На вопрос журнала «Театр.» отвечают режиссеры и руководители московских театров.
Дмитрий Крымов,
режиссер, преподаватель РАТИ
Я не берусь рассуждать об этом сложнейшем и болезненном не только для Васильева, но и для меня вопросе. И ни в коем случае не сравниваю его тогдашнего и себя теперешнего, да и вообще никого ни с кем не сравниваю. Но я — дурак, я, наверное, остался бы.
Иосиф Райхельгауз,
художественный руководитель театра Школа современной пьесы
Я могу ответить коротко, а могу очень длинно, поскольку знаю Васильева дольше всех — впервые мы встретились в садике у ограды ГИТИСа, придя поступать на режиссерский. Васильев — человек с удивительными профессиональными качествами, великий режиссер нашего времени. В быту, как это часто бывает с великими, он наделен тяжелейшим характером. Но, как говорится в известном анекдоте, мы любим их не только за это. Как режиссер я, конечно, не оставил бы своего театра, пока не отняли бы все, до последнего метра — сидел бы и репетировал в последней комнате, которую еще не отобрали. А как человек я его понимаю — я бы тоже взорвался. В общем, ответить на ваш вопрос невозможно. Поэтому вся эта история так долго тянется — это настоящая трагедия, которая происходила и происходит на наших глазах. Но вот что я думаю: пока готовится этот номер журнала ТЕАТР, власть в Москве сменится. И вот так же, как Горбачев вернул когда-то Солженицына, и это был знак перемены власти, предлагаю новым московским властям вернуть Васильеву театр — и тем самым вернуть Васильева русскому и мировому театру. Но это если говорить коротко. А если длинно, точное определение Васильеву дал наш педагог Михаил Михайлович Буткевич в своей книге К игровому театру. Его глава о Васильеве называется Темный гений режиссуры.
Кирилл Серебренников,
режиссер, преподаватель Школы-студии при МХАТ
На этот вопрос ответить нельзя. Мы не знаем эту ситуацию до конца. Были ли там имущественные проблемы, или битва с аппаратчиками, или усталость от коллектива, или что-нибудь еще — если человек уехал, значит, у него была мотивация. Желание сменить обстановку, нежелание общаться с российским дискурсом. В общем, масса причин, гадать о которых бесперспективно. Художник сделал выбор, который стал его биографией, а реакция на этот выбор — часть биографии театрального сообщества. Cейчас, пользуясь сменой власти в Москве, хорошо бы «пробить», чтобы здание на Поварской вернули Васильеву под исследовательский центр и музей. Мне кажется, это возможно.
Римас Туминас,
художественный руководитель Театра имени Вахтангова
Я понимаю и уважаю то, как поступил Васильев. Я бы, наверное, так же поступил. Но лично для меня причиной был бы не конфликт с властями. Я уехал бы в поисках нового пространства — в мире ведь много мест, которые совпадают с твоей внутренней территорией, внутренним театром. Твой внутренний театр спускается на какое-то пространство — и ты должен быть там. Хотя если он спустился, и ты им полностью овладел — он погибает, и ты опять должен искать новую территорию. Эта территория — такой блуждающий летучий театр, который мы всю жизнь преследуем. Так что я бы тоже поехал, но это была бы не эмиграция — это меня ждало бы то место, куда временно спустился мой летучий театр. Так и Васильев — думаю, его отъезд случился не из-за конфликта с властями — это он преследует свой перемещающийся в пространстве театр. И кстати, кто его знает, может, он опять спустится в России — ведь летучий театр не признает границ.
Адольф Шапиро,
режиссер
С интересом прочту ответы коллег на вопросы, касающиеся уничтожения театра Васильева. Не знаю, какую цель преследовал журнал, но это хорошая проверка людей на вшивость. Тот, кто может радоваться, или каким-либо образом оправдывать мерзость, совершенную властями по отношению к художнику, по сути — мелок. Когда-то студент Толя Васильев открыто и дерзко выступил против своего педагога и его метода. Много слез пролила Кнебель из-за неблагодарности бунтаря, но сумела подняться над обидой. Недолго поразмыслив, Мария Осиповна назначила его старостой курса и поручила ставить с однокурсниками дипломный спектакль. Вот так-то! Для меня история вытеснения Васильева из театрального пространства России, происходившая на виду товарищей по цеху, — это позор. От него не отмыться рассуждениями о том, что, дескать, Васильев сам дал повод — вызывающе себя вел, мало играл спектаклей, театр его был не рентабелен — и прочими доводами, до жути схожими со светлыми мыслями аппаратчиков всех времен и народов. И чем эти доводы правдивее, тем гнуснее. Потому что, как заметил Брехт, — «все начинается с объективности». Стоило ли Анатолию Александровичу уезжать? Не хочу отвечать на это вопрос. Не наше собачье дело. Нам надо было лаять и кусаться до того, как жизнь подтолкнула его к этому решению. Подозреваю, у режиссера не было иного способа сохранить человеческое и художественное достоинство. Для кого-то это лишь фигура речи, а для кого-то важный, самый существенный вопрос. Ведь дело не в том, быть или не быть, а в том, как быть, чтобы быть, а не существовать. Воспользуюсь возможностью, чтобы обратиться к Васильеву со страниц ТЕАТРА: Толя, приезжай, если можешь. Без тебя скучно.
Эдуард Бояков,
художественный руководитель театра Практика (Москва) и театра Сцена-Молот (Пермь)
Я понимаю, что ответ мой будет непопулярен, но мне кажется, Васильеву эта ситуация была нужна. Это все равно, что меня сейчас обидит таксист, а я в ответ заявлю, что не могу больше жить в этой стране. Васильеву в центре города построили шикарный театр с несколькими сценами — что самым естественным образом предполагает отказ от предыдущего здания. Это закон любого гражданского общества, вполне демократическая процедура: тебе построили новое помещение — отдай старое. Меня в данном случае бесит позиция большинства коллег. Когда они защищают Васильева, ими движет страх: они боятся, что у них тоже что-то отберут. Васильев вел глубокую монастырскую жизнь на Поварской, он и прежде выпускал спектакли не так уж часто. Так что сам контракт города и Васильева уникален: нигде в Европе такого не заключили бы. Я очень люблю ругать культурную политику Лужкова и Путина, но один раз они проявили принципиальность и здравый смысл — и именно за это вся наша творческая шайка-лейка на них окрысилась. Но вообще сам факт, что вы задаете мне этот вопрос, показывает бессмысленность нашего с вами разговора. Повторю: художник получил здание за 40 миллионов долларов, причем построенное по авторскому проекту. И хрена ли тут было обижаться?! Он не знал, что с ним делать и уехал, а радетели будут теперь говорить, что художника обидели. Где же вы все были?..
Андрей Могучий,
режиссер, создатель Формального театра
Я бы, наверное, уехал. Хотя не чувствую себя вправе отвечать на такой вопрос: к Васильеву у меня особое отношение — было время, он просто был моим идолом, художественным ориентиром, так что я, конечно, предвзят. С другой стороны, я никогда не был с ним близок настолько, чтобы знать всю ситуацию изнутри. Но то, что в какой-то момент становится невыносимо терпеть (невежество, жлобство, зависть, неблагодарность etc.) — вот это я очень хорошо понимаю. Все-таки людям, от которых зависит организация культурных процессов в стране, мне кажется, надо четко понимать, что художественный организм устроен и работает по иным, нежели бизнес, законам и товарно-денежные критерии малоприменимы к искусству. Театр, который культивирует Васильев, — это не дом быта, не учреждение по оказанию услуг населению. Страна, ориентированная на потребительские критерии в культуре, обречена. Ситуация трагична для двух сторон: это и личная трагедия Васильева, и трагедия для нашего театра. И еще неизвестно, кто больше пострадал. То, что Васильев (как я слышал) одним из первых пунктов своих зарубежных контрактов ставит условие, что постановка ни в коем случае не должна быть показана в России, кое о чем говорит: он, конечно, обижен, и у него есть для этого основания.
Александр Калягин,
председатель СТД РФ, худрук театра Et сetera
Актерам — в силу их профессии — многое прощается. Мы недалекие, мы как дети малые, и вообще — что с нас взять, мы же всю жизнь произносим чужой текст. Все это справедливо, но вот что я понял на собственном опыте: как только ты становишься руководителем, ничего другого не остается, как научиться быть дипломатом. Если ты одиночка, делай что хочешь — тут поставил, потом там, и на фиг всех послал. Но если ты худрук, твой коллектив не может все время жить на вулкане и ждать, взбрыкнешь ты или нет. И вот на ваш прямой вопрос мой прямой ответ: что бы я сделал на месте Толи Васильева? Не уехал бы! Я слишком люблю Толю — хотя бы потому, что его любил мой главный бог, Анатолий Эфрос. И я до сих пор помню, что говорил Эфрос, посмотревший васильевскую Взрослую дочь…. А уже много позже мы с Настей Вертинской ходили смотреть его Маскарад в Комеди Франсез — ошеломляющее впечатление было, дикая зависть, что я не там, не с Васильевым. Хотелось крикнуть: «Будь рядом, научи!..» С нашим обществом все ясно — мы не французы, мы не станем выходить на улицу и сносить то, что надо бы снести. К сожалению, в этой стране не будут митинговать ради Васильева. А он-то думал, что все всколыхнется! Но кроме меня, и еще нескольких человек, кого это больно затрагивает, остальные покорно смолчали. Но его присутствие в Москве было необходимо — мы же не могли бороться за него без него! «Отдайте Поварскую!» — «Появись, отдадим». Конечно, все это было надумано властями — что он мало играет и так далее. Всем мало-мальски театральным людям известно, что театр Васильева имел определенные функции — не только выпускал спектакли, но занимался лабораторной работой, учебой. У этого театра — потрясающая труппа, которая потрясающе верила (и верит) Васильеву. Интеллигенция всегда бежала к нему (кроме некоторых театральных деятелей, на месте которых я бы постыдился). Ну как в такой ситуации было не смирить себя?! Я 30 лет знал Олега Ефремова. Вот уж кто велик в этом смысле! Ведь он был диссидентом. Вот с этим самым рабоче- крестьянским лицом, с этим выражением своего парня, но ведь он же все это ненавидел! Потому и втыкал всех своих людей в партком. Это мы сидели по гримеркам и трепались: и то Ефремов не умеет, и репертуара нет, и не те пьесы берет. Но как он на моих глазах крутился, пытаясь спасти Так победим! или Медную бабушку! В общем, школа у меня в этом плане была сильная. И я хорошо усвоил: если за тобой люди, ты должен быть как отец семейства. Хотя признаюсь, что послать и мне хотелось, причем много раз. Чиновники — это совсем не моя группа крови: были бы они просто милы и глупы, так ведь нет, все гораздо тяжелее! Но Толя должен был пойти с ними на компромисс. В конце концов, какое здание ему построили, где еще в мире такое возможно?! Я ведь и сам хотел построить театр-игрушку, но у меня не было такого архитектора, как Игорь Попов. Даже у великого Джорджо Стрелера такого не было. Подводя итог. Четыре с половиной года прошло. Толя должен вернуться.Уверен, что сцену на Поварской ему отдадут — не мытьем так катаньем. Лишь бы всех нас теперь не удавили какой-нибудь новой удавкой — не идеологической, так экономической. А ведь, знаете, похоже на то…