Может ли вся эта сволочь понимать трагедию?
Леонид Андреев
Это тщеславие, самоуверенность, месть, но и талант. Ни на одном спектакле не хотелось так сильно перейти в мир на сцене из обычной жизни. Ни на одном спектакле не становилось так завидно. Страх и ужас на сцене, кровь, наркотики, оружие. Боль, ненависть, месть, любовь. Месть, проституция, месть, боль, оружие, любовь. Оружие, выстрелы, любовь, любовь, любовь…
«Кармен. Исход» — спектакль Андрея Жолдака в Москве, как и в «Федре» здесь главная актриса — Мария Миронова. Как и в «Федрe» она безумно красива ( таких женщин не бывает!), красива до ужаса, почти до уродства — в первой сцене, когда она играет старуху…
Жолдак открыл Миронову-настоящую трагическую актрису, неповторимую,c особенной душой, с чудесной правдивостью-в каждом движении,в каждой новой образовывающейся складочке на ее лице передается чувство, боль, грустное воспоминание.
Вообще в спекталях Жолдака все актеры подходят друг к другу. Жолдак заставляет их точно соответствовать своему миросозерцанию, взгляду на спектакль. Искусство Жолдака очень субъективное. «Актер должен быть копией меня».
«Моя задача состоит в том, чтобы аккуратно, день за днем затягивать артиста в ловушку. Режиссер чем-то похож на дрессировщика. Я открываю клетку, хлопаю в ладоши — и когда артист выползает, открываю на него охоту, ослепляю его, сбиваю с ног.»
Жолдак затягивает актеров в свой мир, как потом актеры будут затягивать туда зрителей, это бесконечная игра. Сначала этот мир вызывает отвращение, возмущение, боль, боязнь, но чем дольше находишься в нем, тем чаще ловишь себя на мысли что этот мир-единственно верный, единственно прекрасный.
Жолдака упрекали за слишком современные кричащие спектакли. Ставить о современности-задача каждого театра. Жолдак, видимо, сделал это слишком открыто.
Записи сборища проституток у кинотеатра Пушкинский, записи бандитских разборок, женщина, нюхающая кокаин на камеру, половые органы-это же раздражает, ведь не одно это в нашей жизни.. Но ведь при этом Жолдак верит, что красота спасет мир!
Он показывает даже больше прекрасного, чем есть у нас на самом деле.
Проститутка с Тверской никогда не воображала себя Кармен, жена партийного главы никогда не сходила с ума до сознания Федры, никогда оскорбленная брошенная жена подобно Медее не отравляла любовницу мужа в день свадьбы.
Это все выдумано, художественное осмысление реальности, с целью доказать, что и в современном равнодушном мире, который боится признать себя страшным и некрасивым, возможна настоящая трагедия.
В театре Жолдака воздействие на зрителя оказывается всеми возможными способами: свет, звук ( нежный, щемящий, из классической оперы, звук электрогитары, радио, рок-концерт), видео ( старые записи, транслируемые на экран и записи, сделанные в ту же секунду, на цифровую камеру, которая следует за актерами).
«Театр может очень многое. Да все он может! Но дверь в настоящий театр всегда полузакрыта. Искусство настоящего театра — это же как сквозняк, как ветер, как ураган. Оно должно сшибать с ног зрителя, сметать все вокруг.» — так верит Жолдак.
Его спектакли хороши уже тем, что заставляют принять ту или иную позицию,согласиться на спор, создают конфликт, а отсюда действие и рассуждение. Может быть, так и надо воздействовать на людей: жестокостью отвечать на жестокость, болью на боль, уродством на уродство, но примешивать к этому уродству капельку все разрастающейся красоты. Чтобы поругавшись и повозмущавшись зритель почувствовал непонятное странное желание вернуться обратно, туда, где так оскорбительно стреляют и убивают, но при этом так красиво, так трагически, в цветах и платьях…
Из классических пьес Жолдак делает загадку. Он изменяет текст, в «Федру» Расина он вставляет цитаты из «Психоза» Сары Кейн — сумасшествие античности смешивается с сумасшествием женщины 21 века. В «Психо» из Медеи вообще очень мало, большинство слов Жолдак написал сам, и его слова звучат органично, они соответствуют духу Медеи, эти слова могли быть словами Медеи через двадцать веков.
Тема московских спектаклей Жолдака, его исследование-несчастье от любви, безумная любовь, приводящая к смерти. Смерть и любовь на фоне безжалостного города, города красивого и отравляющего неоновыми вывесками и рекламами. Cмерть от любви в комнате с евроремонтом. И от спектакля к спектаклю становится меньше красоты. В последнем — «Москва. Психо» — героиня уже не изящно красива, притягательна, она даже отвратительна, она сходит с ума некрасиво, отталкивающе, в черной кожаной мини юбке, черном парике, с кривляющейся мимикой с пошлыми, неидущими к ней танцами,но она такая несчастная-несчастная…
И вот в конце действия актриса Коренева становится иной. Ее лицо выравнивается, ее тело закрывает длинной платье, она держит в руках люстру-и только одно выдает ее волнение перед убийством-как дрожат ее руки, и из-за этой дрожи трясутся, сталкиваются и звенят хрусталики на люстре, и получается музыка, будто звучат маленькие колокольчики…музыка тревожная, нагнетающая страх,музыка перед убийством.
В «Психо» постоянно присутствует напряжение, ожидание ужасного, хотя к этому нет причин, потому в спектакле все время появляются отрывки из фильма Альфреда Хичкока, который умеет нагнетать страх из ничего, а Жолдак говорит, что учился у Хичкока.
Этот страх, просто страх, беспричинный и оттого сильнее пугающий, выводит из себя. Жолдак поймал состояние современного мира-такой страх неизвестный, непонятный, но раздражающий, постоянный в людях. Неуверенность, несвобода. ” Желание вырваться из коробки«.
Из коробки, где в «Федре» пытают крыс электрошоком, из коробки, в которой насилуют Кармен. Из коробки комнаты с прозрачными стенами, куда заперта безумием Медея.
По Аристотелю цель трагедии — ужас и сострадание. Жолдак достигает этого. Его метод- через агрессию привести зрителя к сочувствию, к состраданию и в конце концов влюбленности в героев и оправданию.
Из-за, казалось бы, бытовой ссоры проливаются реки крови и то, что было возможным миллионы веков назад, оказалось возможным и сейчас. Вместо кинжалов — ружья и пистолеты. Вместо войн и дуэлей — бандитские разборки в бассейне — но цель и смысл не меняются.
Спектакли Жолдака похожи на кошмары, на страшные сны, которые сплетаются из обломков реальности, из осколков прожитого дня, фильмов, увиденных по телевизору, книг, прочитанных давно-давно, из тайных желаний и слов.
Потому ария из оперы «Кармен» звучит вместе с песней под электрогитару. Слова из бытия «Род приходит и род проходит, земля же пребывает во веки» произносятся рядом с проклятиями, выкрикнутыми матом, а Хосе с Кармен разговаривают о любви математическими формулами. То, что нельзя допустить в реальной жизни, всегда органично во сне. И в спектаклях Жолдака все это органично, и кажется так и должно быть. В совмещение несовместимого, в смешивание обыденной грязной жизни с высокой болью, с небесной любовью рождается современная трагедия.
Жолдака очень сложно трактовать, почти невозможно, у него нет ясных простых метафор. Его спектакли надо смотреть так же, как мы спим и видим сон, когда во сне мы не анализируем, не оцениваем, не пытаемся изменить, а просто смотрим себя, ощущаем и действуем, но почему действуем —не знаем. Это интуиция, это что-то еще, что за пределами рассудка. Кто может проследить за тем, что нам снится, приличные или не приличные сны. В театре Жолдака нет цензуры, как и в наших сновидениях позволено все. Единственный запрет Жолдака, как он говорит, — это нельзя убивать на сцене…..
Нельзя убивать на сцене.
А ведь главное высказывание Жолдака современному миру-расстрел зрителей из автомата в «Кармен».
Расстрел — это игра, это театр.
Но Жолдак делает свою игру документальной, он показывает на видео репетицию спектакля «Кармен», в «Федре» на экране видно, как Миронова выходит за кулисы, и там ее наскоро запудривают, она быстро курит пол сигареты и опять появляется на сцене. Коридор за кулисами, комната где актеры и режиссер ведут репетицию, улицы Москвы тоже становятся частью большого спектакля. И тогда уже и жизнь становится театром, а театр жизнью, и непонятно где граница. И каждый мог бы тогда оказаться на месте Кармен, Медеи или Федры.
Вопрос «Неужели может перед чем-то стихнуть наше земное страдание?» здесь главный. Жолдак исследует степень человеческого страдания, основные категории бытия: красоту, любовь и смерть. И дает свой ответ на эти главные слова через трех несчастных:
Любовь — когда безумная женщина, вообразившая себя Федрой курит напротив душевнобольного в лечебнице, и дым сигареты застилает их лица, и нельзя разглядеть целуются они или нет.
Смерть-когда побледневшая от страха невеста в подвенечном платье мечется по пустой комнате и бьется о прозрачные стены лбом и руками, а в соседней квартире женщина вся в черном держит в руках змею.
Красота — когда идет дождь и проститутка с Тверской в платье, как из плохих фильмов про 19 век, расстреливает из винтовки всех подряд.
Оглянитесь вокруг. Теперь в мире все давно так. Теперь самая настоящая и прекрасная жизнь — это «Маша под дождем с винтовкой».
Андрий Жолдак сам говорит что занимается авторским театром. Человек в его спектаклях — восторженная и страдающая личность, тогда как наша современность — это смерть личности.
Пространство спектаклей огромно: от кухни и комнаты до космоса в «Психо», время охвачено все, прошедшее меняется местами с еще ненаступившим.
У Жолдака есть свой способ обращения с пространством сцены: во многих спектаклях она отгорожена от зрительного зала стеклами, разделена на комнаты прозрачными перегородками. Многоквартирное запертое пространство, из которого герои пытаются вырваться. В «Федре» ключами еле-еле открывают прозрачные двери-перегородки, но за каждой дверью оказывается еще дверь, а потом — стена, тупик. И бежать некуда.
Жолдак — провокатор. Но не пустой, не провокатор ради провокации, и когда он говорит, что театр должен сделать революцию в умах — за этим многое стоит. Жолдак совершенно оригинален. Главная сила его спектаклей-режиссерская фантазия, субъективная, очень смелая, очень странная. Фантазии Жолдака неразрывно связаны с реальностью, с сегодняшним днем.
«Свободно обращаются с классикой и через нее поднимают важные вопросы о современной жизни. Ставят Шекспира, Мольера или Гете (меняя или не меняя тексты), но в этих героях немцы в первую очередь видят себя», — говорит он про европейских режиссеров и сам занимается тем же. У него нет ни одного спектакля, где бы было точное следование тексту пьесы. В каждом авторе, в каждом произведении Жолдак ищет себя и современность. И зрители тоже видят себя на сцене. Потому Жолдак, наверное, единственный режиссер, который серьезно верит, что театр может по-настоящему изменить мир, не весь, но хоть часть, что театр может влиять на политику и общество.
Проблема театра не в театре, а в зрителе. В зрителе, который не способен воспринимать трагедию, не способен полюбить спектакль, в котором есть хоть малый намек на недостатки современного человека или на непошлую неприличность, оскорбление. Жолдак со своим искусством не принят, почти не понят, у него нет своего театра, его давно выгнали из украинского театра. И так всегда бывает с теми, кто умеет сказать новое слово.
Но пока Жолдак борется. Он поставил почти всю классику от «Гамлета» и «Ромео и Джульетты» до «Медеи». И эти спектакли выглядят как новая драма, даже жестче, современнее, правдивее.
Искусство Жолдака нельзя обвинить в злободневности. Сумасшествие, любовь, боль, смерть — останутся всегда, и, может, через много веков им придумают другую форму, но внутреннее останется — останется так точно пойманное Жолдаком рождение трагедии из ничего, трагедии, принимающей страшные и прекрасные формы и захватывающей собой весь мир : от комнаты с евроремонтом до Тверской улицы. От Киева до Америки. От античности до XXI века. От сна до реальности.