Осень – по-прежнему урожайное время для фестивалей. Наш корреспондент побывала на двух разных смотрах во Франции и Австрии и нашла там много общего.
Так получилось, что все спектакли, которые я посмотрела на двадцатой, юбилейной Лионской биеннале танца, оказались посвящены, по сути, одной теме – соотношению индивидуального и коллективного. Тому, как мы сосуществуем, творим и двигаемся вместе с другими людьми, тому, как ищем себя и сопротивляемся вынужденной «коллективизации», тому, как находим приемлимые для себя формы жизни в обществе. Интересно при этом, как по-разному хореографы и танцовщики разных поколений, стилей и школ смотрят на вопрос общего и личного, как подходят к нему с точки зрения музыкального ряда, движения, композиции и вообще «собирания целого».
Гранд-дама современного танца Анна Тереза де Кеерсмакер, кажется, видит в своих учениках (помимо знаменитой на весь мир бельгийской танцевальной компании Rosas она по-прежнему руководит и легендарной брюссельской школой P.A.R.T.S) не яркие индивидуальности и отдельные личности, а бойкую, но послушную паству, которую она умело, как опытный пастух, ведет к намеченной цели. В её последней премьере EXIT ABOVE, after the tempest / d‘après la tempête / naar de storm тринадцать молодых танцовщиков с их неуемной энергией, выносливыми телами, жаждой жизни и приключений – скорее, безликая толпа и удобный инструмент для выражения собственных идей знаменитой хореографки об отсутствии в этом мире человеческих отношений и реальной близости. Пронзительная, чувственная музыка, которую вживую исполняют на сцене молодая фламандская певица эфиопского происхождения Мескерем Меес и танцовщик-гитарист Карлос Гарбин, лишь усугубляет ощущение безнадежности и глубокого отчаяния. Впрочем, бесконечные повторы и откровенная вторичность танцевальной партитуры так быстро наскучивают, что на сострадание у зрителя уже не остается никаких сил. Правда, во Франции Кеерсмакер, как и полагается легенде современного танца, встречают стоя, и публика Лионской оперы долго аплодирует до смерти уставшим участникам спектакля.
Подобную же овацию устроили в Доме танца другой знаменитости – Сиди Ларби Шеркауи и балету Большого театра Женевы, которым он с недавних пор руководит. В спектакле с загадочным названием Ukiyo-e, что в переводе с японского означает «картины изменчивого мира», тоже участвуют и танцовщики, и музыканты, 22 и 3 соответственно. Это прибавляет движению массовости, а саунду – интенсивности, но в остальном одна из самых громких швейцарских премьер 2022 года кажется такой же невнятной, как и постановка Кеерсмакер. Не спасают положение ни яркие костюмы, которые танцовщики меняют на протяжении всего полуторачасового действия, ни сложно сконструированная декорация, которая оборачивается то лестницей, то подиумом, то крышей, с которой можно прыгать вниз. И даже власть вездесущего восточного ритма (танец в спектакле не просто сопровождается японскими барабанами, но продиктован ими от и до) не завораживает настолько, чтобы поверить анонсам, кричащим об уникальном художественном высказывании с глубоким философским подтекстом. По крайней мере, на меня такого рода медитация с танцовщиками в роли красок в руках хореографа не действует, и я сразу начинаю тосковать по первым – простым, экономным и ясным – работам бельгийского хореографа, так виртуозно соединявшего в своем творчестве Восток и Европу.
На фото – спектакль Ukiyo-e © Фото с сайта Лионской биеннале танца
На этом фоне приятной неожиданностью стал спектакль Nos matins intérieurs Жюльена Клемана и Николя Матиса, умело соединивший современный танец, новый цирк и барочную музыку. В сопровождении Le Quatuor Debussy, исполняющего беспроигрышные и до боли знакомые мелодии Генри Перселла, цирковые артисты разных профилей и национальностей из Collectif Petit Travers двигаются, жонглируют мячиками и палками, и рассказывают свои личные истории. Одна девушка начинала как скейтерша, но поняла, что куда интереснее работать в коллективе. Другой парень, который говорит, в основном, по-русски, много раз завоевывал призовые места на престижном конкурсе в Монте-Карло, но все равно из года в год пытался преодолеть себя и жонглировать невероятным количеством предметов. Вместе они – сила, потому что слышат друг друга, танцуют не только свое, но и чужое, взаимодействуют и импровизируют. Донельзя лаконичная сценография спектакля (десяток больших мягких кубиков, что-то вроде Lego) не перетягивает внимание, но помогает сосредоточиться на главных мыслях спектакля: о единении, искусстве и работе, которая за всем этим стоит. Мне показалось важным и то, что спектакль проходил в здании Le Théâtre national populaire – Национального народного театра Виллербана, когда-то созданного Роже Планшоном в предместье Лиона. И публика, в пятничный вечер до отказа забившая огромный амфитеатр TNP, одета была, может, и проще других зрителей биеннале, но зато реагировала на происходящее куда искреннее и живее.
Ровно через неделю, в предпоследнюю пятницу сентября я оказалась уже в совершенно другом зале и другом контексте, но художественный и человеческий объем происходившего там был таким же впечатляющим. На фестивале HERBSTGOLD в австрийском Айзенштадте, в роскошном барочном зале Гайдна в замке Эстерхази играли камерные произведения Пуччини, Бетховена и Шостаковича. Смысловой центр вечера – легендарный восьмой квартет советского композитора, написанный им в Дрездене летом 1960 года, прозвучал так, что не разрыдаться было решительно невозможно (хотя пожилой и куда более буржуазной, чем во Франции, публике это удалось). Все дело в том, как взаимодействовали и при этом оставались яркими индивидуальностями четверо музыкантов: скрипач Юлиан Рахлин, выходец из бывшего СССР, давно осевший в Австрии, выступающий с лучшими оркестрами мира и в данный момент руководящий фестивалем в столице Бургенланда, его супруга канадка Сара МакЕлрави, игравшая в этот вечер на альте, скрипач Борис Бровцын и виолончелист Экхардт Рунге. Кажется, они впервые в таком составе исполняли едва ли не самый знаменитый струнный квартет Шостаковича, посвященный памяти жертв фашизма и войны, хотя многие из них играли его и раньше. И то, как они смогли «сыграться» и в то же время остаться собой, то, как звучал голос каждого и при этом возникало целое, поистине поражало. Как известно, это произведение композитор называл эпитафией самому себе, в нем много цитат и самоиронии, но из этой музыкальной мозаики рождается одновременно саркастический и трагический образ, который совершенно невозможно забыть. Рахлину и друзьям удалось сделать так, что главная тема квартета еще долго преследовала меня, хотя на следующий день на неё наслоилось много совсем другой музыки.
На фото – Струнный квартет №8 Дмитрия Шостаковича в исполнении Бориса Бровцына и Сары МакЕлрави на фестивале в Айзенштадте © Bobdo
Кто бы мог подумать, что дождливым субботним утром гости Бургенланда устремятся не на рынок за продукцией местных фермеров или в гостиничную сауну, а на очередной концерт в замке Эстерхази. И не прогадают. Действо, которое разыграли известная австрийская меццо-сопрано Анжелика Кирхшлагер, британский пианист Джулиус Дрейк и телезвезда Альфред Дорфер, оказалось вовсе не концертом в привычном смысле слова, а настоящим спектаклем, чем-то между оперным стенд-апом, автобиографическим кабаре и сеансом (само)разоблачения. Замечательный актёр, Дорфер так искрометно шутил, что я понимала его даже со своим более чем базовым немецким. Востребованная певица, Кирхшлагер оказалась ещё и хорошей актрисой, способной шутить не только над собой, но и над всей музыкальной индустрией. Дрейк, один из самых востребованных аккомпаниаторов в мире, был немногословен, но насмешлив и ироничен. В итоге песни и арии Бетховена, Шуберта, Шумана, Бизе, Малера и Пуленка звучали не сами по себе, а как часть большого и чрезвычайного смешного рассказа о мире классической музыки. Айзенштадтская публика, обычно более чем сдержанная, без перерыва смеялась в голос – было видно, что происходящее её не только удивляет (очевидно, что такой формат тут и вправду непривычен), но и искренне радует. В этом было много принятия и единения: плодотворная коллективная работа в данном случае происходила и на сцене, и в зале.
А вот последовавший тем же вечером концерт вызвал весьма противоречивые ощущения. Если в первом отделении «жег» (другого слова и не подберешь) JANOSKA Ensemble – набирающий популярность ансамбль из Словакии, который вольно, но весьма заразительно интерпретирует мировую классику, и на концерте в Айзенштадте слаженно и энергично исполнил довольно-таки академичные произведения Брамса и Бартока, то во второй части на сцену вышел детский цыганский хор. Сам по себе вполне симпатичный, к тому же состоящий из детей в сложных жизненных обстоятельствах, он вызывал, скорее, интерес и симпатию. Но вот его руководительница – чрезвычайно эмоциональная певица и актриса Ида Кералова, равно как и её громко поющий ансамбль – в конце концов разделили публику на две части. Кто-то радостно вскакивал с мест и подпевал, как того требовала вещающая о всемирной любви солистка, а кто-то стремительно выходил из зала, взбешенный не терпящей отказа интонацией Кераловой и сомнительным шоу, которое она устроила на сцене. В итоге благое в общем-то дело (детский хор как социальный проект), как мне кажется, провалилось. Понятно, что в известном своими «правыми» настроениями Айзенштадте, где всего тридцать лет назад неонацисты осквернили могилы на еврейском кладбище, до сих пор большие проблемы с «чужаками», и поэтому очень важно устраивать подобные мероприятия, но то, как это было сделано, вызывает вопросы, как эстетические, так и этические. Хотя в любом случае смелость худрука фестиваля Юлиана Рахлина, провозгласившего девизом нынешнего смотра «чаяние» – любви, реализации, мира, – и составившего неординарную программу, в которой были и концерты музыки русских композиторов, и кросс-жанровые пересечения, и кинопоказ, вызывает уважение и даже желание вернуться в Айзенштадт снова, – чтобы посмотреть, меняет ли коллективная работа художников местное сообщество.