Программа «Другая сцена» появилась в Александринке в 2020 году и собирала под своим брендом онлайн-форматы от художников широкого профиля. 25-26 декабря 2021-го проект прошёл в качестве двухдневного фестиваля молодых петербургских режиссёров под кураторством Антона Оконешникова и Юлии Клейман. О программе – наша корреспондентка.
Фестиваль определяет себя как взламывающий «жанры и форматы, предлагая короткие спектакли на стыке театра и игры» и обещает «виртуозное использование цифровых технологий и нетеатральных пространств». В афишу вошли одна перфолекция («Другой/Наш» о современном национальном театре, прочитанная Юлией Клейман) и восемь коротких режиссёрских работ, некоторые из которых были проработаны довольно подробно, другие выглядели скорее как первые эскизные пробы. Режиссёры взаимодействовали с AR-технологиями, роботами, партисипаторными практиками; конструировали персональный зрительский опыт в форматах для одного человека – в общем-то взламывающего или принципиально нового не предлагали.
Для меня программа началась со спектакля-променада «Дотеатр», который сегодня даже с большой натяжкой экспериментом не назвать. Роман Бокланов, недавний выпускник мастерской Руслана Кудашова в РГИСИ, сочинил прогулку с элементами дополненной реальности, погружающую зрителя в историю и мифологию Александринского театра: от Ледникового периода до наших дней (драматург – Алина Шклярская). Зрителям было предложено надеть наушники и пройти маршрут от Новой до исторической сцены Александринского театра через Фонтанку, Невский и площадь Островского. В пути нас сопровождали проводник (сам Роман Бокланов) и два его помощника с планшетами, через которые, собственно, и транслировались AR-элементы (IT-художник – Лев Васильев). Группе из примерно десяти человек смотреть на два планшета не слишком удобно, поэтому не всё, что было выстроено в дополненной реальности, попадало в зону внимания. К тому же технологии иногда просто подводили создателей и не срабатывали – виной тому мороз на улице или недоработки команды, сказать трудно. Кроме цифровых инструментов, аудиогид дополняло живое присутствие проводника, разыгрывающего звучащий в наушниках текст с помощью перчаточных кукол-птичек и фигурок петербургских зданий. Многообразие приёмов иногда добавляло спектаклю объёма, но всё же выстроить внятное взаимодействие всех его частей создателям не удалось.
Полностью в digital-пространстве расположился спектакль «Шекспир Сторис», сочинённый единственной нетеатральной командой из всех участников фестиваля. Режиссёр-аниматор Владимир Посохин в instagram-аккаунте @volodya_regisser на протяжении месяца показывал постановочный процесс: от плана работы до финальной трансляции на Новой сцене. Героями спектакля стали персонажи «Сна в летнюю ночь»: Питер Пигва, Ник Основа и Френсис Дудка – в социальных сетях можно проследить за тем, как они проходили путь от набросков до самостоятельной жизни на собственных страничках. Это не первый опыт постановки спектакля в Instagram: в пандемию Никитинский театр в Воронеже выпустил спектакль в сториз «Изоляция», а Алексей Франдетти поставил инстамюзикл «Мой длинноногий деда»; спектакль «Дорогая Елена Сергеевна» молодого тюменского непрофессионального режиссёра Артёма Адутова работал по принципам, аналогичным «Шекспир сторис». Спектакль Посохина выгодно отличает наличие странички самого режиссёра, где можно следить за процессом, и довольно подробно (для эскиза) разработанная система персонажей, их взаимодействие друг с другом и подписчиками. Самой слабой частью стала финальная трансляция: отдельно от контекста всего спектакля она выглядела довольно наивной читкой «Пирама и Фисбы» – «прежалостной комедии» из всё того же «Сна в летнюю ночь». Такой ход мог помочь привлечь аудиторию к социальным сетям, но судя по отсутствию прироста подписчиков (а их у персонажей проекта немного), для большинства зрителей спектакль ограничился только трансляцией.
На фото – сцена из спектакля Кирилла Люкевича «UFO» © Анастасия Брюханова / пресс-служба Александринского театра
Кирилл Люкевич представил, пожалуй, самый традиционный спектакль из всех, заявленных в программе, – мультимедийную инсталляцию по пьесе Ивана Вырыпаева «UFO». Спектакль использует аудиовизуальные средства выразительности: зритель идёт по экспозиции, иронично обыгрывающей мифологию вокруг внеземной цивилизации (тут и карта с отметками мест, где якобы видели инопланетян, и «Звёздные войны», и мохнатый Альф – любимец тех, чьё детство пришлось на 1990-е). Рамку к выставке составляют видеосвидетельства людей, якобы имевших контакт с пришельцами (их зачитывают актёры, не стремящиеся схватить документальную манеру существования, как бы сразу намекая, что нас обманывают – ничему не стоит верить), и финал, где в живом плане появляется артист Валентин Захаров и читает длинный монолог, ставящий под сомнение существование объективной реальности. Пообещав зрителям показать, что же на самом деле реально, Захаров выдерживает очень длинную паузу и исчезает (всё, как и у самого Вырыпаева в ремарках), оставляя нас один на один с выставкой – и тем самым закольцовывая композицию.
В спектакле «Алгоритм» (авторы проекта – Анна Овчинникова и Лена Жукова) зрителю предстоит погрузиться в тонкости работы российского репертуарного театра с помощью настольной ролевой игры. Десять участников на время спектакля становятся коллективным персонажем – режиссёром, имя, биографию и особенности характера которого они выбирают сами. Дальше герою предлагается пройти путь от придумывания идеи спектакля до его постановки на сцене большой театральной институции (в спектакле это некий Известный театр), по дороге решая насущные проблемы: начиная с непрозрачности профессионального входа в такого рода учреждения для «ноунеймов» и заканчивая актёрскими истериками и не подписанными вовремя договорами. Несмотря на то, что в «Алгоритме» создательницы предпринимают попытку сделать видимыми процессы, обычно скрытые от посторонних глаз, да ещё и привносят в процесс изрядную долю иронии, спектакль выходит чисто развлекательный (но и в этом сильно зависит от компании, собравшейся за столом): решения, принимаемые участниками, не влияют на конечный результат, зависящий лишь от суммы набранных по ходу очков, и это обедняет работу, обладающую мощной исследовательской потенцией.
«Экосвидания» Никиты Славича также полностью построены на зрительском участии. Концептуальная рамка спектакля собрана из любовных отрывков русской классической литературы (письмо Татьяны к Онегину, первый бал Наташи Ростовой, встреча Хлестакова и Марьи Антоновны, сомнения Левина и Кити перед свадьбой, чеховская «Дуэль»), которые и предлагается разыграть добровольцам, следуя указаниям голоса в наушниках. Но вот с правилами игры режиссёр определился не до конца. Славич предлагает нам пересобрать давно известные тексты, допуская зрительскую свободу в предлагаемых обстоятельствах, но не обозначая участникам точки входа, позволяющие понять, что игра предполагает отступления. В такой ситуации пойти поперёк заданного алгоритма – это жест зрительской эмансипации. Мне проект показался любопытным именно с исследовательской точки зрения, и я сходила на него два раза, чтоб посмотреть, как он меняется в зависимости от участников: оба раза вплоть до финала зрители покорно следовали за голосами в наушниках. В финале участник впервые оказывается в открытой ситуации выбора – разыгрывая чеховскую «Дуэль» и решая, стрелять в воздух или в противника. Это едва ли не самый захватывающий момент спектакля, позволяющий понять, готовы ли сегодняшние люди принимать глобальные решения, действуя в игровых рамках классической литературы, во многом определяющей наш культурный код.
На фото – сцена из спектакля Владислава Тутака «Чехов уходит из театра» © Анастасия Брюханова / пресс-служба Александринского театра
Владислав Тутак, ещё один недавний выпускник режиссёрского курса под руководством Кудашова, единственный, кто работал с историческим пространством Александринского театра. Перед началом спектакля на основной сцене зрители, снабжённые плеерами и наушниками, проекта «Чехов уходит из театра» заходили в лифт и, перемещаясь между этажами, становились свидетелями провала премьеры чеховской «Чайки», случившегося на той же сцене Александринского театра в 1896-м. Тут действие было определенно пространством. Тутак населил помещения исторической сцены странноватыми фанерными персонажами: тут и случайные зрители в буфете, и Вера Комиссаржевская, переживающая из-за неудачной роли. Зрителям они предстают лишь в момент, когда открываются двери лифта, что создает эффект раздробленного болезненного восприятия. Проводник по променаду – старый капельдинер, сыгранный Любовью Яковлевой тонко и чутко. Особенно впечатляет, что даже после формального завершения спектакля, провожая зрителей к выходу и разговаривая с коллегой о каких-то посторонних делах, актриса сохраняет и пластику, и речевую характерность персонажа. В финале аудиореальность и реальность самого пространства соединяются: нас отводят в фойе второго этажа, на балкон, с которого мы видим, как через площадь Островского из театра убегает Чехов, периодически оборачиваясь и помахивая нам рукой.
Персональный зрительский опыт конструировал Роман Муромцев в хоррор-спектакле для одного человека «Данте». На протяжении пятнадцати минут спектакля зритель, облачённый в красную мантию и сидящий в стоматологическом кресле, погружается в ад. Кресло трясётся, дребезжит и тарахтит, на экран перед ним проецируется лицо зрителя в реальном времени, перекрываемое жутковатыми картинами. С потолка сыплются пластмассовые младенцы, а перформеры распыляют в воздухе какие-то ароматы (мне показалось, с запахом земли), расставляют в тесном пространстве чучела волков и часы всех мастей – чтобы позже буквально расстрелять время. Ужас ада здесь держится на эмоциональных триггерах и задействует все органы восприятия. Несмотря на стандартный набор действий, ад действительно у каждого окажется свой: быстро меняющиеся сцены активизируют ассоциативный ряд, мышление достраивает ужасные сцены (на меня, например, не подействовали волки и расстрел часовых механизмов, зато сработал банальный, казалось бы, приём с падающими пластиковыми пупсами, ударявшимися об пол с чудовищным грохотом). Ближе к финалу зрителю предлагается стать не только свидетелем, но и посетителем ада, если буквально – лечь в гроб. Перформеры имитирует погребальную процессию: лёжа в гробу, ты слышишь, как сверлят крышку, вкручивая винты, как падает земля и цветы, а позже тебя несут куда-то, опуская на лифте вниз, словно в преисподнюю (за процессом зритель имеет возможность наблюдать через сетку в крышке гроба). И, если символическое путешествие в ад становится финальной точкой, то очевидно, что чистилище страшнее и сильно напоминает реальную жизнь.
На фото – сцена из спектакля Романа Муромцева «Данте» © Анастасия Брюханова / пресс-служба Александринского театра
«Робот Костя 2.0.» – проект Ивана Заславца, созданный не для «Другой сцены», а для Летнего фестиваля искусств «Точка доступа» и уже номинированный на «Золотую Маску» в конкурсе «Эксперимент». Отталкиваясь от реплики Нины Заречной, замечающей, что в пьесе Константина Треплева «трудно играть, в ней нет живых лиц», Заславец ставит «Чайку» с роботами, кинетическими системами и DIY-объектами. Создатели утверждают, что репетировали с ними как с живыми людьми: изучали их пластику и реакции. Когда в самом начале из дымки прямо на меня пошёл робот, я испытала неподдельный ужас перед технологиями – слишком всё близко и непредсказуемо.
Текст Чехова здесь присутствует только в виде обрывочных реплик, транслируемых на огромной светящейся Луне (художник – Ирина Криворукова), а ощущение от текста рождается на уровне ассоциаций. Треплев – промышленный робот Hyundai HS 165 – обладает многогранным характером. Он и устрашающий, и ранимо-нежный одновременно. И, как ни странно, на моём показе самой уязвляющей (для меня лично) стала сцена, в которой несчастный робот Костя многократно и тщетно пытался вставить розу в вазу – кажется, это должен был быть ловкий трюк, но что-то пошло не так – и вышел сам Заславец, неся с собой по внежизненному сценическому пространству мощную человеческую энергию раздражения. Он так решительно содрал с «носика» робота розу и так резко вставил ее в вазу, что, казалось, он сейчас обидел беспомощного ребёнка (весом более полутора тонн). И уязвил его, подобно тому, как успешные труды Тригорина больно ранили самолюбие молодого Треплева. И это столкновение человека и объекта, сменяемость позиций их слабости и силы – выглядело интересно. Но ещё больше впечатляло то, какой колоссальный труд стоит за этим спектаклем – когда на поклон выходит вся команда, поражаешься тому, сколько людей прикладывают усилия для показа этой довольно аскетичной работы.
Вообще, в проекте «Другая сцена» мне интересна не столько афиша, сколько программа – намерение «подружить» крупную государственную институцию с условно новыми театральными жанрами и дать возможность молодым режиссёрам поработать на площадке, обладая при этом свободой в выборе сценической формы и языка. Интересно, как дальше сложится судьба выпущенных в рамках фестиваля эскизов – смогут ли они продолжить жизнь на одной из сцен Александринского театра? Хотелось бы, чтоб у проекта было логичное продолжение по созданию коммуникационной инфраструктуры, потому что двухдневный фестиваль – лишь очередной проект-вспышка, позволяющий на короткий срок подсветить начинающих режиссёров (хотя совсем уже новых имён в программе не было), и, может быть, привлечь внимание зрителей не только к неконвенциональным жанрам, но и к театру вообще.