Административный вопрос, в результате которого Театр.doc в 2014 году лишился помещения, ставшего знаковым на культурной карте Москвы, вроде бы не заслуживал «шумихи», «истерики» и объединенных акций всего прогрессивного человечества во имя того, чтобы любимый многими театр оставался именно в этом подвале, а не начинал, например, преобразовывать для своих нужд какое‑либо новое помещение. Однако вопрос, наверное, глубже
Театр.doc организован на весьма непопулярных сегодня в российском менталитете основах: бедного театра, театра общественной инициативы, который самоорганизуется и в дальнейшем полагается в основном на собственные силы. В том числе сам обустраивает свое пространство. Как известно, в свое время рыночная экономика отбила у граждан желание дерзать на подобном поприще. А стремительная гламуризация столичного театра настаивала, что какой бы то ни было подвал — это пережиток прошлого. Можно ли сказать, что Театр.doc возобновил важную традицию самоорганизованного художества? Да, если учесть, что он сделал это на новых, вполне отвечающих духу времени началах. Доказав, что театр нужен и как лаборатория самостоятельного мышления, и как лаборатория общественно-полезных действий. Лаборатория, которая, однако, была открыта и человеку с улицы, и не только открыта, но в подавляющем большинстве случаев интересна и по‑человечески важна.
Для меня как критика она была важна и художественно; несомненно, это так и для большинства зрителей, даже тех, кто полагает, что в «Доке» они видят «кусок жизни». Особое художественное качество создавалось здесь в тесной связи с тем, как и где делались эти спектакли, но эстетика в данном случае — вопрос как раз второстепенный.
Пару лет назад, общаясь со звездой европейского театра Арпадом Шиллингом, я была поражена тем, как быстро он перевел интервью, которое я замышляла как разговор об эстетике, максимум — это был разговор о том, почему он отказался от своей раскрученной труппы, — на совсем другие рельсы. На то, что его больше всего тогда заботило. А заботило его то, что и так называемый независимый театр — это всего лишь частный случай веры гражданина в свои силы, в то, что он может, опираясь на закон и уважая его рамки, так или иначе себя реализовывать, не ожидая, что государство должно обязательно ему как‑то в этом помочь и не вымогая этой помощи. Что эта вера в свои силы представляет ценность сама по себе, и что если «люди на местах» в бесчисленных домах культуры, подобных тому, в котором когда‑то зародился и «Кретакор», за все 15 лет его существования так и не последовали его примеру, то он, Шиллинг, скорее откажется от своей режиссерской карьеры, станет культуртрегером, возглавит неблагодарную работу «у основ», чем будет собирать призы международных фестивалей с театром, который так и остался в Венгрии «черной овцой».
В происшествии с Театром.doc, однако, звучал и более тревожный сигнал: мелкие придирки, а также ультиматумы ждут всех, кто пойдет путем самоорганизации. Чем больше будешь считать, что существуют какие‑то общие правила игры, и пытаться им соответствовать, тем легче тебя подловят. Театр.doc не претендовал на особое положение, на охранную грамоту. И все же в этом отдельном случае она ему, пожалуй, полагалась бы. Подвал в Трехпрудном — важный прецедент. Туда, между прочим, и «при жизни» водились экскурсии. Люди видели в нем образец реактивации заброшенного и маргинального пространства. Теперь представим себе экскурсии посмертные: результат, конечно, может быть интересным. Может, пора импортировать Шиллинга с его «маршем арт-пролетариев»?
Насколько, однако, дискурс самоорганизации был (и остается) присущ самому «Доку»? У меня ощущение, что в гламурной Москве артикуляция его имела мало шансов: судя по угаровским высказываниям, речь шла скорее о том, что сам он склонен был считать «денежными суевериями» (не-разговор о гонорарах, отказ от них в пользу самого дела, «работа порождает работу; бесплатная — платную и наоборот», как он говорил). Это, как мне кажется, чисто русская боязнь «вспугнуть счастье» — счастье творчества, сотворчества, счастье найти отклик и быть понятым. Все это ужасно симпатично, и нельзя сказать, что себя не оправдывало. Но одновременно, мне кажется, было и другое — и это тоже можно проследить в высказываниях Миши. В гламурной Москве становилось неприличным говорить о том, что что‑то делаешь на волонтерских началах. И это, как ни смешно, оборачивалось, напротив, обвинением в проплаченности. (Впрочем, сегодня и Шиллинга в Венгрии готовы преследовать как «проплаченного» Соросом). Миша писал: «Меня всегда веселили эти разговоры: значит, хорошо поставлено дело, если оно выглядит богатым». Веселили, однако, до определенной степени. Что понятно.
Недостаточная — как мне кажется — артикулированность дискурса самоорганизации, таким образом, имела и свои понятные недостатки: она, пожалуй, не породила движения, да и вызывала досадные недоразумения. Одновременно эта неартикулированность, конечно, свидетельство чисто органической, живой, спонтанной деятельности, и потом Театр.doc до сих пор кипит разнообразными проектами, а вот «Кретакор», например, не очень. Мне кажется, о самоорганизации надо говорить, ее надо концептуализировать, но не убивая этой спонтанности. Эту границу, пожалуй, лучше всего определил сам Миша: «Самоорганизация и саморегуляция горизонтального мира — в это никогда не поверят вертикальные люди. Это говорит о том, что они не верят в человека вообще».
Да, просто надо верить в человека. Оказывается, так просто.