Евгений Писарев поставил в Театре Наций свой второй спектакль – «Тартюфа», в новом переводе, сделанном Сергеем Самойленко. Ольга Фукс рассказывает, чем он действительно нов.
По сети сразу пошел гулять заголовок: Плохой хороший Тартюф. Не только потому, что предыдущая премьера Писарева в театре Пушкина по «Вееру леди Уиндермеер» называлась «Плохие хорошие» (судя по датам обеих премьер, режиссёр работал над ними чуть ли не параллельно). Но и потому, что Тартюфу, как и всем героям этой истории, подарена роскошь человеческой сложности и неоднозначности судьбы – и в этом интересно разбираться.
Пару десятков лет назад театральные рецензенты часто использовали определения «хорошо сделанная пьеса», «хорошо сделанный спектакль». В них – уважение к ремесленной крепости и ирония по поводу отсутствия художественного риска, треплевского поиска новых форм и попыток сказать свое, ещё несказанное слово в театре.
«Тартюф» Писарева – хорошо сделанный спектакль. В нём отличный актерский кастинг, стильное современное оформление (Зиновий Марголин выстроил двухуровневую квартиру, в которой нет и тени живого беспорядка, точно это номер в дорогом отеле), стремительный, четко выверенный ритм, не отпускающий внимание ни на минуту, но и не избегающий необходимых фермат. В нём звучит новый перевод, сделанный Сергеем Самойленко (он был использован в киноверсии «Тартюфа» Иво ван Хове, показанном в проекте TheatreHD два года назад, к 400-летию драматурга). Переводчик сохранил размер и многие знаковые моменты («А что Тартюф?»). При чтении можно найти неряшливые рифмы. Но в стремительно летящем и как будто не старающемся казаться поэтическим сценическом тексте они умело закамуфлированы, и потому от литературной основы в целом остается ощущение свежести и чуть (не радикально) омоложенной классики.
Но главное, «Тартюф» Писарева – умный спектакль. Самого Тартюфа играет один из интереснейших актеров поколения Сергей Волков, ведущий актер Юрия Бутусова, который ушел вслед за уволенным режиссёром из Театра имени Ленсовета, не потерялся в Москве, где уже сформировался небольшой репертуар, чтобы сходить «на Волкова». У Бутусова Волков так и не сыграл князя Мышкина в «Идиоте». «Мне хочется, чтобы Тартюф был перевернутым князем Мышкиным», – говорит Писарев. Что бы он ни имел в виду, Мольер так построил пьесу, что заглавный герой появляется далеко не сразу, когда почтенная публика давно уже подготовлена и разогрета всеми разгоревшимися из-за него семейными скандалами: из-за расстроенной свадьбы дочки, раблезианского обжорства гостя, доверчивости хозяина дома.
Взлохмаченный юноша с воспаленными глазами, одетый серенько, но чистенько, противоречит коллективному компрометирующему портрету. Его не заподозришь в обжорстве, у нас нет возможности что-то понять про его ханжество или (кто знает?) фанатичную веру, но практически сразу Тартюфа ждёт встреча с Эльмирой. В спектакле Писарева она именно любовная, выбивающая опору из-под ног. Красавица Эльмира (Анна Чиповская) – по сути, дорогая игрушка в доме богатого мужа, мачеха взрослых детей и невестка претенциозной свекрови (в пару с Ириной Купченко госпожу Пернель играет Ольга Науменко). Рано повзрослевший и слегка развращенный красавчик Дамис (Глеб Шевнин), скорее всего, не дает ей проходу: вот и сейчас, застукав молодую мачеху с гостем с удачного ракурса на втором этаже, с удовольствием снимет их объяснение на камеру – для дальнейшего шантажа или мачехи, или отца, как пойдет. Богатый, влиятельный немолодой муж (Оргон – Игорь Гордин) почти не смотрит на неё, между ними висит какое-то форсайтовское застарелое напряжение. И появление в доме Тартюфа, наделавшего столько бед, дает ей неожиданную надежду, что в борьбе за счастье падчерицы и семейный покой лопнет и этот нарыв между ней и супругом. И вдруг…
Этот молодой человек, почти мальчишка, без пяти минут враг, не смеющий поначалу ни подойти к ней, ни взглянуть, говорит ей такие слова, которые она никогда ещё не слышала. В них столько горечи, нежности, деликатности, страсти, что от этой пряной смести почти невозможно не потерять голову. Ещё минута – и чаша весов качнулась бы: прочь от постылой богатой неволи к неизведанному и опасному любовному омуту. Но привычка, замена счастию, удержала Эльмиру в золотой клетке. Тартюф, почти поверивший, что встретил родную душу, сразу понимает, что его предали (к тому же молодчик Дамис от души избивает гостя, вымещая на нём обиды и на отца, женившегося повторно, отталкивающего от себя оболтуса-сына, и на мачеху, которая к нёму равнодушна).
На фото – сцена из спектакля «Тартюф» © Ира Полярная
Евгений Писарев – не первый режиссер, который видит в классическом святоше проявителя неблагополучия почтенного семейства. На этом качестве, например, построил свой спектакль Михаэль Тальхаймер, в котором Тартюф был самим возмездием (разумеется, никем в финале не арестованный). Но стольких тонкостей семейной психологии в нём, разумеется, не было. Избитый, униженный, преданный Тартюф загоняет себя в месть – мститель не будет смешон, не будет предан, не будет бит. Это семейство само развязало ему руки на любую подлость – лишь бы не сносить унижений.
Оргон Игоря Гордина – человек, у которого летит под откос вся жизнь. Разочарование в государстве, в котором он уже успел выстроить карьеру и стать заложником своего высокого положения. Недоверие к молодой жене. Усталость от требований капризной матери, из-под власти которой он так и не смог выбраться. Разочарование в детях, выросших с золотой ложкой во рту, капризных, взбалмошных, равнодушных. Манерный шурин Клеант (Денис Суханов), что вечно крутится перед глазами с неизменным бокалом вина, кусочком сыра, всегда свободный от обязательств и дел, пластичный и осторожный, как хищник на охоте – и (в глубине души Оргон это понимает) со своей правотой, в которой Клеант весьма убедителен: перманентно пьяный шурин смотрит на вещи чрезвычайно трезво. Оргон больше не может сдерживаться и лепит одну ошибку за другой, точно его гонит амок: ломает судьбу вертихвостке-дочери, гонит сына, дарит квартиру – лишь бы сохранить иллюзию, что он ещё хозяин собственной жизни. Осознание своего глобального провала заставит Оргона запихать в рот галстук, чтобы не завопить от ужаса.
Его волнуют не столько посягательства на жену (между ними уже не будет любви и страсти, но общая опасность подарит им подобие родства), сколько вполне внятная опасность быть посаженным. И здесь спектакль резко пикирует от семейной «драмеди» в острую политическую сатиру (впрочем, все по тексту). Предельно точный пристав Лояль (Александр Сирин), старый служака, научившийся обламывать и не таких тузов, не портя себе нервы, подводит семейство к мысли, что всё придется отдать по-хорошему. И, тепло подмигнув госпоже Пернель («старая перечница» с готовностью кивает), припомнит былое время, когда с предателем короля расправились бы совсем по-другому.
Офицер, принесший «благую весть» (Оргон прощен, восстановлен в правах на имущество, слегка пожурён за вольнодумство), не оставляет сомнения: Оргона взяли в оборот, и он на крючке. Службист (Вадим Степанов) подтянут, безлик, подобострастен. Тартюфу заломлены руки. По телевизору (очень кстати, или офицер подгадал свой визит) идет прямая линия с президентом. С французским, не подумайте, мы смотрим историю из французской жизни, и телевизор то и дело подбрасывает нам то нежный шансон, то любовный нуар, то торжественную речь. Все замирают перед этой речью. Службист – подобострастно согнувшись. Дорина – бесстрастно выпрямившись (эта вышколенная бизнес-леди пригодится любой власти). Эльмира – с тоской. Беспечные дети и примкнувший к ним Валер – точно впервые видят. Клевнт – нервно, словно впрок, заедая зрелище вином и сыром, предчувствуя, что сладкая жизнь заканчивается. А на Оргона смотреть просто страшно – кому, как не ему, бывалому функционеру, не понимать, какую бесчеловечную цену придется ему заплатить за возвращенное благополучие.