Есть в театральной индустрии жанры, которые предполагают ничем не омраченный отдых, а порой и гастрономическое дополнение. Это балетные гала-концерты и юбилейные вечера. «Театр.» решил проследить их генеалогию и разоблачить их обманчивую легкость.
Именно гала-концерт посоветует посмотреть вам театральная кассирша. Именно гала-концерты получают самые большие билборды и самую значительную медиаподдержку. Именно гала-концерты позволяют увидеть всех самых любимых в один присест да еще и в недостижимом Кремлевском дворце съездов. Спектакль — дело ненадежное. Пойдешь, бывало, посмотреть на какую-нибудь звезду, а она вдруг загубит весь вечер своими экспериментами, решит выступить в каком-нибудь новом амплуа. А в гала-концерте все заведомо хорошо, все надежно, любимые выступают в любимых партиях, в любимых костюмах и под знакомую музыку, звучащую в надежном фонограммном исполнении.
Вообще-то формат сценического действия, состоящего из отдельных вокальных, танцевальных и драматических номеров, возник в музыкальном театре давно. Академический балет, сформировавшийся в России в XIX веке, позаимствовал дивертисментную структуру у патриотических театральных постановок, расцветших в пору наполеоновских войн. И термин этот стал обозначать танцевальную форму, состоящую из отдельных номеров, соло, ансамблей или даже сюжетных миниатюр. Дивертисмент в академическом балете, как правило, предшествует кульминационному моменту спектакля — будь то трагическая развязка или благополучное свадебное па-де-де. Именно в таком виде дивертисмент сохранился во втором акте «Баядерки» перед гибелью Никии, во втором акте «Лебединого озера» (в танцах невест в версии Григоровича) перед появлением на балу черного лебедя, в танце кукол в «Щелкунчике» и, конечно, в танце сказочных героев в «Спящей красавице» перед венчанием главных персонажей.
В XIX веке дивертисментная форма могла даже стать основой для полнометражного балета. Сегодня такой раритет практически не сыскать — кроме, разве что, экзотического «Эксельсиора», восстановленного балетом Ла Скала, в котором аллегорические танцы прославляют плоды индустриализации и просвещения.
Впрочем, классический балетный дивертисмент с его обязательным сюжетным единством и филигранной драматургией если и может быть прошлым гала-концертов, то каким-то уж совсем отдаленным.
У них есть и другой, куда более важный аналог — бенефис. Точнее, бенефис — близкий родственник юбилейного вечера, сделанного в виде гала-концерта, поскольку организуется он вокруг имени одного исполнителя и призван засвидетельствовать его исключительное мастерство (ну, или статус). При этом ожидается, что виновник праздника подготовит к бенефису новую партию или представит новый балет, удивит даже тех поклонников, которые знают о нем все, даст новый повод для внимания к себе, рискнет выйти на публику таким, каким его не ожидают видеть. Есть у бенефиса и гурманский вариант — бенефис кордебалета, который могут позволить себе только самые значительные компании и который определяет качество всей труппы.
Со временем гала-концерт вырос в самостоятельный сценический жанр, перестал быть экстраординарным событием, «разрывом повседневности», как его представляла западная медиатеория, был отчужден от вдохновлявших его прежде благотворительных целей и превратился в постоянный элемент театральной афиши. Теперь не важность повода определяет масштаб гала-концерта, а масштаб и бюджет концерта должны обозначить значимость события. Гала-концерт получил право на существование во всех сегментах рынка — от районного дворца культуры до концертного зала «Барвиха Лакшери Виллидж». Он предлагает зрителю быстро сменяющиеся события-номера, поставляющие ровно одно впечатление — бешеный восторг.
Этот восторг — даже не эмоция. Он задан самим форматом мероприятия, на котором нужно улюлюкать, бисовать и вскакивать с мест. Танец же с его атлетической, телесной составляющей дает максимальные возможности для восторга.
И вот уже на «Дон Кихоте» (спектакле, а отнюдь не гала-концерте) каждый выход солиста, каждая вариация заканчивается оргиастической реакцией публики. Да что там «Дон Кихот», серия антраша Альбера в «Жизели» (или бризе в разных версиях) сопровождается клакерским угуканьем и фанатским радостным всхлипом.
Однако легкость этого самого легкого из легких жанров оказывается обманчива. Гете, описывая легкость Наполеона и его завоеваний, говорил, что мы неизменно замечаем ее, эту легкость, но природу разгадать не в силах. Сам Гете признавал свое поражение перед загадкой легкости Наполеона, ограничившись констатацией, что тот «крепко стоял на ногах и знал ясно и твердо, что надо делать». Но именно эта легкость становится для Гете характерной чертой настоящего таланта — легкость манипулирования возникающими трудностями так, что наблюдатель не понимает, как и чем двигается процесс.
Гала-концерт не оставляет места для легкости. Он представляет исполнительский труд во всей его неприкрытой наготе со сбившимися пачками и отваливающимися диадемами, тяжелыми не разогретыми ногами и падающими на глаза челками. С форсированными движениями в вариациях, которые вываливают на голову зрителя без всякой подготовки, как тюк со старым барахлом: когда непонятно, зачем он сел перед ней на колени, а она выплывает к нему из дальней кулисы, когда непонятно, что за черная тень стоит в глубине сцены, почему она падает, зачем он ее раздевает и — если догадка верна — то почему так неуверенно. Любовные па-де-де, вырванные из спектакля, теряют подлинную эмоциональность и превращаются в трейлеры какого-то порнокино, причем одного и того же бесконечного сериала — без чувственности, без интимности. Ведь порно — это труд. И это тяжкий труд.
Зритель в этой ситуации остается в зоне привычного восторга. Его лишают удовольствия сказать: «Да ладно… Это просто невозможно». Неопределенность (сделает/ не сделает, прыгнет/не прыгнет) упразднена. Обязательно прыгнет — за мои-то деньги!
Праздничность гала-концерта отменяет тихое, медленное бессобытийное погружение в спектакль, в котором каждый отдельный элемент действия не имеет смысла вне связи с предыдущим и последующим, в котором восторг может и не случиться, но зато может случиться что-то такое неопределенное, для чего и слов-то толком не подобрать. Гала-концерт не оставляет места тому впечатлению, которое застигает врасплох. На гала-концерте ничто не должно быть скрыто, все должно быть проявлено. Артист на сцене голый пред зрителем — со всеми своими перетруженными ногами, адской мимикой и остановившимся взглядом, и зритель — тоже голый, пустой и открытый.
Некомфортная ситуация, правда? Неудобно как-то. Но успешные люди предпочитают гала-концерты с кучей обязательных и повторяющихся, как День сурка, звезд. Там ты судья, там в плюшевом кресле ты босс, там ты решаешь, кто чего стоит. Гала-концерт — еще одна площадка для самоутверждения, о котором можно поведать потом коллегам или подружкам на маникюре. Это работа по присвоению, в котором нет места неожиданностям. Это нежелание видеть себя таким, какой ты есть, без социальных подпорок.
Гала-концерт не имеет ничего общего с легким жанром, в котором театр разворачивается словно бы без усилий, и в котором достоинства исполнителей не требуют специально разукрашенного пьедестала. В котором идеал геройского преодоления трудностей оказывается ложным, поскольку в искусстве труд только тогда профессионален, когда усилия незаметны. Когда, словами Милана Кундеры, «человек делается легче воздуха, взмывает ввысь, удаляется от земли, от земного бытия, становится полуреальным, и его движения столь же свободы, сколь бессмысленны».
Метафора легкости для гала-концертов и юбилейных вечеров оказывается обманчива.
У того же Кундеры: «Метафоры — опасная вещь. С метафорами шутки плохи».