Без Аллы Юрьевны Шполянской табаковского МХТ бы не было. или он был бы совсем иным. ТЕАТР. решил, что номер про табаковский МХТ тоже невозможен без рассказа о Шполянской
Должность Шполянской называлась скучно: помощник художественного руководителя по связям с общественностью и СМИ. В «правительстве» Табакова этот статус соответствовал уровню министра иностранных дел: Алла Юрьевна осуществляла внешнюю политику театра и делала это с размахом, без страха и сомнений. Недаром Олег Павлович в шутку называл ее своим «пресс-генералом».
Алла Юрьевна, или Шполá, или Алусик, или наша Дюймовочка (всех прозвищ, которыми награждали ее журналисты, не вспомнить), была центром театральной Москвы. Завлиты московских театров всех уровней и мастей посмеивались над ней, над ее вкусами и манерами, считали ее простоватой для тонкого театрального искусства, но неизменно восхищались ее уникальным умением сделать событие из каждой премьеры. Алла Юрьевна обладала буйным темпераментом, была человеком эмоциональным, взрывным, бурно выражала все свои чувства — хохотала, обнимала, влюблялась, негодовала, бушевала, проклинала. Сказать, что она любила свою работу, — не сказать ничего. Она ее обожала, сходила без нее с ума. Она боготворила свой театр (даже два, поскольку параллельно выполняла функции завлита и в «Табакерке»), боготворила своего начальника — Олега Табакова, переживала за каждого артиста как за собственного ребенка, горой стояла за всех как родина-мать.
У нее был потрясающий дар объединять вокруг себя самых разных людей и умудряться не сталкивать их друг с другом. Ее маленький кабинетик, заваленный афишами, программками, журналами и газетами, в дни премьер превращался в гудящий улей. Она лично обзванивала всех журналистов, знала всех по именам, знала политические убеждения и художественные вкусы каждого. Она изящно разводила по разным датам показов непримиримых врагов и никогда никого не корила за излишнюю непреклонность и за категоричность оценок. Политические разногласия ее не очень заботили, сама она, скорее, была человеком либеральных взглядов, хоть и со здоровой советской закалкой, поэтому баррикадам и открытой фронде предпочитала разумное уклонение от партийных обязательств. Именно Аллочка уберегала своего шефа от неминуемых репутационных потерь, придумывая самые разные способы отказа деликатным просьбам из высоких кабинетов. Думаю, что Олег Павлович знал не обо всех тайных операциях своей помощницы, которая не раз выводила его из-под удара, спасая его честь и достоинство. С каждым годом делать это было все сложнее, Кремлю Табаков был нужен весь, от макушки до пяток, а сил у Аллы Юрьевны становилось все меньше. Она понимала, что рано или поздно полки ее падут и Табакову придется самому принимать решения.
Очень ценила общение, человеческий разговор. Обожала, когда приглашенные ею журналисты приходили в ее кабинет перед спектаклем, и с волнением вглядывалась в наши лица, когда мы вваливались к ней в антракте. Обмануть ее было невозможно — все наши впечатления она обожала, когда приглашенные ею журналисты приходили в ее кабинет перед спектаклем, и с волнением вглядывалась в наши лица, когда мы вваливались к ней в антракте. обмануть ее было невозможно — все наши впечатления она считывала до того, как мы произнесем первые слова. Она переживала за каждый спектакль, словно сама его придумала, поставила и сыграла. Обижалась на критику, бурно радовалась похвале. Прощала любые несовпадения во мнениях, но ненавидела хамство и оскорбления в адрес актеров. За хамские тексты отлучала от театра, выражаясь современным языком, банила. Кого на месяц, кого на год, а кого и на всю жизнь.
Очень любила праздники. Любила нарядиться в красивое, сделать прическу, губки накрасить и обязательно устроить у себя в кабинете альтернативный банкетик, тусовку для своих. Официанты несли из банкетного фойе всякие закусочки, рабочий стол звенел рюмочками, в холодильнике остывали бутылки. В ее ближний круг попадали те, с кем ей было легко, с кем не надо было держать ухо востро, от кого не приходилось ждать подвоха или утечки в виде сплетни.
В праздничные дни из кабинета Шполянской до глубокой ночи по театру разносился безудержный хохот, на который, как мотыльки, слетались проходившие мимо сослуживцы.
Последние годы ей было уже тяжело передвигаться: нестерпимо болели ноги. Но все равно она не могла оставаться дома, ей жизненно важно было ощущать себя частью любимого театра, быть внутри события, не разрывать эту волшебную связь с делом своей жизни.
Она ужасно гордилась своим сыном — Юрой. Обожала внучек и невестку Свету. Когда у них случались неудачи, всегда была рядом. Счастлива была, когда ее сын стал одним из самых успешных театральных директоров в России. Каждую его награду воспринимала как свою личную победу.
Через три года после ее смерти Юра попал в жернова адской машины под названием «дело «Седьмой студии». Вот уже почти полтора года бывший директор «Седьмой студии», директор Ярославского театра драмы имени Волкова Юрий Итин находится под домашним арестом как член «преступной группы Серебренникова». Изолированный от профессии, от друзей, от семьи, он отбывает меру пресечения в однокомнатной квартире своей умершей матери. Алла смотрит на сына с фотографий на стене и ничем уже не может ему помочь. Невозможно даже представить, что было бы с ней, доживи она до этих кошмарных событий. Юру, ее Юру, волокут в наручниках по коридору суда, сажают в железную клетку. Будь она жива, конечно же, была бы рядом и не потеряла бы стойкости и умения держать лицо. Никто никогда не видел ее раздавленной, разбитой, неприбранной, несчастной. Даже когда болезнь изматывала ее и она с огромным трудом переставляла опухшие ноги, превозмогая боль.
Она умерла в январе 2014-го, за три месяца до крымских событий. Не знаю, как бы она встретила «Крымнаш», радовалась бы этому или возмущалась. Алла Юрьевна родилась в Симферополе, Крым — ее родина, там начиналась ее театральная карьера, там живет ее бывший муж, отец ее сына, там родные, там друзья юности. Но к власти и к политическим деяниям нынешнего государства она относилась с холодной брезгливостью, презирала пропагандистов и лжецов, не могла спокойно воспринимать вранье, льющееся с телеэкрана, звонила по этому поводу не раз и, с трудом скрывая возмущение, бушевала в трубку: «Ты видела? Они совсем совесть потеряли! Как это можно?!»
Она была истинной телохранительницей МХТ. Теперь таких уже почти не осталось. А театр, который они строили вместе с Олегом Табаковым, тоже ушел в историю.