, это оммаж Михаэлю Борремансу, современному бельгийскому художнику-сюрреалисту; каждый, кто видел спектакль Габриэлы Карризо, легко найдет знакомые мотивы в его серии «Trickland» (примерный перевод — «земля обманов»). Эти картины, написанные в начале нулевых, причудливо комбинируют бытовые сцены с пейзажем: художник помещает в сельский ланшафт непропорционально большие фигуры фермеров. Борреманс работает в сугубо традиционной живописной технике, и «дефекты» реальности в его работах не так очевидны, как, например, у его знаменитого соотечественника Рене Магритта. Натуралистичные портреты людей с клювами или ветками, растущими из носа, способны убедить зрителя, что художник и в самом деле разыскал таких моделей. В кино или театре его сюжеты можно реализовать буквально — что и делает Карризо в своем спектакле.
В отношении «Земли» актуальна формула, которую в том или ином виде высказывали разные эксперты: современный художник не отказывается от достоверного изображения реальности, но исползует его в рамках определенной задачи, а не по умолчанию. Световая партитура Маркуса Шаделя многократно подчеркивает эффект от декорации, которую на пару с Франком Шартье придумала сама Карризо. В первые секунды спектакля мы видим очень убедительную картину сельской местности перед рассветом: в низине стелется настоящий туман, а крошечные фермы зажигают окна. Слышен шум пропеллера: по холмам шагает человек, едва разичимый в темноте, держа фонарик на высоте полета вертолета в заданном масштабе. Иллюзия разрушается при свете дня, когда на сцену выходят «великаны» — каждый в десять раз выше церковной колокольни. Артисты ползают по зеленой траве, ощипывая ее точь-в-точь как на одной из картин Борреманса.
Персонажи живут на земле, не замечая, что она для них, мягко говоря, маловата. Пожилая леди в платочке, услышав звон колоколов, идет к миниатюрному храму и молится рядом с ним. Девушка моет руки и ноги в озере, которое, должно быть, не больше раковины — хотя вода в нем настоящая. Люди ездят на машине — то есть толкают по дорожке модель автомобиля — и могут испугаться невидимых собак, когда с маленькой фермы раздается их лай. Повседневная жизнь протекает в двух масштабах, «игрушечном» и реальном: здесь колют обычные, человеческие, а не лилипутские, дрова и копают ямы, выбрасывая из искусственного холмика самую что ни на есть натуральную почву.
Нельзя сказать наверняка, что именно происходит между героями спектакля, и даже скудный набор реплик (которые, кстати, произносится по-английски) мало проясняет ситуацию. Но благодаря драматическим дарованиям труппы «Резиденцтеатра» зритель ясно видит, что перед ним толстовская «Власть тьмы» в бельгийском варианте, обратная сторона привлекательной внешне пасторали. О насилии свидетельствует даже местная природа: кусок дерева кровоточит, а за вырванной из земли елочкой тянется длинный, грязный, похожий на жилу красно-бурый корень. По словам хореографов, этюды, составляющие спектакль, сочиняли сами артисты: старик утратил мужскую силу, и теперь его презирает жена; девушка вот-вот станет жертвой насильника, и их движения — дрожь у нее и властные порывы у него — превращаются в танец; в маленьком озере находят труп. Вычитывать ли сюжет или воспринимать происходящее как нелинейное изображение примитивной, жестокой реальности «жизни на земле» — выбор, который остается за публикой.
В заключительных сценах с пространством происходит эффектная трансформация: из-под потолка спускается театральный павильон, и ландшафт оказывается полом в городском доме. Фермеры превращаются в буржуа, а на стенах появляются картины в рамах. Это не Борреманс, как можно было подумать — это самые обыкновенные пейзажи, невероятно схожие с декорацией, на которую теперь почти не падает свет. Пасторальная живопись представляет ту самую традицию, с которой работает бельгийский сюрреалист, а за ним и авторы спектакля: комфортное, романтическое представление горожан об их полузабытых «корнях».

Комментарии
Предыдущая статья
Быть реалистом и хотеть невозможного 17:56, 22 ноября
Следующая статья
Удиви меня, Анжелен 17:56, 22 ноября
материалы по теме
Блог
Мышкин играет Тартюфа, или Оргона взяли в разработку
Евгений Писарев поставил в Театре Наций свой второй спектакль – «Тартюфа», в новом переводе, сделанном Сергеем Самойленко. Ольга Фукс рассказывает, чем он действительно нов.
Блог
“И воскресенья не будет…”
Первым спектаклем петербургского режиссера Дениса Хусниярова на посту художественного руководителя СамАрта стало «Воскресение» по роману Толстого. Это очень личное высказывание, о том, что честь стоит все-таки беречь смолоду, а «после ничего исправить нельзя». Логично, что спектакль с таким сюжетом появился…