© Royal Court Theatre. На фото: кадр из интервью с Элиз Доджсон
24 октября пришла печальная новость из Лондонского Royal Court: умерла международный директор Элиз Доджсон. В некрологе «The Gardian» Доджсон называют королевой международного театра – точнее и не скажешь.
Именно Доджсон, пришедшей в Royal Court в 1985-м, мы во многом обязаны появлением новой драмы и документального театра. Публикуемое сегодня интервью было взято во время последнего визита Доджсон в Россию: два года назад она приезжала в Электротеатр Станиславский. С тех пор слишком многое, о чем мы говорили тогда, изменилось: ушли основатели Театра.doc Елена Гремина и Михаил Угаров, закрыли Британский совет, мир стал совсем-совсем другим. Театр публикует это интервью без изменений – как документ.
ЕЛЕНА СМОРОДИНОВА: Деятельности Royal Court Россия во многом обязана появлением новой драмы. На ваших семинарах были те, чьи имена сегодня – на афишах. Братья Дурненковы, Павел Пряжко, Саша Денисова – список можно долго продолжать. Вы чувствуете, что повлияли на развитие нашего театра
ЭЛИЗ ДОДЖСОН Это очень трогательно слышать, но мне трудно это понять. В течение многих лет приезжали разные люди, не только я. На меня производит большое впечатление тот факт, что почти все, кто начинал тогда, в конце девяностых, этим живут и этим занимаются.
ЕС: Вы следите за судьбой тех, кто был на ваших семинарах?
ЭД: Да. Обязательно. Когда я приезжаю, я всегда хочу их видеть. Есть еще англичанка Саша Дагдейл, которая начинала эту программу, работая в британском совете. Саша переводила много из пьес, написанных здесь, на английский. Она приезжает сюда куда чаще, чем я, бывает на «Любимовке», на других мероприятиях. От нее я часто слышу о том, что происходит, кто передает приветы, ну и так далее. Я поддерживаю связь с Еленой Греминой, с Натальей Ворожбит, с Мишей Дурненковым, с теми, кто был в самом начале. Вижусь с ними, когда они приезжают в Лондон или когда приезжаю сюда.
ЕС: А новые пьесы читаете? Что Вас особенно впечатлило за последнее время?
ЭД: Я бы не хотела кого-то особенно выделять…Из не самых-самых последних меня впечатлила «Наташина мечта» Ярославы Пулинович. Кроме того, я слежу и за русскоязычными драматургами, живущими на Украине. Мы работаем с Натальей Ворожбит, работали и работаем с Павлом Пряжко. Вообще же, мы занимались русскоязычными пьесами и не думали о том, кто и откуда приехал.
ЕС: Сначала новая драма в России интересовалась людьми, находящимися непростых жизненных условиях. Героями пьес были наркоманы, алкоголики, представители социальных низов. Это особенность русской новой драмы или мировой тренд начала нулевых?
ЭД: Я думаю, особенностью этого времени (а мы начинали в 1999 году) было желание услышать речь. Мы хотели узнать язык новой эры и нового времени, и это время было для этого очень плодотворным. И до этого не было такой возможности, такой свободы, дающей возможность изучать все эти непростые темы и язык людей, которые с этими темами связаны. Лена Гремина сама инициировала программы, по которым люди ехали в Сибирь, на Урал, куда угодно, чтобы изучать слой общества, слой языка. Когда трагически затонула подводная лодка «Курск», Лена сразу отправила группу драматургов интервьюировать вдов подводников. Я помню, что Стивен Долдрей, худрук Royal Court того времени приезжал на какие-то наши мероприятия и предложил пойти разговаривать с бездомными на вокзале. И все с воодушевлением отправились к бездомным. Это было такое время, когда было ощущение, что можно говорить с кем угодно, что угодно узнавать о себе, это было бурлящее живое время. Мне кажется, что это все-таки было особенностью именно этого города, этой страны и того времени. Но надо сказать, что даже у самых молодых писателей того времени уже был такой изысканный талант и навык – умение писать пьесы, умение понимать театр и драмы, это было неожиданно для меня. И это тоже была особенность того времени и того места.
ЕС: То есть этот русский интерес к этим людям произвел такое впечатление вас, что в какой-то степени спровоцировали интерес к этим темам и на западе?
ЭД: Я думаю, что движение документального театра и вербатим в Англии было довольно мощным и развитым, но при этом я могу сказать, что то рвение к этому здесь, та страсть, с которой писатели тут стали работать с вербатимом, нас удивили. В начале нулевых годов я помню, как на какой-то встрече по поводу новой драмы во МХТ им. Чехова мы обсуждали с завлитом Royal Court Гремом Вайлбрау, с которым мы и приехали тогда в Москву, что в Royal Court только два процента нашей деятельности связан с вербатимом. Так что я хочу все-таки развеять тот миф, что Royal Court занимается только вербатимом. Это неправда. С другой стороны, вербатим – действительно очень важная часть того, что мы делаем в Royal Court. Когда мы проводим расследования, когда глубоко изучаем предмет, о котором наши драматурги будут писать, мы применяем вербатим. Но довольно редко используем вербатим в чистом виде. И тут кстати, важно сказать, что русские драматурги, которые действительно делали много расследований, были, кроме прочего, очень талантливыми писателями. Они превращали вербатимы в настоящие драматические тексты.
ЕС: Тексты каких русскоязычных драматургов сегодня востребованы за рубежом? Знаю, что много ставят Ивана Вырыпаева – он не занимался вербатимом, но был среди тех, кто начинал свою московскую карьеру в Театре.doc, был на ваших семинарах.
ЭД: Вырыпаев занимался в нашей самой первой группе. Мы привозили его в Лондон, там была читка его пьесы, которая действительно о наркоманах, и эту читку поставил Даклен Донеллан, это было еще до «Кислорода». «Июль» и «Кислород» мы перевели. В Англии есть режиссер Рональд Рей, он работает с произведениями из-за рубежа. Он поставил «Dreams» Вырыпаевa, текст тогда переводил Казимир Лиске. С этим спектаклем затем Рей ездил на гастроли по всей Великобритании. На Западе в театре Royal Plymouth недавно поставили текст Миши Дурненкова. Шекспировский театр несколько лет назад делал знаменитую постановку по пьесе братьев Дурненковых «Пьяницы», там же ставили пьесу Наташи Ворожбит «Зернохранилище».
ЕС: А для британского зрителя, покупающего билет, важно, написан текст русским драматургом, британским или никакой разницы?
ЭД: Раньше это было важно. Британские люди даже слегка чурались спектаклей иностранцев, но за последние 20 лет ситуация изменилась. Когда мы начали продюсировать иностранные вещи, на спектакли никто не приходил. А теперь, даже если мы делаем просто читку, зал набит битком. Я думаю, это потому произошло потому, что люди начали понимать, что происходящее в других странах, в других местах влияет на их жизнь.
ЕС: На читки у вас вход свободный или продаются билеты?
ЭД: Читки не бесплатные, но они дешевые. Но когда мы делаем постановку, билеты на спектакли по пьесам иностранных драматургов стоят столько же, сколько на любой спектакль. Сейчас вспомнила, как два года назад мы делали маленькую постановку «Дневников Майдана» Наташи Ворожбит и зал был абсолютно битком.
ЕС: А порядок цен?
ЭД: Во-первых, надо сказать, что у нас очень большие скидки для безработных. И по понедельникам все билеты на все спектакли стоят всего лишь 10 фунтов. Билеты на читки от 5 до 8 фунтов, наверно. На спектакли можно купить за 10 пенсов стоячее место. Но на этот же спектакль можно купить билет и за 30 пенсов. Но замечу, что мы получаем субсидию от государства, мы некоммерческий театр и все деньги возвращаются в работу.
ЕС: Большинство русских драматургов, особенно молодых, часто не зарабатывают на своих текстах, а зарабатывают где-то еще, например в сериалах. А как с этим дело обстоит у вас?
ЭД: Я думаю, что, конечно, в Великобритании возможностей получать доход от своих пьес больше, но ненамного. Думаю, рядовой драматург будет бороться за то, чтобы ставили его пьесу. В Royal Court мы ставим только новые пьесы. Но хотя драматурги и получают неплохие деньги за постановку, с одной пьесы они себя не прокормят. Но у британского драматурга почти всегда наступает тот день, когда он начинает зарабатывать тем, что пишет пьесы, и жить на эти деньги.
ЕС: То есть уход драматургов в сериалы – это особенность русскоязычного пространства?
ЭД: Нет-нет, у нас то же самое, конечно, происходит. Мы часто теряем писателей в сериалах, потому что они не могут жить на заработке от пьес. Некоторые уходят на телевидение, потому что там намного больше платят, естественно.
ЕС: А насколько распространена в ваших театрах позиция драматурга – но не как человека, которого пишет пьесы, а как человека, который помогает режиссеру в разработке концепции, в поиске смыслов?
ЭД: У нас есть такой литературный отдел, который не занимается литературой почему-то, хотя и называется литературным отделом, и так было всегда. Собственно, все люди, которые работают в этом отделе, способны помогать писателю или режиссеру. Они могут делать расследования, давать советы по поводу языка. В основном у нас драматург – не человек, который пишет, а человек, который помогает режиссеру. Причем в нашем театре качество режиссера очень часто зависит от качества его команды. Если у него есть команда, которая очень качественно делает расследование, качество спектакля повышается. Поэтому в нашем театре режиссер и этот литературный отдел тесно связаны. Кстати, текст пьесы фиксируется для публикации только после первой недели репетиции (а пьеса всегда печатается перед премьерой.) То есть у нас пьеса продолжает меняться после первой недели репетиций, до этого момента ее даже не отдают в издательство. Но бывает, что текст продолжает меняться аж до премьеры.
ЕС: Люди, побывавшие на ваших первых семинарах, стали звездами русскоязычной драматургии. А есть ли у молодых авторов шанс заинтересовать Royal Court, быть переведенным? И что им для этого нужно сделать?
ЭД: Я сейчас как раз общаюсь с молодыми писателями и выясняю, нужно ли это им. Потому что очень часто молодые писатели чувствуют себя довольно независимо. И нам важно понять, нужны ли мы им – этого я пока не знаю. Но если есть причина провести такой воркшоп, мы будем только рады. Потому что Россия для всех, кто работает в Royal Court, очень важна. Мы любим Россию, это особая страна для нас. Но чтобы получить деньги на такие семинары, мы должны доказать, что это здесь нужно. Потому что если мы, например, пойдем в Британский совет, мы должны дать понять, что без этого нельзя, что это нужно в Москве, в России сейчас.
ЕС: Отношения к России на международной арене влияют на эти процессы?
ЭД: Я не могу отвечать за других людей, решающих, дать нам грант или нет. Но мое мнение такого: сегодня это важнее, чем когда-либо раньше.