Московский еврейский театр «Шалом», художественным руководителем которого в декабре 2021 года стал Олег Липовецкий, подготовил первую премьеру. На площадке театра все еще идет ремонт, так что показы спектакля Петра Шерешевского «Исход» по одноименной пьесе Полины Бородиной планируются 28-29 апреля на Симоновской сцене Театра имени Вахтангова. А пока на прогоне для прессы побывала Алиса Литвинова.
Небольшой зал. Бинарная рассадка. Между двумя зрительскими трибунами импровизированный пляж, покрытый бликами от воды (художник по свету Елена Перельман). Пляж почти настоящий, с качелями и советской раздевалкой. Даже мини-море есть в большом тазу сбоку, почти вне поля зрения зрителей. Впрочем, Надежда Лопардина, художник спектакля, сделала сценографию символической, а не реалистичной. Вместо песка – крупная соль. Это пространство мертвой земли и отсутствия надежды. Среди ожидаемых пляжных атрибутов вдруг оказывается больничного типа кровать, довольно неудобная на вид, стол, к которому привязан сонм старых чугунных утюгов, макет палаты психиатрической больницы. Все места действия слились, наложились и превратились в пустыню жизни, по которой можно годами бродить без особой надежды достичь цели. Герой пьесы «Исход» Полины Бородиной назвался Моисеем и, попытавшись устроить собственное бегство из несвободы быта, в этой пустыне потерялся.
Моисей живет в психоневрологическом институте, симулирует амнезию и не особо стремится вернуться домой к жене, двум работам и сыну с аутизмом. Библейский герой, его тезка, вывел свой народ из Египта и водил сорок лет по пустыне: во-первых, в пустыне должно было родиться поколение детей, не знавших принудительного труда, и оттого свободных внутренне; во-вторых, для остальных умереть на свободе было лучше, чем жить в рабстве. Главный герой спектакля, которого играет Дмитрий Урусов, сбежал из дома в поиске свободы, но целей у него никаких.
Из института семьи он угодил в психоневрологический институт. Хотел вырваться из привычной жизни, но застрял в иной системе. Моисей внутренне несвободен. И потому он, независимо от собственного желания, встраивается в структуру: начав с разглядывания маленького макета палаты, то есть с позиции извне, он постепенно доходит до того, что переодевается в халат в цветочек, негласную униформу пациентов, не зависящую от пола и возраста. Это последняя стадия его инициации. Заканчивается спектакль слайд-шоу из фотографий маленькой деревянной куклы – копии героя, путешествующей по миру. Поиск свободы продолжается в разных точках планеты и даже на Луне. На всех фотографиях на деревянной фигурке аляпистый халат в цветочек. Никуда не деться: если несвобода внутри, остается только бродить по просторам собственной пустыни и думать, что лучше умереть на воле, чем жить в рабстве.
Впрочем, Моисей (в миру – Андрей) все равно необычный персонаж – хотя бы по сравнению с остальными. Все артисты в спектакле Шерешевского дополнительно выполняют функции операторов (все действие снимается, и крупные планы транслируются на экран над сценой) и музыкантов, а некоторые и совмещают. Единственный, кто всегда остается в роли – Дмитрий Уросов. При этом его Моисей может видеть камеры и контактировать с ними. Это почти как контакт с Богом у его библейского прототипа. У Шерешевского Моисей не столько слышит Бога, сколько ищет его. Может, следящие камеры – это знак его присутствия?
Вроде все ладно в этом спектакле, но есть одна сцена, вызывающая внутренний протест. Когда идет разговор об экзистенциальных проблемах и высоких материях, очень хочется, чтобы художник во всем оставался на высоте, не только в эстетике. Стиль может быть какой угодно. Но когда в спектакле на глазах у зрителей на сцене и на экране крупным планом убивают и потрошат рыбу, причем явно собираются убивать по рыбе на каждом показе, это вызывает некоторые внутренние противоречия. Чтобы не вдаваться в рассуждения о гуманности вегетарианства и остаться в поле искусства, скажу, что это жестокая манипуляция зрителем на физическом уровне, которая несомненно сработает каждый раз – так же, как срабатывают скримеры. Тело и психика мгновенно реагируют на хруст ломающегося рыбьего хребта и скрежет разрубаемой чешуи. Но как тогда говорить о ценностях произведения искусства и ценности внутренней свободы?
P.S. Как уточнили в театре «Шалом», рыба в спектакле не живая, а охлажденная. То есть настоящего убийства на сцене не происходит. Вопрос снят. Но убежденным вегетарианцам эта сцена к просмотру все равно не рекомендуется.