Следуя традициям Власа Дорошевича, Алексея Ремизова, Александра Кугеля и других, журнал ТЕАТР. публикует репортаж о том, чем занимаются артисты во время изоляции.
Артист Л. – мягкий удлиненный мужчина лет тридцати семи – уже двенадцать дней не был ни в театре, где занимал незавидное, но заметное место героя на второстепенные роли, ни на море, где по обыкновению проводил отпускные недели или – по легко объяснимому стечению обстоятельств – снимался в русских мелодраматических фильмах.
Домоседство озадачивало.
Л. совершил множество открытий, в пестрой череде которых возраст дочери был не самым обескураживающим. Удивила общая неподготовленность квартиры к работе артиста: свет поставлен из рук вон плохо, партнеры не вовремя подавали реплики, занавес (в ванной) то и дело падал с петель. Все это было, конечно, и раньше, но никогда ещё не высвечивалось столь ясно. Пришло неприятное осознание, что и соседи Л. являются помехой для репетиций: то заунывные завывания ремонта, то неловкие музыкальные упражнения, то игры с собакой (хотелось бы верить, что лает и скребет пол именно собака, а не ребёнок), то катание проклятых шаров.
Пытаясь отрешиться от суеты, артист Л. достал телефон, желая полистать ленту инстаграма – так он всегда делал на спектаклях, в которых был занят лишь физически. Лента вытянулась и стала разнообразнее – вместо фотографий со сцены, на которых за полуразмытыми пятнами угадывались знаменитые коллеги, гримёрных комнатушек с их вечным бардаком, отраженным в зеркале, утомленно-довольных селфи на съемочной площадке, вместо всего этого – румяные сырники, демонстрация физических способностей, обложки книг, прикрывающие нижнюю часть лица. Л. отлистал назад, прочитал несколько необычно длинных подписей, мысленно занес в список обязательного чтения одну книгу (её запостил режиссер, с которым Л. мечтал когда-нибудь поработать) и с интересом огляделся. Нельзя было пропадать. Надо было тоже начать что-то постить. Выйти на сцену – хотя бы на сцену инстаграма!
Уже через несколько дней артист Л. участвовал в двенадцати флешмобах и шести челленджах – о значении этих дивных слов он узнал совсем недавно и ещё не до конца разобрался, чем они отличаются, поэтому с аккуратностью копировал сопроводительные тексты, полагаясь на более продвинутых коллег.
Л. успел снять ироничный музыкальный клип, сходить на виртуальный сбор труппы, составить список сериалов, которые можно рекомендовать для просмотра с детьми 5-8 лет (где-то в этом диапазоне располагался возраст его дочери). Наконец объяснил жене, какая у него рабочая сторона и с какого ракурса ни в коем случае нельзя снимать его пятнадцать отжиманий.
Задумался о моноспектакле. Что-нибудь философски-драматическое, но с легкой иронией, грустное, злое, но и вместе с тем светлое, желательно из современной французской прозы про богатых. Примерил на себя роль парижского архитектора, скучающего от сытой жизни интеллектуала, развлекающего себя разнообразными сексуальными путешествиями… но, не находя привычных вязких топей русской литературы, остановился всё-таки на Достоевском.
Попробовал себя в кулинарии. Неудачно. Запостил пригоревший по краям круглый пирог со шпинатом и фетой, сопроводив его полным сарказма текстом в расчете на понимающе кивающих в комментарии коллег, но вместо этого получил только несколько хохочущих до слез желтых смайликов. Пост удалил, затем пожалел, что удалил, поискал, можно ли восстановить, узнал про другие функции инстаграма, отвлекся и пропустил сообщение о совместном флешмобе соседей по двенадцатиэтажке, о чем впоследствии переживал несколько дней.
Следуя восторженным постам художественного руководителя, взялся смотреть два-три великих европейских спектакля, но довольно скоро стал перематывать, зевать и, попросту говоря, клевать носом. Решил было написать хвалебный комментарий, сопроводив его благодарностью за точную рекомендацию и хлопающими желтыми ладошками, да передумал, верно рассудив, что из этого может вырасти какая-нибудь обременительная, неудобная беседа – благо, худрук дружил с людьми начитанными и насмотренными, среди которых встречались болтливые и придирчивые интеллектуалы, а им только дай повод.
Читал стихи – про себя, вслух, вместе с однокурсницей посредством видеоконференции. Снимал видео – сам, через таймер на телефоне, посредством жены. Заметил, что за прошедшие три недели из его ленты в инстаграме (к слову, ставшем уже родным) почти пропали одетые артисты, все почему-то были в разной степени оголены. Но куда больше его удивил скромный, даже иногда заикающийся от волнения режиссёр С., который топлес плясал на лестничной клетке танец из своего первого, поставленного ещё в студенческие годы, спектакля.
Сняв футболку, Л. осмотрел себя в зеркале и с удовольствием отметил, что челленджи с отжиманиями и подтягиваниями не прошли даром. Особенно, если смотреть издалека. Запечатлел себя в образе силача, тягающего дочь как штангу.
Делая всё это, черпая энергию и фантазию из сэкономленных отсутствием работы сил, артист Л. начал грустить и скучать по театру. Скучал временами почти невыносимо, едва не завывая – в особенности около пяти часов вечера, в то время, которое раньше обыкновенно занято было репетициями, курением, болтовней, фехтованием, пением, шутками с гримершей, повтором текста, запиваемого подслащенным капучино из бумажного стаканчика.
Артист Л. знал, что так надо. Что сейчас нельзя иначе. Что всё это обязательно кончится, и, если все будут столь же ответственны, сколь ответственен он сам, то кончится даже скоро. Он ещё пару недель назад окончательно бросил думать о зарплате – потому что думать было не о чем, почти перестал сердиться на соседскую собаку и даже прочитал наконец книгу, о знакомстве с которой когда-то соврал на экзамене по истории театра и с тех пор мучился этим невинным обманом хорошего старенького педагога.
Л., в отличие от многих своих неуемных друзей, умел ждать: в начале сезона он с улыбкой приветствовал двух принятых в труппу молодых артистов, понимая, что теперь на роли мужчин двадцати с небольшим ему рассчитывать не стоит; в ноябре не подал виду, что огорчен распределением ролей в новом интересном спектакле; в декабре, традиционно влезая в красный кафтан с двумя нарисованными карманами и привязывая седую бороду, подсчитывал, сколько лет водит хороводы вокруг елки.
Перебирая в голове эти и еще многие другие события, Л. вдруг почувствовал, что лучше театра ничего нет на свете. И эта острая, живая мысль давала ему силы каждый карантинный день справляться с самой сложной для артиста задачей – не выходить на сцену.