Театр художника, видео-арт, разговоры о смерти: что еще увидели зрители на Детском Weekend’е «Золотой Маски»
Программа этого года была посвящена 100-летию детского театра в России и проходила совместно с Российским академическим молодежным театром. Впервые за семь лет уикенд занял всю неделю и по охвату жанров, тем, разных возрастов аудитории претендовал на вполне самостоятельный фестиваль. В одной афише оказались и моноспектакль по современной прозе, и театральный экшн по мировой классике, и современная драма для подростков, и кукольные спектакли для малышей. Мюзикл для младших школьников, сенсорная бродилка для всей семьи, вербатим о жизни подростков в деревне – 11 названий из регионов и три события офф-программы стали наглядным ответом на вопрос: что изменилось в художественном методе детского спектакля с 1921 года, когда юная Наталия Сац решила «создать театр, которого не было в мире» – как для взрослых, только лучше.
В том, что именно «Хроники Нарнии» (режиссер Роман Феодори) Красноярского ТЮЗа открыли программу на сцене РАМТа, есть красивая рифма. Здесь случился первый монументальный спектакль самой Наталии Сац: «Золотой ключик» в 1936-м. Спектакль большого стиля, с масштабными многослойными декорациями Вадима Рындина, с музыкой Леонида Половинкина и специальными песенками для зрителей, «Золотой ключик» как бы подытоживал все, чему научился детский театр за 15 лет своего существования. И вот в его 100-летие – «Хроники Нарнии», классический по структуре, современный по форме театральный сериал (в два вечера – две книги Клайва Льюиса «Племянник чародея» и «Конь и его мальчик») на тысячный зал.
Задача первая – заворожить внимание каскадом вау-эффектов: летающие колдуньи, раздваивающиеся герои (Полли и Дигори играют две пары артистов, которых не отличить даже при ближайшем рассмотрении). Благодаря видеомэппингу и графической анимации в стиле Уолта Диснея у персонажей вырастают крылья, оживает земля под и разверзаются небеса над ними. Задача вторая – уложить библейскую эпичность книг Льюиса в два часа практически детективного действия (авторы инсценировок Нина Беленицкая и Ярослава Пулинович). И пока взрослые восхищаются сценическими аллюзиями на христианские мотивы (силуэт Отца в колышущейся на небесном фоне лодке; крылатый конь над ним; коленопреклоненный сын, вопиющий «почему ты бросил меня?» и многое другое), дети, под видом экшена, поглощают библейские истины, сами того не ведая. Следят, раскрыв рот, за передвижениями длинноногих фавнов на джамперах и в то же время крепко-накрепко усваивает формулу: лучший способ преодолеть смерть и несвободу – подобно Богу, творить собственную Вселенную. Пока ты художник – ты жив, и в этом смысл детства в теле любого возраста.
Эстетика спектакля (художник Даниил Ахмедов) продолжает уже знакомый зрителю Красноярского ТЮЗа стиль визуального театра «а-ля Роберт Уилсон». Но при всем многообразии визуальных аттракционов профессионального чутья и вкуса у создателей спектакля хватает, чтобы не превратить театр в шоу и выдержать баланс между формой и смыслами, педагогикой и развлечением. Что и приводит к безоговорочной «вербовке» юного (и не только) зрителя в театральную веру.
Резким контрастом к многолюдному, изобильному на краски и эффекты зрелищу «Хроники Нарнии» звучит моноспектакль Екатеринбургского независимого театра «Желтый квадрат». В камерной Черной комнате РАМТа, в пустом пространстве актриса и режиссер Мария Чеснокова вступает в прямой, временами бескомпромиссный диалог с аудиторией 10-14 лет (те самые young adult – молодые взрослые). Как это – быть мертвым? И что дальше, когда тебя закопают? Без витиеватого сюжета, без дополнительных метафор популярная немецкая пьеса Йенса Рашке «А рыбы спят?» исчерпывающе отвечает на эти вопросы и закрывает проблему «как говорить с детьми о смерти». Как-как – через игру, смех и правду! Выходя один на один с аудиторией, актриса медленно «разматывает» динамику спектакля и его сюжет – неспешно наворачивает круги по сцене, «пришучивается», как бы нащупывает готовность зала к подобному разговору. Монолог 10-летней девочки о том, как умирал от рака ее 8-летний брат, актриса превращает в психотерапевтический стендап, со здоровой долей самоиронии, интерактива и черного юмора, которого нет в пьесе. Черного «карнавального» юмора, позволяющего избавиться от табуированности темы и страха перед ней. Могильные червяки вытаскиваются из сундука цветочной гирляндой; мусорные пакеты, надуваясь, превращаются то в кошачьи морды с ушками, то в черные облака, протыкая которые, ребенок пытается изжить агрессию и отчаяние. Как ему, оставшемуся, быть, пока родители горюют по умершему? При всей провокативности этих вопросов спектакль не спекулирует на эмоциях, не превращается в слезодавилку – благодаря честному и взрослому диалогу с не очень взрослой аудиторией. Предложения заказать пиццу по рации, угадать, под каким стаканчиком спрятан шарик, спеть вместе песню Джастина Бибера – интерактива здесь ровно столько, чтобы снять разделение сцена-зал, но не перейти к заигрыванию с публикой. Превращая уже стандартный для спектаклей по современной подростковой прозе набор материалов (картон, бумажные стаканчики, фонарик) в фабрику идей для домашнего спектакля: здесь и теневой театр с игрушками из «Лего», и космический корабль в коробке из-под пиццы (художник спектакля – Наталья Бакулева), «Желтый квадрат» невольно напоминает, что для магии довольно коврика, палочки и артиста.
Современную российскую драматургию для подростков представил Новосибирский театр «Глобус». Спектакль по пьесе Даны Сидерос «Всем, кого касается» (режиссер Евгений Маленчев) о школьной травле двух братьев, общающихся на неизвестном тактильном языке, опрокидывает все ожидания. Во-первых, от сценографии (художник Анастасия Бугаева). Большой зал ЦИМа обернут в тотальную декорацию школьного спортзала с подробнейшим бытом: баскетбольные кольца, канат, козел, маты, шведская стенка. Есть даже окно в закуток раздевалки – и зритель может подглядеть первый поцелуй героев, которого нет в пьесе. Естественны зрительские ожидания повышенной физической активности, скоростного действия, упругого темпоритма и, сюжета, отскакивающего, как мяч. Нечастые пластические этюды, напротив, замедляют ход спектакля и становятся лишь знаком коллективного бессознательного – актеры в рапиде группируются в стаю, выкладывают своими телами замысловатый узор на матах, хаотично виснут на перекладинах. Физическое действие всегда коллективно – вербальное высказывание всегда индивидуально. Спектакль позволяет себе быть неспешным и текстоцентричным.
Текст, правда, тоже не оправдывает ожиданий. Обычно пьесу Сидерос ставят как историю про буллинг, детей с особенностями и важность инклюзивного образования – это то, что на поверхности. Евгений Маленчев делает главными героями и жертвами не братьев с «трогательной» формой коммуникации (жесты, кстати, придумывали сами артисты), точнее, не только их. Конфликт – смогут ли странные новички стать своими в новой школе, разрешен в первой же сцене: все школьники, выстроившись в линейку, называют свое имя на жестовом языке. В спектакле «Глобуса» в равной степени плохо и Семену, который влюбился в педагога и чуть не покончил с собой; и Гузель, которая влюбилась в Семена; и педагогу Софье Алексеевне, вынужденной подчиняться директору – бывшему мужу. Плохо всем, кого касается переходный возраст, общеобразовательная школа, необходимость коммуникации с «другими», которые, как известно, – ад.
Но режиссер идет дальше, оставляя в стороне интригу пьесы: кто же снова и снова устраивает в школе пожарную тревогу. Этот вопрос теряется в ответах на другой: «как победить зло?» – собственно, это тема школьного сочинения, которая в пьесе возникает эпизодически. В спектакле режиссер превращает ее в магистральный сюжет. Артисты выходят из роли и обращаются к залу от своего лица, пытаясь ответить на указанный вопрос. По идее, актерские откровения должны сократить дистанцию между молодым зрителем и пьесой, спровоцировать подростков на дальнейший самостоятельный поиск ответа. Но эмоционального подключения не происходит, потому что поступки героев и монологи артистов не синхронизированы, не ясна логика, в какие именно моменты пьесы звучат «лирические отступления» о том, как победить зло. Неясно также, что этот текст написан самим артистом, что это его личная позиция, а не дополнения автора к пьесе или, к примеру, не письма зрителей. Публицистика замедляет действие и дробит цельность сюжета, о котором успеваешь забыть, пока слушаешь актерские эссе.
Завершал Детский Weekend спектакль-бродилка Хабаровского ТЮЗа «Вафельное сердце» (режиссер Константин Кучикин). Путешествие в детство по мотивам книги норвежской писательницы Марии Парр охватывает в домашнем, хабаровском, варианте восемь локаций, каждую из которых преображают с помощью морских булыжников, мягких игрушек и воды. Было любопытно, как все это впишется в строго-парадные интерьеры РАМТа – с мраморной лестницей, хрустальными люстрами, громадными зеркалами. Не вписалось. Двухсотлетний особняк не пожелал поддаваться новым жанрам, да и весь реквизит «Вафельного сердца» застрял на вокзале. Команде ТЮЗа (в программе было запланировано аж три показа) пришлось совершить постановочный подвиг, чтобы за ночь превратить ничто – в нечто. И на закрытии Детского Weekend’a случился эксклюзивный вариант спектакля, которого никто не видел прежде.
Восемь локаций пришлось сократить до двух. Все сенсорные аттракционы (пройтись босиком по камням, построить маяк из консервных банок, оказаться под хлопьями снега) остались только на видео очень слабого качества – техническая съемка с одной камеры, которую явно не предполагали показывать на фестивале «Золотая Маска». Но все затмил запах пекущихся прямо на глазах зрителей вафель – запах топленого масла, бабушкиной заботы и детства. Время этой истории отсчитывалось растущей горкой вафельных трубочек на подносе и количеством прибывающей во рту наблюдателей слюны.
Константин Кучикин создает спектакль как набор ощущений по поводу дебютного и самого известного текста Марии Парр. В силу случившегося форс-мажора спектакль выпал из жанра бродилки, но размыкание исходной структуры вдруг обнаружило в нем новый потенциал. Публику после знакомства с главными героями, лучшими друзьями Леной и Трилле, приглашают в верхнее фойе, к экрану большого телевизора. На этом «бродильная» часть заканчивается, но фокус внимания зрителя растроен (от слова «три»): единовременно повествователь читает текст книги; на большом экране проходит видео спектакля, как он есть в оригинале; главные герои Лена и Трилле (в живом плане) пекут вафли и присоединяют к тексту Парр собственные воспоминания из детства. Получается что-то вроде Волкострелова для детей: синтез нелинейного повествования, видео-арта, перформативной практики и инсталляции.
То, что хабаровский зритель вживую переживает вместе с артистами (как подростки Лена и Трилле пускают пену из стаканов с «юппи», как прячутся в шкафах, как убивают друг друга искусственными саблями), московский – видит только на экране. И это любопытно меняет оптику. В режиме реального времени артисты вместе со зрителями наблюдают себя в видеоспектакле, периодически опережая текст на экране или синхронизируясь с ним. Это такой иммерсив, как будто тебе шесть, ты пришел в гости, с кухни сумасшедше пахнет пирогами – но их тебе не дадут, пока ты не посмотришь пять альбомов с фотографиями или домашнее видео, снятое на большую камеру с маленькими кассетами VHC. Там, на видео, актеры собирают предметный пазл детства из фантиков от конфет, булыжников скандинавских островов, сотни игрушек из киндер-сюрпризов. Здесь, в фойе РАМТа, зрители, преодолевая скуку в непривычном для детского спектакля бездействии, должны собрать ощущенческий пазл внутри себя – из ассоциаций, воспоминаний, травм. Как это было: съезжать с ледяной горки в обнимку с папой, навсегда расстаться с другом, узнать воскресным утром, что «баба-тетя» умерла? Но для тех, у кого расставание с детством еще впереди, два часа созерцательного бездействия оказываются нелегким испытанием с неизбежными вопросами «когда же это кончится?!». Впрочем, всеобщее поедание вафель в финале, думается, примирило их со спектаклем.
На выходе, уже в гардеробе РАМТа, случилось и еще одно чудо. Предметный мир «Вафельного сердца», только что виденный на экране, вдруг предстал в реальной масштабной ретроспективе детства (реквизит с опозданием, но доехал). Инсталляция из сотни самых разных экспонатов (их собрали с хабаровских зрителей), нелепо заполнивших официозное фойе и гардероб РАМТа, звучала одой к детству, напоминая каждому о его собственном мешке мягких игрушек, что пылится на антресоли в родительском доме. В «Вафельном сердце» без излишней сентиментальности театр создает коридор обстоятельств для переживания очень личной встречи зрителя со своим детством. От спектакля остается дымка светлой грусти и пухленький конверт, вручаемый гостям по окончании. В нем – рецепт вафель, фантик от конфет “Антошка Картошка”, два пакетика с песком скандинавских островов, меж которыми затеряна бухта Щепки-Матильды.
Афиша «Детского Weekend’a» этого года собрала универсальную матрицу репертуара любого ТЮЗа или Молодежного театра. Правда, тут стоит отметить отсутствие в театре для детей современной хореографии, работы с фольклором и документом, современной поэзией, фантастикой, научно-популярными темами. Еще не актуально осмысление собственного тела. Уже не актуальна тема дигитальной зависимости – так прочно это вошло в норму жизни всех возрастов. Общая тенденция – к замедлению, взывание к способности маленького зрителя в момент сценической бессобытийности исследовать свое внутреннее состояние и наблюдать мир снаружи. Созидание собственного мира вместо завоевания внешнего. Если вспомнить, что каждый художник ставит про свое детство, то программа проекта 2021 года – это тоска по успокоенности, ценности мгновения здесь и сейчас. Желая открыть эту человеческую опцию для маленького зрителя, взрослые режиссеры, вероятно, надеются заново отыскать ее и в себе.