Журнал ТЕАТР. – о zoom-версии спектакля «Быть Ариэль Ф.» и о том, как писать о театре после того, что происходит в суде.
Как писать? Как вообще заниматься театром на этом фоне?
Вот я сейчас рецензирую спектакль «Быть Ариэль Ф. Прямой эфир» (основная программа фестиваля «Точка доступа»), но наш жутковатый контекст отменяет необходимость заниматься анализом театральной реальности. Единственный выход – отказаться от всех театроведческих традиций и пойти путем автора спектакля – попробовать описать его работу, применив его же метод.
Краткое содержание спектакля: швейцарский перформер Симон Сенн заинтересовался цифровыми репликами людей, купил 3D модель Ариэль, отсканированную с реальной девушки, и начал задавать себе самые разные вопросы. Собственно, эти вопросы и поиск ответов на них – и есть содержание спектакля. Мы, зрители, слушаем подробный рассказ Симона о том, как он писал русскому программисту, потом британскому адвокату, как нашел настоящую Ариэль и приехал со своими вопросами к ней в Лондон, как обратился к психологу и так далее. Спектакль включает в себя отрывки аудиозаписей, демонстрацию 3D-моделирования, элементы видео, но держится вообще-то все на сторителлинге. Как хороший рассказчик, Симон ведет нас путем своих размышлений, позволяет зрителям самим находить ответы, а потом щедро делится своими собственными.
Это вызывает мгновенный отклик. Во время перформанса Симона Сенна я была впечатлена разницей между вопросами, которые волнуют авторов, и вопросами, которые им задавали мы, зрители. С истинно петербургским снобизмом я ухмылялась – вот он, разрыв реальностей воочию. Их занимают вопросы онтологии и этики существования в цифровом теле, а мы привычно докапываемся: почему это театр?! Симон купил – абсолютно законно, с чеком и договором – цифровое тело и первым делом подумал: а что вообще с ним делать можно, а что нельзя? Что на этот счет говорит закон? И самое главное – что об этом думает сама модель? Он ищет и находит ее, он рассказывает ей, каким важным и удивительным стал для него опыт существования в ее теле, как он меняется благодаря этому. Он приглашает Ариэль участвовать в показах его спектакля – и теперь уже меняется она. Давайте еще раз: отношение девушки к собственному телу изменилось, потому что парень, который купил его цифровую реплику за 10 долларов, решил, что он обязательно должен обсудить с ней, как можно эту реплику использовать.
Я собиралась писать о том, что по новой этике табуированными оказываются не изображения половых органов, а лица; об отсутствии каких-либо границ в мире этого спектакля (Симон просит о помощи в интернете, и откликаются люди из разных стран) и, видимо, в жизни. Я уже придумала, как изящно провести параллель между этой интернациональностью и границами тела, гендера, личности – ведь спектакль, конечно, об этом. Автор исследует, как в нем сосуществуют маскулинность и феминность, которым иногда, чтобы проявиться, достаточно просто получить некое воплощение, пусть даже и «всего лишь» в очках дополненной реальности. Ставшие партнерами в спектакле, Симон и Ариэль исповедуют прозрачность коммуникации и производства – это одновременно и темы, которые так актуальны в нашей арт-среде сейчас, и механизмы, которые, собственно, и позволяют их исследованию случиться. Я хотела ввернуть, что они делают performance as research и research as performance. Я планировала тонко заметить, как интересно работает художник с реальностью и иллюзиями, некоторые из которых развенчиваются в процессе, а некоторые так и остаются в пограничной зоне, и как это открыто срифмовано с темой цифрового и телесно воплощенного. Но три дня назад все это отошло на второй план.
22-го, сев писать текст, я поняла, что могу думать только об одном – каково это сейчас, быть Софьей А.? У меня нет 3D-модели Кирилла С., но я и так понимаю, что она не подойдет мне по размеру. А вот Алексея М. я пытаюсь примерить уже три года. Ну, хорошо. А вот как насчет побыть прокурором Р. или судьей М.? Министром Л. или министром М.? Или даже старшим следователем по особо важным делам Л.? Я мало знаю об этих людях.
Попробую как Симон Сенн. Представляю, что пристегиваю технику, надеваю 3D-очки, смотрю на себя, на свои руки, которые печатают рапорт по Делу. Возникнет ли у меня желание пойти к «донору» и узнать, не против ли он, что я это делаю? Захочу ли я узнать этого человека?
Я представляю, как в этом теле я сижу в зале суда, смотрю на всех, читаю fb или даже telegram. Что я чувствую? Пока есть только ненависть, но она, моя, родная. Проснется ли во мне, когда я надену это начальственное тело, что-то другое, с чем я пока не знакома?
Не знаю. Я никогда не ощущала такой силы и такой власти в руках. Мне не знакомо состояние, когда за правильно проведенное следствие тебя повышают в звании. Я даже не знаю, каково это – носить на плечах погоны. Может ли быть, что погоны – это в каком-то смысле «цифровое тело»: увидел себя в них в зеркале – и необратимо меняешься? У меня никогда не было начальника, имеющего реальную возможность отправить меня куда угодно – на войну, в тюрьму, к стенке. Поэтому пока просто фиксирую: кажется, не только «они», но и «мы» – по крайней мере, я – не способны побыть в шкуре того, кто с другой стороны.
Прости меня, Симон Сенн. Твоя работа заслуживает большой критической статьи «по существу». Но я сейчас не могу «быть Ариэль Ф.». Я – Юля О. Я занимаюсь театром, но не умею перевоплощаться – «искать в злом, где он добрый» и так далее. И я не знаю, что мне делать после 26 июня.