20 ноября 2018 года, накануне своего 66-летия, ушёл из жизни великий Эймунтас Някрошюс. 15 ноября того же года в Вильнюсе он принимал участие во встрече из цикла «Век литовского театра», приуроченного к 100-летию восстановления независимости Литвы. В день рождения Мастера журнал ТЕАТР. публикует фрагменты его высказываний на этой встрече.
На самом деле если научаешься — то сам
Вы представили нас как ветеранов. На самом деле так и есть. Так быстро всё промчалось, а желаний что-нибудь сделать, что-нибудь изменить было в несколько раз больше. Пришло время, когда понимаешь, что не успеваешь. И не успеешь. И хорошо — не из-за чего тут переживать. Йонас Вайткус из петербургской школы, я — из московской, Гинтарас (режиссёр Гинтарас Варнас) — из литовской. Мне кажется, это совершенно неважно. Можно было и в Минске учиться, можно и в Киеве, но в те времена без диплома ты не имел права, лицензии ставить спектакли. Был обязательно нужен синий диплом. Он давал право.
Я хочу поблагодарить руководителя курса (мастер Някрошюса в ГИТИСе – Андрей Гончаров – прим.ТЕАТР.), что меня не выгнал, что позволил закончить, забрать этот диплом. Как человека я его вспоминаю всегда хорошо. Это неважно, у кого учиться. Мистифицируется такая легенда: я учился у того-то и того-то… несу эстафету дальше и дальше… Ерунда. Может быть, передаются какие-то моральные вещи, а всё остальное всё равно самому нужно придумывать.
Ты не можешь взять и начать повторять решения, интонации, творческие фокусы своего учителя — ты должен сам всё делать с самого первого шага. Вся ответственность ложится на молодого человека. И нечего надеяться, что кто-то из актёров тебе поможет. Это жестоко. Я сам столкнулся: как раз молодого режиссёра хотят устранить, растерзать, унизить, доказать, что ничего он не понимает. Не знаю, столкнулись ли с этим другие, но я какие-нибудь 3-4 года имел дело просто с издевательствами. Некоторых актёров уже и в живых нет. Потом, когда я укрепился, когда ноги больше не подгибались, они взяли и приспособились. С этого момента у меня осталось некоторое недоверие к актёрам. До сих пор. К актёрам и политикам. К двум категориям.
Вот такой была моя жизнь. Ждали провала, ждали, что сбежишь из театра. Или какая-нибудь персона, которая поднимала истерию, а другие её поддерживали: ну что, он не справляется. Знаю, что и у Гитиса Падегимаса так было. По глазам видел, как терзают, как подкашивают. Неужели же мы такие жестокие? Как в какой-нибудь саванне более сильный режет более слабого. Зарезать — чтобы конкуренции не было. Такая дикость. О таких отношениях только в книгах воспоминаний красиво пишут. На самом деле из-за этого и здоровье бывало расшатано, и нервы, и на улице оказаться в то время было нормальным.
Короче говоря, я уважаю тех людей, которые меня учили, которые мне дали завершить обучение, которые предоставили мне право открыть двери театра, получать зарплату. А всё остальное — только сам. Чего каждому режиссёру это стоило – только сам он знает и может рассказать. И, должно быть, есть моменты в жизни, годы, которые хочется забыть, чтобы их вовсе не было.
Очень легко сказать, что меня научили и тому, и этому, но на самом деле если научаешься — то сам. Из самой глубины себя, из ощущений. В конечном счёте незнание и страх ведут вперёд.
Всё есть, всё не так плохо. Но единственное, чего не хватает, — идей
Мы не можем особенно жаловаться. Наверняка есть кто-то, кому ещё труднее. Я всё-таки сравниваю театральных актёров, режиссёров с представителями других профессий: художниками, скульпторами, композиторами, писателями. И им тоже не легко. Что с того, что, закрывшись в комнатке, ты можешь что-то писать, работать. Везде трудно. Если хочешь хорошо работать и добиваться результата — и актёрам, и режиссёрам без конца, без конца и из последних сил нужно работать. Чтобы пришёл результат, который ты себе представляешь.
Может быть, нужно себе сказать: всё есть, всё не так плохо. Но единственное, чего не хватает, — идей. Не в воздухе, не в пространстве, не в атмосфере, а человеку. Лично пережитого, лично понятого. А по этому голод есть с утра до вечера. И так из года в год. Я это чувствую.
Если бы идеи показывались чаще, то мне в этом случае было бы неважно ни где работать, ни как работать, я бы не говорил, что помещения плохие или маленькие. Мы хотим комфорта, говорим, что построим второй или третий зал — и станет в театре лучше. Не станет лучше. Требования сперва надо предъявлять к себе. Идеи у молодого человека, быть может, и прорываются, но с течением времени просто начинается голод по ним. И что ты будешь делать — никакая книжка не даст совета, никакая методика. Я не говорю: можно совершенствоваться, совершенствоваться до старости. Ерунда. Приходит время, когда сама природа не позволяет совершенствоваться. Что вчера прочитал, уже и забываешь. Как в прежние времена: учиться, учиться, учиться… Нет.
Теперь другие черты характера, например — приветливость. Мы все, здесь сидящие (Някрошюс, Вайткус, Варнас – прим.ТЕАТР.), — ощетинившиеся: нет тут приветливости, не было и в молодости. Смотрели как кошки… Я заметил — у кого есть эта приветливость, тому везёт. Да, теперь другие качества…
Мы ведь равны. Автор, понятно, творец. Актёр, понятно, творец. И режиссёр немножко творец
Не нужно особенно становиться на колени перед авторами. А чем они лучше? Что, мы, театральные — режиссёры, актёры, — такие слегка второсортные? А они — улучшенные люди? Ничего подобного. Если я с чем-нибудь не согласен, то имею на то полное право. Понятно, классика — это точка отсчёта. Всё же есть константа — Шекспир, но не нужно из автора делать культ. Если чувствуешь себя неловко, то что — мои мысли хуже, чем его? Я с этим не согласен — мы ведь равны. Он, понятно, творец. Актёр, понятно, творец. И режиссёр немножко творец. Что тут — расизм?
Возможно, я говорю с долей юмора, но они такие же люди: не всё понимают, бывает, что не заканчивают предложение, мысль.
Каков смысл жизни в этом жизненном периоде?
Вайткус: Это к тебе вопрос, Эймис.
Някрошюс: Либо ты родился удачливым, либо нет. И ничего не поделаешь. Это можно принять как каламбур. Есть люди, которым всю жизнь сопутствует удача, но есть прекрасные, изумительные люди, которым она не сопутствует.
Вайткус: Но они видят смысл жить? Всё равно живут?
Някрошюс: Всё равно плывут. Как на это ответить — не знаю.
(Вайткус говорит о том, что нужно просто жить, а приходить в театр только тогда, когда не можешь не пойти, — приходить буквально как на исповедь, когда есть острая потребность услышать живого человека, слово, берущее за душу, сбивающее дыхание: «Когда актёр несколько часов сжигает нервы, тогда и появляется связь»; заканчивает утверждением, что театр (такой театр, если он есть) «формирует ауру города. Театр очень важное место для городского и человеческого микроклимата»).
Някрошюс: С завистью смотрю, как Йонас страстно отстаивает позиции театра. Действительно, Йонас, завидую. А так надо.
Я вижу эту страсть. Молодым людям нужно её удержать. Это как планчик на жизнь. Без страсти нет смысла.
Запись Юргиты Яченайте, перевод Елены Алдашевой.