В мае в Красноярском ТЮЗе прошел форум-фестиваль социального театра «Особый взгляд. Регионы». В программе было шесть спектаклей, четыре из которых представляли социальный театр Сибири. Завершающим событием стал спектакль новосибирского «Инклюзиона» «Спроси меня про инклюзию» в постановке Анны Зиновьевой. О том, как эксклюзивный театр с колоннами принял театр социальных изменений, и зачем нужно следовать его примеру, рассказывает Анна Шалунова.
Большая сцена только отремонтированного Красноярского ТЮЗа, где показывают стильный визуальный театр, интерпретируют классику и экспериментируют с современной пьесой. В зале красные бархатные кресла. На потолке – лепнина и большая хрустальная люстра. Все как полагается большому представительному театру в России, куда входишь с улицы по лестнице – сквозь величественные колонны и резные тяжелые двери. Там даже установлен пандус. Но вот незадача: по пандусу можно подняться во входную зону, сдать вещи в гардероб и оказаться в зале основной сцены. Тогда как пандусов и лифтов к другим пространствам — блэкбоксу, малой сцене и даже буфету и туалетам — нет. Здесь матери детей с инвалидностью будут рассказывать об инклюзии и своем опыте родительства. А я, отработав сезон в просветительском отделе ТЮЗа, увижу, как один спектакль (став прецедентом) сделал для инклюзии, возможно, больше, чем работа отдела.
По залу рассеивается мягкий свет. Так будет на протяжении всего действия — зрительская часть не погрузится во тьму, а артистов не будут ослеплять софиты. Собственно, в «Спроси меня про инклюзию» заняты непрофессиональные артисты. Для многих из них выход на сцену — большой стресс, справиться с которым куда проще, если видишь напротив себя лица людей, а не кромешную тьму. Можно не делать вид, что за четвёртой стеной никого нет. Есть. И в этом спектакле обращаются к каждому, сидящему в зале. Говорят от своего лица, не прячась за масками ролей.
Семь женщин по очереди выходят из зала и произносят утверждение, предлагая согласиться или не согласиться с ним, показав заданный жест. Утверждения самые разные. От глобальных философских «каждый человек рожден для того, чтобы быть счастливым», «в каждого ребёнка нужно верить», «мой ребёнок может изменить мир» до повседневных и прикладных «меня раздражает громкий детский плач», «я сталкивалась с домашним обучением». После этого каждая расскажет свою историю, оставшись один на один с залом.
На обыкновенный в производстве театра горожан вопрос: «какая история обязательно должна быть в спектакле», команда новосибирского «Инклюзиона» отвечает: каждая. Семь участниц — семь полноценных самостоятельно представленных историй. Но на самом деле в спектакле восемь участниц-матерей, но одна не смогла приехать на гастроли в Красноярск, и её эпизод показывали по видеозаписи. И это нисколько не выбивалось из общего поля, а лишь еще раз подтверждало: здесь действительно важна каждая.
«Покажите, а где вода для инвалидов?» Виктория Докшина рассказывает, как на море её сын Тёма, у которого аутизм, во время игры спустил надувной круг другого ребенка. Отец этого ребёнка предложил не плавать Тёме в море, раз у него диагноз.
«Они что у вас, оба больные?»: история Елены Лупиковой о том, как люди иногда срываются на поведение её сыновей с аутизмом, обвиняют, что она плохая мать. А на деле дети кричат не потому что она их бьет, а потому это их способ помочь себе.
«Это аутизм. Здесь ничего не будет. Рожайте другого ребенка», — так сказал Елене Субботиной врач на обследовании её дочки Нины. Но она взяла и изобрела собственную схему для изучения алгоритмов социального поведения. И стала знакомить окружающих людей с миром аутичного человека.
«Детей иногда даже надо воспитывать ремнем», — так думала Светлана Артёмова, когда будучи молодой учительницей преподавала в классе, где учился мальчик с диагнозом. А потом у самой Светланы родился сын с аутизмом.
Все участницы спектакля рассказывают личные истории об отношении общества к их детям с инвалидностью. И стене, которую общество каждый раз выстраивает, желая отгородиться. Всё это понятно из монологов, но режиссёр спектакля Анна Зиновьева (режиссуре она училась у Леонида Хейфеца в Щукинском училище) решает сделать эту и так ясную аллегорию предметной. На протяжении всего спектакля человек в чёрном (Тим Зенин, партнер Зиновьевой по «Инклюзиону») собирает эту стену из картонных коробок, заслоняя выступающую. А на коробки проецируется кирпичная кладка. Эти коробки – то монументальная преграда, то конструктор, с помощью которого выстраивают новые структуры в обход всяких преград и объясняют особенности восприятие человека с нейроотличиями.
«Я не знала, что ты будешь так тонко чувствовать меня», — рассказывает Татьяна Исламова, обращаясь к своей дочке, которая замечает, что у мамы что-то не так, даже несмотря на улыбку и смех.
«Твои руки моими греются, мое сердце как солнце светится», — Светлана Жигулина вместо историй из жизни рассказывает стихотворение. А рядом с ней сын. Они сидят в обнимку и эмоционально поддерживают друг друга.
«Отстаньте от своего ребёнка», — услышала Татьяна Созыкина, причём тоже от врача, и приняла за правило жизни. Потому что поняла: все — другие, и не нужно встраиваться в условленный кем-то стандарт.
«Можно жить сердцем», — этому научилась Ксения Резанова у своей дочери, которая своей открытостью к людям доказывает: границы выстраиваем мы сами.
Каждый монолог завершается песней. Под живое музыкальное сопровождение артистки пропевают, казалось бы, самостоятельно написанные песни. Они как будто продолжают истории в наивном балладном стиле. На деле это песни белорусской певицы Ани Хитрик и её группы Sounduk, которые перепевают участницы спектакля. Не у всех из них поставленный голос, кому-то помогают музыканты. Но вот удивительный эффект: звучат они уверенно и без всякой скромности заявляют свое право говорить и петь.
«Спроси меня про инклюзию» играли в Новосибирске где придется и куда пустят: на университетских сценах, в площадке «Подземка», где обычно проходят рок-концерты, в Доме учёных. Показ на большой сцене государственного театра с мощным техническим оборудованием и полноценным обслуживанием случился именно в Красноярском ТЮЗе на «Особом взгляде». В день показа я подглядывала за репетицией: сотрудники театра в миг добыли вдруг недостающую школьную парту, «раздели» сцену и открыли за задником доселе скрытую голую кирпичную стену, настроили свет (мало в каких спектаклях ТЮЗа мне приходилось такой видеть), регулировали звук под уровень голосов исполнительниц. Цеха включились в работу над спектаклем, хотя могли бы не делать этого – ведь гастроли предполагают работу по заготовленным партитурам. Это включение позволило спектаклю стать не просто завершенной художественной работой, но и мощным социальным высказыванием.
Полагаю, посмотри я этот спектакль в других обстоятельствах, рассуждала бы иначе. И стена из коробок показалась бы топорной, и песни чересчур наивными, и выходы детей на сцену — слезливой провокацией. Но всему своё место. И место такого спектакля было обнаружено в стенах большой государственной институции с красивым ремонтом и богатой инфраструктурой. Социальный театр мы выделяем в отдельную категорию, ищем основания для его допуска в поле какого-то настоящего театра, как будто он всего лишь приложение. Но на деле это всё — театр. И разнообразие в нём необходимо также, как пандусы.