В каком-то смысле этот номер мы начали делать давно. Нас всегда интересовало то, что так или иначе оказывалось на обочине театральной жизни, но при этом спустя много лет давало всходы. А порой и не давало, увязнув в трясине советской жизни. Слово «советской» в данном случае описывает явление куда более широкое, чем просто годы советской власти. Это сформированная в годы сталинизма способность огромного пространства, раскинувшегося на одной шестой части суши, отторгать все необычное, оригинальное, не вписывающееся в нормативы. Советская власть закончилась, а страшноватая особенность несколько сжавшегося в силу исторических катаклизмов пространства осталась.
Разумеется, особенность эту можно при желании обнаружить в любой другой стране: Франции, Польши, Германии. Но, перебирая в памяти тех, кто мог бы стать частью магистральной истории театра, но был маргинализирован, вытеснен за пределы отечества, иногда просто убит, мы так или иначе возвращались туда, где сами же и проживаем. Примеры других стран единичны — там это скорее исключение. У нас едва ли не правило.
Даже для членов редакции, имеющих особый интерес к таким вот не вписавшимся в повороты театральной истории людям и событиям, в процессе работы над номером словно бы открылась новая Атлантида — ушедшая сначала в подполье, а потом, как и положено Атлантиде, под воду.
Поражает разнообразие этого подполья. А еще больше поражает то, до какой степени мы не интересуемся собственным — нет, не прошлым, прошлым как раз интересуемся, иногда даже зациклены на нем — собственным настоящим!
Вот, скажем, случай Григория Залкинда. «Когда и где родился Григорий Исаакович Залкинд, мне так и не удалось узнать». Прочитав эту фразу в тексте Алены Солнцевой, я не поверила своим глазам. Но Алена права.
Этой простейшей информации не сыскать ни в каких «интернетах», ее не осталось ни в каких анналах. Нет никакого архива. Многие очевидцы уже умерли. Информацию пришлось собирать буквально по крупицам.
А меж тем Залкинд не просто первым стал ставить в России драматургию абсурда: Пинтера и Ионеско. Он ставил аншлаговые спектакли! В них блистали Юрий Авшаров, Тамара Дегтярева, Юрий Погребничко, Алексей Зайцев. Как могла кануть в Лету память об этом человеке? Почему никто ничего не писал и не записывал? Да хоть бы и разгромные рецензии. Понятно, что не для печати (кто бы тогда опубликовал рецензии на запрещенные спектакли по запрещенным текстам). Но можно же писать и для истории.
Или Евгений Харитонов. Многие ли люди, занимающиеся театром, знают о театральных (!) опытах этого талантливого писателя и поэта? А ведь они были! И в чем-то предвосхитили нынешние искания социального театра. Как и театральные опусы знаменитого барда Алексея Хвостенко, занимавшегося в 1980-е в парижских сквотах тем, что мы назвали бы сейчас инклюзивным театром. Тогда у нас и слова-то такого не знали. И никакому Хвостенко таких экспериментов у нас не позволили бы: он, конечно же, экспериментировал в эмиграции. А если бы и позволили — ну вдруг, паче чаяния, бывает же! — наши критики скорее всего просто не заметили бы этих опытов. Произнесли бы сакраментальное: «Это не театр!» и пошли бы себе в настоящий (чаще всего — как бы настоящий) театр имени кого-нибудь.
Или — обратимся к совсем уж недавней истории — театр «Школарусскогосамозванства» и один из его создателей Жак. Давайте признаемся, что мы (не каждый по отдельности, а мы все вместе) фактически проморгали это удивительное явление нашего театра. Симптоматично, что самый подробный разбор самого известного опуса Жака «Шинель» написан французским критиком — Мари-Кристин Отан-Матье. Она увидела и подробно описала то, что мы сами не разглядели. А тот, кто все же разглядел, не смог толком докричаться до театрального сообщества. Кричать громко тут очень важно: театр — вещь эфемерная, вовремя не докричишься, и словно и не было ничего.
Я думаю, в оглавление этого номера можно было бы вписать еще множество имен и названий. Поэтому его не совсем правильно называть «Альтернативная история театра». Правильнее «Начало альтернативной истории».
Если же совсем попросту: перед вами своеобразный мартиролог российской сцены. Убить ведь можно не только физически. Забвение — тоже смерть.
Хочется надеяться, что мартиролог этот не будет продолжен и никакая часть нашей театральной суши больше не превратится в Атлантиду.
На фото: Подводный парк скульптур Джейсона Тейлора