Поводом для этого текста в двух частях стали новосибирские события, которые в моем сознании не сливаются с общей катастрофой, а остаются отдельной пульсирующей ранкой. Связаны они с Первым театром, который за несколько лет стал регулярным ньюсмейкером в масштабах страны: конкретно – с увольнением директора Юлии Чуриловой и премьерой «И», оказавшейся последним проектом, который был спродюсирован Юлей в Первом.
Про слезы
Хочется прописать здесь весь случившийся абсурд, в результате которого Первый театр лишился директора, – и не потому, что случай исключительный, а как раз по причине его типичности для наших дней. И еще – это, пожалуй, главное: потому что невозможно, не должно так быть, чтобы Юля уходила из Первого театра, уезжала из родного ей города в тишине. Про нее хочется рассказать, чтобы в дальнейшем, когда энциклопедия театра XXI века будет дополняться, текст про Юлию Чурилову занял в ней достойное место.
Официальным поводом для увольнения Юли стал фестиваль камерных и моно– спектаклей «Один. Два. Три», в который попала «Юдифь» Бориса Павловича. Библейский сюжет вряд ли стоит пересказывать, поводом для истерики в соответствующих кабинетах стало то, что заглавную роль в нем сыграла прекрасная украинская актриса Катерина Таран на родном языке – том, на котором уроженцем Украины Климом и была написана пьеса. Геополитическому контексту мудрый Павлович выйти на первый план не дал, выбрав сюжет о любви, без которой жизнь превращается в тотальное разрушение. Но дело даже не в том, что судьями обычно выступают те, кто «Пастернака не читали», а спектакль не смотрели. И не в том, что спектакль был поставлен за год до 24.02.2022 и уже номинирован на «Золотую Маску». А в том, что спектакли на фестиваль «Один. Два. Три» отбирал экспертный совет, состоявший из четырех театральных критиков и самой Чуриловой. То есть у Юли не было решающего голоса, а всего лишь один из пяти. Очевидно люди, который занесли Юлю в черные списки, не представляют себе другого способа руководства, кроме давления. И, видимо, сильно удивились бы, узнав, что где-то процедура голосования – до сих пор еще реальная практика. Тут я, пожалуй, закончу свои предположения, а приведу факты – просто, как говорит один известный журналист, «для протокола». 15 марта 2022 года и.о. министра культуры Новосибирской области Юрий Зимняков подписал приказ об увольнении Юлии Чуриловой в соответствии с пунктом 2 части первой 278 статьи Трудового кодекса РФ, позволяющем учредителю уволить сотрудника в любой момент без объяснения причин. Тот же Зимняков, спустя еще пять месяцев, в течение которых и я, и многие другие коллеги наивно верили, что Юля, как ей (и не только ей, а например и мне) обещали новосибирские функционеры, будет трудоустроена в Первый театр на неруководящую должность и продолжит заниматься строительством этого театрального организма, представил труппе нового директора. Все попытки худрука театра Павла Южакова еще до назначения нового директора убедить чиновников, что только присутствие Юли в театре позволит ему развиваться без сбоев как художественно целостному и целеустремленному организму, ни к чему не привели.
Про жизнь
А теперь забудем про чиновников и их геростратовы подвиги. И проговорим про то, что действительно достойно войти в историю. Всероссийский успех Первого театра – успех менеджерский. В первый период своего существования с 2008 по 2017 годы это был молодежный студийный театр, переживавший взлеты и падения городского масштаба, который никак не мог соревноваться с новосибирскими театрами условной премьер-лиги: «Красным факелом», «Старым домом», «Глобусом». Тут вроде бы должны последовать дежурные реверансы Павлу Южакову, но он в период с марта по август этого года проявил себя настолько достойным руководителем и человеком, что я обойдусь без них. Скажу лишь, что именно Южаков пригласил в 2017 году в свой Первый театр Юлию Чурилову и, будучи режиссером весьма традиционных театральных взглядов, всячески способствовал новациям и экспериментам, которые возникли с приходом Юли. Как раз тогда о Первом заговорили в ряду перечисленных выше именитых стационаров Новосибирска, а театр неожиданно для всех попал в разные программы «Золотой Маски» и получил гран-при «Арлекина» – главного национального фестиваля театра для детей и подростков.
Дальше я собиралась рассказать про саму Юлю, а для этого пригласила ее на встречу и включила диктофон с целью уточнить детали ее карьерного роста. И тут сработало несокрушимое правило: «Хочешь понять, что представляет собой человек, попроси его рассказать о себе». Рассказ Юли превратился в сюжет, где главным героем стала не она, а город и театр, и то, как они, взаимодействуя, постепенно меняли пространство ее Новосибирска. Стало абсолютно очевидно, что вербатим в данном случае расскажет о человеке больше любого, самого внятного авторского текста. И я постаралась максимально передать при расшифровке особенности и нюансы Юлиной речи – как форму, тесно связанную с сутью, как уникальный «пример интонации», в которой, даже после всего случившегося, не звучит никакого негатива, обиды, отчаяния. Возможно, поэтому Юлин «театральный роман» воспринимается как экшн. Юля оказалась для меня идеальным на сегодня театральным менеджером, увольнение которого мне трудно расценить иначе как варварство.
– Вы хорошо знали всё, что происходило с Первым театром до вашего в него прихода? Можете рассказать его историю?
– Конечно. В 2008 году в Новосибирске случился первый выпуск театрального института, который возник в городе вместо театрального училища. Одновременно выпустилось несколько актерских курсов, чего раньше не было. И тогда новосибирский режиссер Сергей Афанасьев (профессор, преподаватель режиссуры и актерского мастерства, создатель и руководитель Городского драматического театра п/р Сергея Афанасьева. – Прим.ТЕАТР.) решил, что городу нужен еще один театр, чтобы трудоустроить актёров, и придумал Первый театр, куда пригласил художественным руководителем своего ученика Пашу Южакова. Вместе они стали собирать ребят с разных курсов – и в результате образовалась веселая творческая команда. Первый год театр существовал на спонсорские деньги, которые тоже привлек Сергей Николаевич. Но через год или даже меньше театр получил статус государственного при областном министерстве культуры. Находился тогда театр в том помещении, где и сейчас, на Ленина, 24, это был учебный театр института. Причем, стартовали в городе ребята очень ярко: были уличные перформансы у кинотеатра «Победа», первыми премьерами, заметными в городе, стали спектакли по Макдонаху и Островскому и детская сказка, которая до сих пор остается в репертуаре. Но через полтора года минкульт поменял директора театра, назначив на место прекрасного менеджера Зинаиды Хорошиловой своего человека – Геннадия Васильевича Жданова, пусть земля ему будет пухом. Наверное, он был не совсем театральным человеком – и все стало разваливаться: и экономически, и художественно. А кроме того, театр потерял свой первый дом, площадку учебного театра. Правда, вскоре театру начали строить новую площадку на 120 мест – в бывшем ДК «Строитель», который был переименован в концертно-театральный центр «Евразия». В 2012-2016 годах театру были выделены деньги на ремонт отдельного крыла, но в 2016 году работы встали. Несколько лет театр работал только на «выезде», на очень разных площадках города. Сейчас помещение почти построено, но никак не используется.
– Оно по-прежнему предназначено театру?
– Оно предназначалось театру. Но в какой-то момент договоры с основным оператором были расторгнуты, стройка встала, а основной оператор здания, «Сибирский хор», начал постепенно театр оттуда выживать.
– А зачем хору площадка на 120 мест?
– Я не в курсе, какова концепция. Но эта площадка пустует уже несколько лет. До 2020 года эта малая сцена использовалась театром как репетиционная площадка. В неё осталось вложить буквально копейки, чтобы она стала действующим театральным залом, но этого не происходит. Не знаю, спасла ли бы эта площадка Первый театр в кризисном для него 2017 году, но тогда кочевая жизнь и угасание творческой энергии при новом директоре привели к исходу из него всего первого актерского состава, всех тех энтузиастов, которые его создавали на основах абсолютной любви и дружбы. Первый театр всегда был маленьким, однопоколенческим. И хотя Южаков делал всё, чтобы театр спасти – приглашал на место уходящих актеров своих студентов, делал срочные вводы, – репертуар в тот момент почти рухнул и театр оказался под угрозой закрытия. Тогда, по инициативе Паши, было решено сменить директора, и Жданов был уволен. Вот в этот момент у Паши и Сергея Николаевича Афанасьева появилась идея позвать директором меня. Я хорошо знала Первый театр – и Пашу, и репертуар, но я на тот момент еще не имела опыта работы ни в одной госинституции.
– Делали собственные проекты? Какие?
– Да, я делала независимые проекты в Новосибирском отделении СТД – на гранты и спонсорские деньги. Мне всегда было интересно заниматься проектной работой, у меня не было стабильной творческой команды, которую бы я вела как менеджер. Были команды, которые возникали и распадались и которые я продюсировала в течение какого-то времени: это театр Олега Жуковского La Pushkin, театральная мастерская «Ангел Копуста», которую делали Женя Лемешонок и Костя Колесник, вместе с Сережей Чеховым мы придумали лабораторию АСФАЛЬТ-ТЕАТР, где осуществили первые опыты сайт-специфик театра в Новосибирске. Несколько лет я организовывала и проводила в Новосибирске международный фестиваль уличных театров «Три вороны», который за время своего существования развился из вполне конвенционального форума с клоунами и другими зрелищными уличными театрами в настоящий фестиваль современного искусства, куда приезжали и театр АХЕ, и Олег Жуковский, и Сева Лисовский, и Семён Александровский, и немецкие, французские, польские труппы: на последнем фестивале в 2019 году, оператором которого выступил уже Первый театр, был, например, показан спектакль по Оруэллу польского театра Buero podrozy. «Три вороны» я расцениваю как свой колоссальный продюсерско-кураторский опыт. Мне кажется, город оживает, благодаря таким проектам, и прекрасно, когда ты видишь зрителей, который пришли и готовы всё это воспринимать, включаться. Даже вспоминать об этом сейчас очень здорово.
А в преддверии фестиваля 2019 года мы провели еще и лабораторию сайт-специфик-театра с Никой Пархомовской: пригласили в Новосибирск хореографа Ольгу Цветкову, режиссера Степана Пектеева и художницу Екатерину Андрееву и освоили несколько значимых для города локаций. Первой был «Дом под часами», памятник конструктивизма. Второй локацией стал удивительный новосибирский район Расточка, гениально спроектированная территория левого берега с застройкой 50-х годов, «новосибирская Флоренция», с заброшенными фонтанами во дворах. Катя придумала этой локации эстетическую рамку, а актёры сами выбирали в ней для себя пространство и существовали перформативно. Проект назывался «Точки на Расточке», у каждого зрителя была карта с обозначенными на ней точками действия, а последовательность их посещения участники выбирали сами. Заканчивалось всё во дворе с заброшенным фонтаном, где играл духовой оркестр, а зрителям выдавались бутылочки с водой, так что они могли этот фонтан наполнить. Многие были уверены, что фонтан в конце заработает, и это было очень трогательно. Так мы оживляли заброшенный и очень обаятельный район города. А третьей локацией, которой занимался Степен Пектеев, был самолет-памятник в аэропорту Толмачево, куда нас любезно пустили. И сайт-специфик, и уличный фестиваль – была стратегия продвижения театра в городе, а целью было услышать вместо «”Первый театр”? А где это?» – «”Первый театр” – везде: в лофте, на набережной, в аэропорту и так далее».
Юлия Чурилова © личный архив Юлии Чуриловой
За время своей продюсерской карьеры я работала с аэропортом, вокзалом, метро. И каждый раз это было открытие и удивление в том смысле, что ты поначалу думаешь, что это абсолютно закрытая территория, где ничего нельзя, а в итоге на поверку всё оказывается чётко, открыто, всё, о чём ты договорился, соблюдается, люди во всём идут навстречу, так что опыт – самый положительный. В общем, у меня всегда было много интересных дел, и меня вполне это устраивало: это была свобода, все проекты были некоммерческие и по любви, и никто в СТД меня ни в чем не ограничивал. Сам придумал – сам нашел деньги – сам делаешь.
– Какое у вас образование?
– Филологическое, но в 2012-м я обучалась в Школе театрального лидера. Это был первый курс ШТЛ, который возник из идеи формирования «кадрового резерва Москвы» тогдашнего руководителя московского управления культуры Сергея Капкова, но никого не смутило, что я из Новосибирска и в Москву переезжать не собираюсь. Со мной учились Дмитрий Волкострелов, Семён Александровской, Ксения Перетрухина, Роман Феодори, Катя Алексеенко и множество других прекрасных коллег, а курировали и составляли образовательную программу Елена Ковальская, Виктор Рыжаков и Катя Гаева. Летом мы почти всем курсом поехали в Эдинбург. Все это было захватывающе, очень важно, и здорово помогло. При этом я продолжала жить в Новосибирске и делать здесь свои проекты. Предложение прийти в Первый театр меня сильно смутило еще и потому, что у нас с Пашей Южаковым были очень разные эстетические предпочтения и взгляды на театр как таковой.
– Как бы вы сформулировали эту разницу? Вы – сторонник современного, экспериментального театра, а Южаков – классического, традиционного?
– Да, Паша – адепт конвенционального театра, чего он совершенно не скрывает. Паша – прекрасный педагог, мастер курса, он умеет учить актерскому мастерству, и для него это важно: мастерство, ремесло в хорошем смысле, профессиональные навыки (разбор пьесы, например, действенный анализ). Я всего этого, разумеется, не отрицаю: пусть все виды театра прорастают друг в друга и взаимообогащаются. Тем более, что Паша при этих своих пристрастиях оказался совсем не диктатором, и, когда я уже приняла его предложение и пришла в Первый театр директором, различие наших театральных взглядов нам даже помогало при обсуждении планов. Мы договаривались, что вот здесь мы поэкспериментируем, а здесь сделаем что-то более традиционное, – так что у зрителя всегда был выбор.
– То есть вы ориентировались на молодого, но при этом разного зрителя?
– Да, ведь и социологи сегодня говорят о кризисе теории поколений, потому что очень разные пристрастия обнаруживаются у людей приблизительно одного возраста.
– Кстати, вчера на спектакле «И» за моим столом собрались люди практически всех поколений, от 21 до 66, так что зрительская молодость в Первом театре – это скорее про состояние души, про открытость новому, неожиданному, про мобильность, способность быстро включиться в процесс. Мне так показалось. А если вернуться в 2017 год, о чем вы с Пашей договорились в вашем условном «Славянском базаре»?
– Мы договорились, что у каждого из нас есть право вето – то есть на любую идею, мою или Пашину, каждый из нас может сказать «нет», естественно, аргументировав свою позицию. Это было главное. И так как мы знали друг друга довольно давно, нам всё это время легко было вместе работать.
– Паша в основном предлагал свои идеи как постановщика, а режиссёров со стороны приглашали вы, или вы оба приглашали?
– Приглашала я, предварительно обсуждая свои идеи с Пашей. А Паша к общению с режиссером подключался на этапе обсуждения концепции, того, что называется режиссерской экспликацией. При этом ни я, ни Паша никогда не ограничивали свободы художника, никогда не вмешивались в распределение ролей, например. Мы старались формулировать интерес театра с позиции продюсера.
– Как могла звучать такая формулировка?
– Звучать она могла по-разному, в зависимости от того, какого художника мы зовём. Мы стали играть с названием Первый театр, думать, а почему собственно он – первый, как это обосновать? Может быть, это новая театральная форма, которой в Новосибирске ещё не было: променад, сторителлинг, спектакль-тренинг или название, которое до нас в России никто не ставил в театре, и так далее. Но упаковываясь в экспериментаторов, мы старались не забывать про зрителя, четко определять, с каким из зрителей мы хотим поговорить в каждом конкретном случае: с семейной аудиторией, со старшими школьниками, с подростками, с людьми, ждущими от театра неожиданных впечатлений или с теми, кто воспринимает театр как досуг. У Паши были идеи по поводу того, в какую сторону он хотел бы развивать актёров – так в репертуаре появился мюзикл, где наши драматические актеры профессионально поют и танцуют, потому что в процессе репетиций с ними работали замечательные хореографы и тренеры по вокалу. То есть мы старались совмещать в своих задачах развитие труппы, команды – и развитие зрителя.
– Что это был за мюзикл?
– Это была история, которая создавалась специально для Первого театра и получила название «Кавердрама». Маша Огнева писала пьесу, в проекте не было ни единого композитора, это был «винегрет» из хитов, заново аранжированных или даже впервые переведенных. Да, и еще про идею Первого: мне как продюсеру всегда казалось правильным приглашать начинающих ребят, режиссёров и художников, чтобы они могли впервые поработать на базе профессионального театра: я говорю про Сашу Андрияшкина (как режиссера), Полину Кардымон, Олю Обрезанову, петербургскую команду Алексея Забегина и Володи Антипова, которые специально для нашего театра создали текст под названием «Время ожидания истекло», оттолкнувшись от Беккета: мне всегда нравилось выходить из театральной «коробочки» в другие пространства, и это был абсолютно сайтспецифический проект – спектакль в лофте «Подземка», представляющем собой мешок между станцией метро и поверхностью, где в записи звучал голос артиста Владимира Лемешонка, который был нашим проводником. Это, кстати, проект 2018 года, один из первых проектов театра с моим участием.
На фото – Юлия Чурилова с командой Первого театра получает региональную театральную премию «Парадиз» в номинации «Лучший драматический спектакль» за спектакль «Время ожидания истекло», 2019 год © личный архив Юлии Чуриловой
– Момент, когда о театре заговорили за пределами Новосибирска, связан с каким-то конкретным спектаклем или это было постепенное набирание художественного веса, в результате которого Первый театр становился всё более заметным?
– Наверное, это случилось в 2019-м, когда мы со спектаклем «Воин» Юли Каландаришвили попали в программу «Золотой Маски» «Детский Weekend». А в 2020 году за спектакль «Тоня Глиммердал» режиссера Ольги Обрезановой и художника Антона Болкунова мы получили гран-при фестиваля «Арлекин» в Петербурге, который считается детской «Маской». А в 2020 году мы поехали еще и на «Маску Плюс» и повезли «Грибы» Полины Кардымон и Жени Лемешонка, и второй раз на «Арлекин», у которого есть традиция приглашать на фестиваль спектакль, поставленный на те средства, которые составили прошлогодний гран-при – со спектаклем «Лунный эпизод» Паши Южакова по «Незнайке на Луне». Для этого спектакля новосибирский драматург Екатерина Гилёва переписала текст самым радикальным образом. У нас почти нет спектаклей, где в качестве литературной основы используется известная пьеса. Если пьеса – то это новая пьеса, из последних сезонов фестивалей «Любимовка» или «Ремарка»: «Грибы» по тексту Наташи Зайцевой, «Плотник» Лидии Головановой, «Залипшие» Игоря Витренко. Спектакли для детей – это современная литература для детей. Эксперимент в моем представлении – это полностью сочиненный проект, с изобретением новых отношений со зрителем, недраматического способа существования. Мне кажется скучным и выпускать, и смотреть спектакли, пусть невероятно талантливо интерпретирующими известные тексты.
– А пандемию как Первый театр пережил? Продолжали общаться со зрителями?
– Конечно. Мы сидели по домам с марта по август 2020 года и постоянно придумывали разные формы взаимодействия со зрителями. Придумали, например, проект «Театр в помощь маме»: зрители звонили в театр, записывались на определенное время, и актеры им в это время перезванивали и читали детям книги. Мне кажется, в этом была такая хорошая театральность – в том, что это не записанная заранее аудиокнига, а общение в режиме онлайн с живым актером. Подборку детских книг нам помогли осуществить дружественные нам книжные магазины, чтобы нам не брать на себя работу по авторским правам и не запутаться с издательствами. Репетиции тоже продолжались: мы готовили к выпуску два спектакля – «Теорию счастья и свободы» Саши Андрияшкина и «Мультики» Геры Суркова, и в процессе онлайн-репетиций говорили о счастье и свободе, слушали лекции философов, пытались эти понятия для себя осмыслить, а кроме того, мы смотрели известные зарубежные спектакли XX века, чтобы повышать собственный театральный кругозор.
– Кто придумал фестиваль «Один. Два. Три», который стал формальной причиной вашего увольнения?
– Его придумал театральный институт как фестиваль камерных и моноспектаклей. На начальном этапе существовало две номинации: «Профессиональный театр» и «Студенческие работы». У института не хватало административного ресурса, продюсерской команды, которая сопровождала бы этот фестиваль, и его решили передать Первому театру. Он проходит раз в два года. В 2020 году мы – Первый театр – его провели первый раз, а в 2022 году, с 20 по 27 марта должны были проводить второй, но из-за известных событий он был отменен, как и многие фестивали этого года. Мы немного поменяли положение, отказавшись от студенческих работ, а кроме того, у нас появилась идея фестиваля «Ноль. Один. Два. Три», чтобы была возможность привозить спектакли и без актеров, хотя изначально концепция была как раз противоположной – показать театр, который держится на актерском мастерстве.
– Давайте поговорим про перформанс «И», очень необычный и действительно во многом первый для Новосибирска. К сожалению, он стал последнем вашим продюсерским проектом в этом театре, но в то же время оказался таким весомым итогом определенного этапа, доказывающим, что Первый театр – команда отважная, последовательная в своих поисках и содержательная художественно. Как этот спектакль задумывался и довольны ли вы результатом?
– Сложившийся тандем Димы Гомзякова и Жени Лемешонка мы знаем давно, видели их спектакль «Дальше», который привозил в Новосибирск фестиваль «Хаос». Мне лично случилось поработать с ребятами на фестивале «48 часов», где мы тоже делали перформанс – и у нас возник взаимный интерес: мне нравится то, что ребята делают, наше видение театра совпадает. Поэтому мы сразу договорились с Димой и Женей, что это не будет история с какой-то известной литературной основой, но что всё будет придумываться вместе с артистами. Этот способ создания спектакля очень нравится нашим актерам: придумывать и приносить этюды, если репетируется более-менее традиционный спектакль, и самим сообща сочинять текст спектакля в театре эксперимента, предлагая свои идеи и формы. Для начала мы с Димой и Женей составили список тем, которые трогают, ощущаются как больные лично для нас и на которые нам будет интересно поговорить с аудиторией. Это был очень объемный список, включавший в себя темы от денег до маскулинности или женственности в сегодняшнем понимании. Всё это было задолго до 24 февраля, а потом мир наш изменился, и тема женственности и маскулинности перестала нас особенно беспокоить, как и тема финансовой грамотности и стабильности. Ребята отправились думать, как мы будем что-то менять в связи с внешними переменами. В процессе этих раздумий и поисков был даже момент, когда мы склонялись в сторону постановки какой-то советской пьесы, чего раньше не хотелось совсем. Но в итоге Дима и Женя решили, что надо ставить «Войну и мир». С самого начала было понятно, что это будет, условно говоря, не «Война и мир» Римаса Туминаса, я имею ввиду театральную форму.
– А потом оба существительных из толстовского названия оказались запрещены…
– Да. И осталось только «И». И тут Дима сформулировал, что сегодня он и мы все не знаем, что такое любовь, и хотелось бы поговорить об этом – о том, что такое отдавать, делиться, быть вместе, по какому принципу мы вместе, что значит быть по-настоящему вместе? Я подумала, что я тоже это не до конца понимаю. Решили, что в спектакле должен сохраниться принцип горизонтальности, на котором держится Первый театр. Он же очень маленький – 40 человек штат, из которых 15 человек – труппа. Это команда, в которой расстояние между монтировщиком и директором – минимальное, и каждый профессионал совмещает несколько задач. Это совсем не то, что в больших театрах, где зоны ответственности строго распределены – чтобы в нашем театре всё работало, почти всем приходится что-то совмещать. В результате родился спектакль, где зрителям предлагается ответить на важные вопросы, а актёры только курируют, направляют этот процесс, проводя зрителя через точки действия, которые нельзя пропустить.
– Как вы оцениваете результат?
– Зрительских показов было пока только два, поэтому мне пока сложно говорить. Посмотрим, как он будет развиваться. Я рада, что у вас случился контакт со спектаклем. И сама приду на него в сентябре. Для меня важно, чтобы зритель получил максимальную возможность использовать опыт, который предлагает спектакль, чтобы коммуникация с публикой была более стабильной и четкой.
– Понятно, что после назначения нового директора сотрудничать с Первым театром так же плотно, как в эти пять месяцев после увольнения, для вас морально тяжело. И вряд ли человеку с вашим опытом и продюсерским талантом стоит пребывать в ситуации простоя, неделания собственных масштабных проектов. Искренне желаю вам, чтобы эти проекты сложились и случились, я и многие мои коллеги их очень ждем. Последний вопрос: какой задел вы оставляете в Первом театре и насколько важным опытом стали для вас четыре года, проведенные здесь?
– Мне было сложно представить тогда, в 2018 году, что это будет настолько моё дело. Поэтому вынужденный разрыв с Первым театром остается на данный момент больным, травмирующим, но опыт, безусловно, случился. Что остается после моего ухода? Сезон 2022/2023 годов полностью сложен, и я, где бы я ни находилась, совсем театр не оставлю, буду стараться помогать. Разумеется, у меня нет желания, чтобы театр разрушился, я очень хочу, чтобы Первый театр жил и развивался, хотя и не очень понимаю, как это возможно в нынешних реалиях. Вообще, главный ужас нашего времени, на мой взгляд, – в том, что ты не можешь честно делать свое дело.
P.S. Один из вопросов, на который каждый соучастник перформанса «И» должен ответить сам себе: «Вы уверены, что вас действительно интересует сохранение рода человеческого, если вас и ваших близких не будет на свете?». Мне кажется, я знаю, как ответила бы на этот вопрос Юля Чурилова.
P.P.S. Рассказ про перформативный спектакль «И» читайте во второй части этого материала