Журнал ТЕАТР. – о трех спектаклях основной программы фестиваля, который в этот раз проходит онлайн.
Прошли три премьеры Основной программы традиционного летнего фестиваля «Точка доступа», который обычно работает с сайт-специфик театром. Ну а в нынешние времена «site» один – онлайн пространство, его и осваивает фестиваль. Часть работ перекочевала в Основную программу из Спонтанной – возникшей как реакция на закрытие театров и других публичных пространств, часть стала совместным производством «Точки доступа» и команды создателей.
Из очевидного – все три спектакля, «Cloudme», «Черновик» и «Брак» объединяет платформа Zoom, в которой они разыгрываются. За прошедшие два месяца она вырвалась в лидеры не только учебных проектов, но и театральных. «Cloudme», например, построен на использовании нескольких ее инструментов: возможности передать управление мышкой другому участнику конференции, трансляции экрана и возможности вести чат параллельно действию. В «Черновике» авторы пытаются играть с фонами и особенностями их использования: преломлением света, при котором фигура человека кажется словно нарисованной, может появляться ниоткуда и исчезать в никуда. А вот «Брак» использует Zoom как маркер нашего времени – во-первых. А во-вторых, работает с тем, что зрители есть, они видны актерам и даже поименованы – и это первый спектакль, который включает эту деталь в процесс. Не зрителей, заметьте, хоть там и имеется онлайн-опрос (я и не знала, что у Зума есть такая функция), а именно работает с этой частью реальности своей «площадки».
«Cloudme» (авторы Мария Пацюк и Николай Мулаков) устроен¸ скорее, как акция, чем как спектакль, хотя некоторая театральность при должном отстранении присутствует. И оказалось ужасно интересно, как эта акция способна к саморазоблачению – если на показах в рамках Спонтанной программы то ли зрители, получившие доступ к компьютеру перформера были недостаточно подкованы технически (первый участник под ником Губернский Завлит сразу предупредил всех, что не умеет пользоваться Macbook), то ли перформеры были как раз подготовлены хорошо, никаких особых вуайеристских радостей наблюдатели не получили – даже порнографические картинки выглядели рекламно-дистиллированными, а чаты с родственниками и друзьями – деловыми и аккуратными, написанными словно напоказ. Но в рамках Основной программы первый же прокат ответил на все вопросы и подозрения в совершенной «чистке» PC: управляющему мышкой Роману удалось подключиться к памяти не только компьютера, но и телефона. И перформерка тут же остановила процесс, т.к. «телефон не входил в условия доступа».
Можно ли представить себе Марину Абрамович, которая во время «Ритма 0», на который, кстати, ссылаются авторы, увидев, что ее собираются раздеть или взять в руки пистолет, говорит: «Нет, ребята, мы так не договаривались, это становится опасным»? Мне не удается. Подвергает ли этот показ сомнению все предыдущие? Думаю, да. Стало ли для меня это разочарованием (а мне спектакль понравился, я даже написала на него рецензию)? Нет, не стало. Потому что самым интересным для меня оказалась эта способность – крайне редкая для искусства и театра в особенности – разоблачить иллюзию. Причем не по воле авторов, такое хоть и редко, но можно встретить, а под давлением извне. Благодаря работе Марины Абрамович и следующих за ней мы уже давно знаем, что зрители жестоки в своем любопытстве и вседозволенности, когда она есть. В нынешние времена увидеть воочию перформера, который возвращает себе субъектность, несмотря на идущий процесс – редкость. Show mustn’t go on if it hurts.
У спектаклей «Черновик» и «Брак» есть общее. Во-первых, оба они рассматривают ситуацию будущего, вобравшего в себя альтернативную реальность. Оба они построены на постмодернистских текстах с оммажами к мировой литературе. На раз считываются «Царь Эдип» и «Гамлет» в первом случае и «Кукольный дом» и «iPhuck 10» – во втором. Остальное – по начитанности, умению видеть прецедентные тексты и так далее. Но дальше их пути расходятся.
«Черновик» Владислава Наставшева поставлен с актерами Рижского русского театра имени Михаила Чехова по одноименной пьесе Сергея Уханова. В ней прочитывается абсурдистское вневременье, которое, перенесенное на актуальную почву, узнается как затянувшийся карантин, где счет времени потерян, отношения между людьми утратили содержание, сохранив лишь обозначение. Начало спектакля обещало игру с театральностью – пьесу предваряло ироническое выступление некоей Директрисы (любого) театра (Дана Бйорк), и это было хорошо и забавно, ирония была честной, идея была понятной.
А дальше ясность пропадает. Есть подозрение, что в режиссерской мысли ирония начала тяготеть к постиронии, но не дотянула и превратилась в гримасы и надрывный крик. То ли пародия, то ли карикатура на театр. И без того непростой текст пьесы стал звучать ужасающе бессмысленно, да еще и агрессивно, от экрана хотелось отпрянуть. Многие пишут, что их спасал зрительский чат, который, конечно, не был предусмотрен и включен в спектакль, но самоорганизовался довольно быстро – меня не спасал. Он не казался мне ни партисипативным, ни особо занятным, – просто стал способом сливать раздражение и непонимание. Впрочем, я, пожалуй, благодарна режиссеру за возможность задуматься над существованием как раз абсурдистских и постироничных работ в и без того абсурдистском и постироничном онлайн-пространстве (да и времени, чего уж тут). Возможно ли ожидание Годо в условиях реального ожидания, заполнившего нашу жизнь?
Пьеса «Брак» была написана Асей Волошиной специально для спектакля и уже в период принудительной самоизоляции – собственно, это она и осмысляет. Находясь в точке бифуркации, невозможно не задумываться, каким путем может пойти человечество. Волошина придумала мир, в котором эпидемия стимулировала переход из мира тел и вещей – в мир идей, прямого воздействия на мозг, которому, в общем, мало нужны рецепторы и телесность. Но некоторые архаичные формы отношений все же существуют – например, брак как союз мужчины и женщины (впрочем, мы не знаем, возможны ли другие союзы в этой России будущего). А вот незапланированная беременность, как и «живой» секс – невозможны. Нора (Алена Старостина) тоскует о настоящих отношениях, о живости реакций, о том, как когда-то она «снимала маечку» для своего мужа Миши, и хоть это тоже было в Zoom’е, но было по-настоящему. А Миша (Иван Николаев) – боится. Боится прослушки, которая, как и реклама нынче, по умолчанию есть, и только «подписка на непрослушку» дает шанс на ее отсутствие. Боится нориной тяги к реальному – потому что это противозаконно и небезопасно. Но и одновременно боится ее потерять – потому что любит? Потому что – стабильность? Потому что – тоже запрещено?
Они встречаются, чтобы отметить пятнадцатилетие (познакомились в 2020), и за час, что проходит перед зрителями, успевают дойти до расставания. Негромкая, спокойная и честная бытовая драма на фоне очень умных разговоров о политике, технологиях и идеологии. Режиссер Семен Александровский поставил спектакль утопический, политический и феминистский, в котором женщина пытается вернуть себе себя, и в то же время – экзистенциальный и бытовой. В эпоху страшной неопределенности у всех поднимается тревога, с которой довольно трудно справляться. Мне кажется, что художники, которые осмысляют и разрабатывают пусть даже самое страшное (а для меня переход в вечную онлайн-жизнь – действительно самое страшное) будущее, делают это за всех нас и для всех нас. Когда видишь воочию один из путей развития, получаешь возможность спросить себя: готова ли я платить за жизнь (вирус, помните?) отсутствием реальной жизни, тенями на стене пещеры, образы которых впрыскиваются напрямую в мозг? Готова ли я быть оцифрованной вместе со всеми своими воспоминаниями? Готова ли я к тому, что 19-летний шпик, который не знает и половины того, о чем я говорю, будет следить за мной и решать мою судьбу в перерывах между заказами еды? И вот это уже вопросы не про будущее, а про самое что ни на есть настоящее.