Новосибирск в театральном мире никогда не воспринимался как провинция. Скорее как неофициальная театральная столица Сибири. Пальма первенства переходила тут от одного театра к другому, но именно театр был и остается осью, вокруг которой крутится культурная жизнь города.
С города Новосибирска ровно двадцать лет назад начались мои странствия по театральной России. Помню, как в аэропорту к нам, трем московским критикам, присоединилась внушительная делегация американских театральных деятелей, тоже вылетавших в Новосибирск по каким-то культурно-обменным делам. Видимо, там и впрямь что-то любопытное происходит, подумала я тогда.
С той поры и до сегодняшнего дня слово Новосибирск существует для меня только в словосочетании «Новосибирск театральный». Города как такового я не видела ни тогда, ни в минувшем мае, когда провела в нем почти две недели на фестивале «Ново-Сибирский транзит». Для прибывающих в театральную командировку тут обычно не устраивают экскурсий по местным достопримечательностям. Ну, разве что в первый визит нас свозили в еще не утративший своих позиций академгородок. Но и то больше для того, чтобы порадовать американцев русским колоритом: попарить в баньке, угостить сибирскими пельменями. А в этот раз Борис Михайлович Мездрич устроил персональную экскурсию по своему «Сибирскому Колизею». Экстерьеры и интерьеры циклопического Театра оперы и балета и впрямь впечатлили, особенно после ремонта и реконструкции. Но чаще всего, если найдется пара свободных часов, тебе просто покажут лишний спектакль или порекомендуют, что посмотреть у «соседей».
Эта тотальная замкнутость города на театре не раздражает. Наоборот. Люди, искренне полагающие, что он и есть главная достопримечательность Новосибирска, невольно вызывают уважение. Ты и сам чувствуешь себя здесь участником общего театрального дела, а не гостем, который заглянул на огонек.
***
О театре «Красный факел» в первый приезд, честно признаться, мне было известно немногое. Например, то, что некогда мобильная труппа под руководством Владимира Татищева, сплотившаяся в Одессе, в 1932 году осела в Новосибирске. То, что там в разные времена работали Евгений Матвеев, Анатолий Солоницын, Андрей Болтнев. Было известно о творчестве Веры Редлих, эпохе в жизни «Красного факела». И о том, что после московских гастролей театра в 1953 году его стали называть «Сибирским МХАТом». Впрочем, учитывая тогдашнее состояние главного театра страны, комплимент был весьма сомнительным.
Тогда, двадцать лет назад, «краснофакельские» спектакли не потрясли моего воображения. Возрождение театра началось чуть позже, хотя и в те же 90-е. Появился режиссер Олег Рыбкин, театр заметили эксперты «Золотой маски». А в пору моего первого визита все было скромно и уныло. В сохранившихся заметках читаю режиссерские имена, и они мне по-прежнему ни о чем не говорят. Но была в той поездке замечательная игра случая: меня, как молодого критика, «бросили» на актеров, полагая, что старшие товарищи сами разберутся с репертуарно-режиссерской политикой и прочими, как им казалось, более важными вещами. А вышло, что именно актеры и подарили самые яркие впечатления. Достаточно назвать хотя бы два имени: Владимир Лемешонок и Игорь Белозеров, которые и сегодня — основные приманки театральной афиши «Красного факела». Тогда Бенволио и Тибальт в «Ромео и Джульетте», сегодня — Казарин и Арбенин в «Маскараде», Опытный и Грустилов в «Истории города Глупова» Дмитрия Егорова по Салтыкову-Щедрину.
Как говорят, друзья-соперники, всегда готовые к ироничной пикировке. Делить им, впрочем, нечего — слишком разные типажи и личности. Лемешонок прост в общении, открыт, готов к сценическому комедиантству, сдобренному мыслью. Белозеров ироничен до сарказма, автономен и в хорошем смысле «вещь в себе». Лемешонок всегда «в народе», участвует во всяческих фестивальных массовых действах и готов смотреть спектакли, примостившись на ступеньках, коли места не досталось. Белозеров держит дистанцию и брататься с публикой не спешит.
На сцене глаз не оторвать от обоих. Если они рядом, то спектакль придется смотреть дважды, следя сначала за одним, потом за другим, иначе не получится, так хороши и уникальны оба. Опытный у Лемешонка — это фантастика. С виду — автомат на негнущихся ногах, функционирующий согласно инструкции: ритуально встретить и проводить бесконечно сменяющихся градоначальников, попутно направив эмоции и деяния горожан в нужное русло. Одному нужна баба, другому — пушка, перестраиваться надо в мгновение ока, иначе головы не сносить. Но загляните в глаза этому «автомату» — там бездна понимания всего и вся, дикая смесь угодливости и отчаяния, ненависти и подобострастия. И это уже не Салтыков-Щедрин придумал, это актер Лемешонок из сегодняшнего дня вытащил и глазами нашего с вами современника (впрочем, не выходя из образа) на все посмотрел. А рядом Грустилов Белозерова: вальяжный барин в леопардовом шлафроке, гламурный сибарит в антураже попсовой вакханалии. Жутковатый такой, несмотря на комедийность образа.
Впрочем, этой чудной парой актерские богатства «Красного факела» отнюдь не ограничиваются. Здесь налицо отлаженная смена актерских поколений, в которой представлены мастера всех возрастов — от патриархов до юнцов. Причем молодое поколение, плавно переходящее в среднее (Константин Колесник, Павел Поляков, Дарья Емельянова, Линда Ахметзянова, Сергей Богомолов, Данил Ляпустин, Андрей Черных, Валерия Кручинина и другие), весьма уверенно чувствует себя в экспериментах Тимофея Кулябина или Дмитрия Егорова, но не гнушается со вкусом сыграть какую-нибудь залихватскую комедь под названием «Только для женщин!!!», от которой в региональном театре никуда не денешься. Кстати, по уровню зрительского спроса, как говорят, этот «мужской стриптиз в двух действиях» держит едва ли не пальму первенства.
Эти новосибирские актеры — что «краснофакельцы», что из театра «Глобус», представлявшего спектакль Марата Гацалова «Август. Графство Осейдж», — вообще заставили изрядно понервничать наше жюри на «Транзите», поскольку решительно не позволяли выдернуть из спектаклей кого-то одного или одну. Как, например, легко вышло в случае со Светланой Замараевой из екатеринбургского спектакля «Без вины виноватые». А здесь — ну никак: всякое выдергивание грозило тотальной несправедливостью по отношению к прочим артистам. Муки множились, поскольку выяснилось, что и режиссеров, Егорова и Гацалова, тоже нельзя отмечать отдельно, настолько цельные по всем театральным составляющим у них получились действа. Пришлось доказывать оргкомитету необходимость дополнительных номинаций, в чем нам, по счастью, пошли навстречу.
***
Ну а теперь о главном. О том, как город Новосибирск в частности (а шире — все зауральское пространство) дает возможность молодым режиссерам реализовать самые разные замыслы, подчас рискованные, да еще на больших сценах. Что-то не доводилось слышать об успехах молодой режиссуры где-нибудь в Тамбове или Курске. Говорят все больше о Новосибирске, Красноярске, Южно-Сахалинске, Прокопьевске, Барнауле, Кемерове, Омске. Да и в столицах молодых далеко не сразу выпускают в большую, взрослую жизнь. Читка, лаборатория, эскиз, подвал, камерная сцена — это всегда пожалуйста. Дальше надо ждать, пока не попадешь в обойму. Ждать порой можно до пенсии.
Да, директора, конечно, рискуют (можно подумать, что в том же Новосибирске не следует отчитываться перед культурными властями о посещаемости театра и тому подобных вещах). Зато молодые пробуют иную сценическую почву, на которой можно заниматься и текстами драматургов-современников и иными драматургически-литературными первоисточниками. Осваиваться в масштабных театральных пространствах. Ориентироваться не только на когорту зрителей-единомышленников, но и на более широкую публику. Причем без малейшего заискивания перед этой порой непредсказуемой публикой.
Каюсь, я видела далеко не все спектакли Марата Гацалова, но его «Август. Графство Осейдж» в «Глобусе» — работа столь высокого профессионального уровня, что легко позволяет вывести режиссера за рамки молодых экспериментаторов. Не слишком выдающуюся пьесу Трейси Леттса он заставил звучать почти как о’ниловскую драму — корневую, глубокую, непрерывную. Не отказываясь от приемов психологического театра, он вписал их в современные театральные технологии, ушел от сцены-коробки, впустил зрителей словно бы внутрь спектакля, уберег актеров от форсированных интонаций и бенефисных монологов, грамотно поработал со светом (с помощью сценографа Алексея Лобанова и художника по свету Елены Алексеевой). В результате получился насыщенный и подробный жизненный пласт, «копать» который было подлинным зрительским удовольствием. То, что это именно режиссерская заслуга, становится очевидно, когда сравниваешь спектакль Гацалова с одноименной постановкой Анджея Бубеня в Омской драме, подавляющей зрителя своей декоративной глянцевитостью и упоенно исполняемыми ролями.
Дмитрий Егоров в «Красном факеле» предлагает стилистически другую историю. Взяв за основу хрестоматийную «Историю одного города» Салтыкова-Щедрина, он лишил ее текста, оставив лишь сюжетную канву, по которой вышил очень современные узоры. Трагикомический, пластически-музыкальный комикс вышел одновременно гомерически смешным и жутковатым. Вертикаль российской власти за пару-тройку веков завернулась в крутую спираль, в которую режиссер поместил и прошлые рефлексии и пугающие предчувствия. В спектакле все увидено его глазами, но в этом взгляде угадывается не столько сарказм, сколько искренняя боль за нелепую «историю государства Российского», боль человека неравнодушного и уж явно не презирающего за все скопом заповедник «родных осин». Здесь настолько сгущено понятие «так жить нельзя», что пора уже задаться вопросом: «А как можно?»
Нельзя сказать, что аншлаговый зал полностью принимает концепцию режиссера. Одни, не увидев иллюстрации к школьной программе, бегут в антракте. Другие с ненавистью оборачиваются на искренне хохочущих собратьев, ворча себе под нос что-то вроде «Безобразие». Может, кто и письма гневные наверх мысленно пишет. Но так или иначе Егоров явно не потерялся и в пространстве большой сцены (совместно с художником Фемистоклом Атмадзасом), и в многолюдной и разновозрастной актерской компании, и в переводе старого текста на современный и своевременный сценический язык.
Если Гацалов и Егоров для Новосибирска — люди пришлые (хотя и явно не случайные), то Тимофей Кулябин — «достопримечательность» местная. И это еще один вариант театральной истории, коим, оказывается, нет числа. Вроде бы дистанцирующийся от прямой социальности и актуальных текстов, Кулябин тем не менее умеет попасть в яблочко современных проблем и передать мироощущение современного человека. Сгущенные до предела реалии сегодняшней жизни могут быть помещены у него в одну подвешенную между небом и землей квартирку, где происходит, например, действие недавней премьеры «Гедда Габлер». Причем Кулябин не модернизирует текст. Он не настаивает на том, чтобы все его непременно «правильно поняли» и даже поняли вообще. Ему просто важно, чтобы зритель, получив на спектакле какой-то, пусть не совсем внятный пока душевный посыл, начал разбираться не с классикой, а с собственной жизнью.
***
Мирное сосуществование в театральном репертуаре спектаклей различных режиссерских школ, стилей и направлений, бесстрашие, желание попробовать на вкус самые разные театральные ингредиенты — все это примечательным образом закольцевало театральную историю Новосибирска и современность, ее истоки и нынешние промежуточные итоги.
Ведь тот же «Красный факел» возник в 1920 году сначала в Одессе как мобильная труппа, открытая для любых остросовременных театральных идей, — там бывали эксперименты в духе Мейерхольда или Таирова, да и о Станиславском тоже не забывали. Разнообразные опыты могли закончиться провалом, но могли и открыть новые перспективы. Да и нынешний театр «Глобус», родившийся в 1930-м как Новосибирский театр юного зрителя, в 1990-е годы, во время «правления» Марии Ревякиной и Григория Гоберника, заявил о новой эстетической политике. И она тоже заключалась в том, чтобы на одной сцене представить все разнообразие сценических (драматургических, режиссерских, сценографических и прочих) поисков. Потому-то, собственно, и возникло название «Глобус» — мировой театральный шар, с которым можно весьма виртуозно играть. Конечно, эта игра не лишена проблем, одинаковых во всей российской провинции. Но если отвлечься от географии и сосредоточиться исключительно на театре, Новосибирск к провинции все же трудно будет отнести.