Российский театральный нон-фикшн до недавнего времени был крайне аскетичным. Среди всех мыслимых инструментов театра в нем было востребовано только слово. Западные театральные компании, такие, как Rimini Protokoll и She She Pop, демонстрируют другой подход: артисты, занятые в документальной постановке, нередко повторяют на сцене уже пережитое (то есть совершают физические действия) и ведут презентации, в том числе с помощью мультимедиа.
Что отличает спектакли Семёна Александровского от прочего отечественного доктеатра? Это, во-первых, видео, роль которого вырастает до смыслообразующей. Во-вторых, демонстрация: в «Присутствии», посвященном спектаклю Юрия Любимова «Добрый человек из Сезуана», актеры старались копировать жесты и интонацию Зинаиды Славиной и Владимира Высоцкого. В-третьих, метафора: в новосибирских «Элементарных частицах» на сцене идет дождь. В-четвертых, «экспонаты», существующие на равных с устными и письменными источниками: в последней работе Александровского «Рисунки на потолке» в петербургском ТЮЗе им. Брянцева актеры приносят с собой вещи, с которыми связаны их детские воспоминания. Об этой-то премьере и пойдет речь.
Предметы, вызывающие в памяти эпизоды из детства, актеры выносят на сцену в больших картонных коробках: по сюжету спектакля, эти люди прячутся в бомбоубежище, спасая самое дорогое, что у них есть, и воссоздают мир заново, рассказывая друг другу о своем прошлом. О застигшей героев неназванной катастрофе зрители догадываются благодаря предупреждению, которое звучит из громкоговорителя. Сам режиссер сравнивает спектакль с «Декамероном», персонажи которого пережидают эпидемию чумы на загородной вилле. Коробки со скарбом, сложенные друг на друга, составляют экран (это лишь одно из замечательных решений художника Шифры Каждан). Камера позволяет рассмотреть в деталях каждый «вещдок», свидетельствующий о том или ином событии в жизни артиста.
В детских воспоминаниях Александровский находит родную стихию: оказывается, все те занятия, которыми заполнен досуг ребенка, очень похожи на актуальное искусство, в частности, театр. Со стороны они кажутся бессмысленными. Но для тех, кто в них участвует, они преисполнены значения, а их интерпретациями занимаются серьезные гуманитарные ученые. Неслучайно в «Рисунках на потолке» исполняют современную академическую музыку (композитор — Настастья Хрущева).
Один из актеров рассказывает, как вечером, возвращаясь из музыкальной школы, он обязывал себя найти бутылку и допинать ее до самого подъезда. Этот маршрут он заснял на видео и показывает его на сцене, не забывая поддевать ногой алюминевую банку по ходу рассказа. Исполнители знакомят друг друга с тайными детскими языками, показывают комиксы, нарисованные в тетради, и читают написанные в школе сказки. Отбирая для спектакля воспоминания об играх и ритуалах, Александровский почёркивает роль «бессмысленных» развлечений в формировании личности ребенка, наряду с образованием и воспитанием. Эта мысль весьма закономерна для современного театра, который ставит под сомнение принятую в обществе иерархию явлений («Группа юбилейного года», в которую входил Александровский, видела своей задачей принципиально новую расстановку акцентов в истории Театра на Таганке).
«Рисунки на потолке» нужно показывать родителям, и вот почему. Писатель и психолог Катерина Мурашова пишет, что сегодня дети практически лишены «бесполезных» занятий. Они перегружены не меньше взрослых: секции, кружки, подготовительные курсы полгощают их свободное время почти целиком. «Современные родители в моем городе (я не могу судить о других местах, и весьма обоснованно предполагаю, что в депрессивном рабочем поселке под Архангельском дела, возможно, обстоят совсем иначе) не доверяют своим детям. Им кажется, что если их хотя бы частично предоставить самим себе, дать им свободу в организации занятий и досуга, то немедленно случится что-то неопределенно ужасное». У той же Мурашовой была серия постов о дворовом детстве: их объединяет мысль, что автор и ее сверстники сами, без указки родителей, умели готовить себя и друг друга ко взрослой жизни.
Сам я не дорожу своими воспоминаниями об играх во дворе и школе. И даже догадываюсь, почему: сколько себя помню, я не умел общаться с людьми и работать в команде — и стеснялся этого. По-настоящему мне нравилось другое «бесполезное» занятие, которое я сам для себя изобрел: я рассказывал себе истории. Ни взрослым, ни сверстникам нельзя было вмешиваться в этот процесс — он казался мне интимным и постыдным. Сейчас я понимаю, что все мои воображаемые фильмы и книги проходили по категории «фан-фикшн»: это были вариации на тему сюжетов поп-культуры (к слову, я принадлежу поколению детей, которые росли вместе с Гарри Поттером). Я мог часами наматывать круги по комнате или дачному участку, разговаривая сам с собой. Кажется, старшие родственники порой сомневались в моем психическом здоровье, но на вопрос, чем ты там занимаешься, я старался не отвечать. Возможно, я закладывал фундамент для будущей профессии, в рамках которой необходимо умение «присвоить» произведение искусства. Так или иначе, я нуждался в своих историях, и теперь уверен: они были плодотворнее, чем некоторые уроки.