В «Сатириконе» вышел «Сирано де Бержерак». Константин Райкин взялся за создание собственной режиссёрской версии известной пьесы французского неоромантика Эдмона де Ростана, в которой некогда сам играл главную роль.
Зайдя в зал, сразу замечаешь отсутствие занавеса: на авансцене – громоздкий длинный стол, накрытый белым, за которым вперемежку с актёрами сидят и стоят вырезанные из картона силуэты-человечки: изрисованные каракулями, с надписями на груди вроде «Буфетчица», «Дуэнья», «Собутыльник» и прочие. Такова первая мизансцена нового спектакля Константина Райкина, визуализирующая «творческий беспорядок», царящий не только вокруг главного героя, но и внутри его головы, где рождаются новые строчки и рифмы. Вся сценография, придуманная художником Дмитрием Разумовым, – глобальная метафора того мира, в котором живет Сирано – мира литературы, бесконечных писем, черновиков, записок, мемуаров, клочков и обрывков. Этот мир мыслей главного героя воплощается на сцене в реальный осязаемый мир с помощью бумаги и картона. Из этого нехитрого материала здесь сделано все: от силуэта Нельской башни, сложенной из сваленных друг на друга рулонов крафтовой бумаги, и кондитерской Рагно – в первом действии; до снега из кипельно-белой рулонной промокашки, укрывающего крыши блиндажей военного лагеря близ Арраса – в предпоследнем действии. И целой горы из комкано-жеванной бумаги, на которую в финале в предсмертных судорогах будет взбираться Сирано, желая раствориться в этой бумаге, как в некоем субстрате своей жизни.
Картонными стали и многие второстепенные персонажи, активно «играющие» в первой сцене при перепалке с Монфлери: весьма удачный прием, позволяющим двум-трём артистам ансамбля играть, переходя от одного к другому картонному макету, сразу за нескольких персонажей. По ходу спектакля мы ещё не раз увидим остроумные задумки художника, воплощенные на сцене: вроде бумагомета-воздуходулки, которую заряжают скомканными листами и обстреливают ими героев; потом те же листы, насаженные на вертел, изображают шашлык.
Спектакль Райкина — остроумная постмодернистская игра с театральной и литературной традицией как таковой. Главным героем его постановки становится сам текст, причем, идея эта пронизывает все пласты тела спектакля, затрагивая самый его хребет, на котором всё и держится.
На фото – сцена из спектакля “Сирано де Бержерак” (Сирано – Ярослав Медведев) / ©Александр Иванишин
Внешний слой, форма «Сирано» – бумага как носитель слов, становится основой сценографии – мира вещного, материального, той стороны, которую можно «пощупать» и увидеть. Внутренний же слой – содержание, то, о чем Райкин ставит свой спектакль, выражается в тонкой и ироничной работе с текстом и его переводом, с исторической традицией постановки пьесы Ростана и её восприятия. Так, в одной из сцен герои буквально прерывают действие, чтобы порассуждать о вариантах перевода: сравнивают прямолинейный слог Владимира Соловьева с цветистым стилем Татьяны Щепкиной-Куперник, чей перевод был хронологически первым, в итоге кто-то из них приходит к выводу, что ради дела «готов я даже одолжить куплет у Щепкиной-Куперник». Иронизируют актёры также и над словами-архаизмами, которыми изобилует текст; вперемежку с репликами зачитывают вслух сноски и комментарии к историческим реалиям, имитируя грассирующий французский акцент в русской речи. Режиссёр играет и с нашими представлениями об оригинальной пьесе. В моменты, когда звучат пояснения о том, кто из персонажей кем является или что за историческая отсылка стоит за только что промелькнувшей репликой, спектакль словно выходит на новый метаироничный уровень. «Это можно не запоминать», — говорят актёры, позволяя зрителю освободиться от пиетета перед классикой и просто включиться в игру. Где-то вполне серьезно, а где-то вышучивая и едко комментируя, актеры используют многие приемы и обычаи французского театра XVII века, существовавшие во времена реального исторического Сирано. Например, стучат трижды об пол палкой, что когда-то возвещало о начале спектакля. Таким образом, пьеса Ростана у Райкина превращается в живой палимпсест — спектакль, словно бы комментирует сам себя, допускает механизмы критического восприятия в самую сердцевину авторского прочтения. Апофеозом такого подхода вперемежку с критическим осмыслением текста становятся эпизоды с фехтованием и сценическим боем, блестяще поставленные Виктором и Олегом Мазуренко. Дуэли в спектакле — это не просто фехтование, а полноценные «танцы на шпагах», полные юмора, изобретательности и драйва. В какой-то момент Сирано в исполнении Ярослава Медведева сражается двумя шпагами сразу, и это выглядит не только как блестящий трюк, но и как визуализация его внутреннего конфликта — поэта и бойца, мечтателя и циника в одном лице.
Не меньшего внимания заслуживает и музыкальный язык спектакля, также адаптированный для современного восприятия. Так, в сцене в кондитерской, булочник Рагно (Павел Алексеев), сочиняющий у Ростана рецепт печенья в стихах, подражая настоящим поэтам, у Райкина читает рэп. И это не просто прием «омоложения» текста — это органичная часть мира, в котором поэзия рождается не в кабинете, а на уличном баттле. Рэп здесь — не замена стихам, а их сегодняшняя, живая поэтическая форма.
На фото – сцена из спектакля “Сирано де Бержерак” (Роксана – Екатерина Воронина) / ©Александр Иванишин
Однако в спектакле, как и в пьесе, все крутится вокруг любви, и Райкин не пытается это переделать, наоборот, показывает, как герои с самого начала словно уже знают, чем всё закончится. Эта обреченность наполняет спектакль щемящей грустью. Кристиан в исполнении Ильи Гененфельда — не идеальный красавчик, скорее, просто растерянный, пухловатый и немного наивный парень с фотоаппаратом – это создает ощущение, что любовный треугольник искусственно придуман самой Роксаной. Роксана (Екатерина Воронина) внешне – холодная красавица, словно сошедшая с глянцевой обложки, однако, на самом деле – умная, сильная женщина, которая осознаёт свои чувства, но сдерживается, не решаясь их выразить, – пока не становится слишком поздно. Эта гламурная девица в белом брючном костюме и черных очках играет роль неприступной светской львицы под псевдонимом Роксана, но в душе остается настоящей Мадлен, способной на сочувствие и искреннее сопереживание (как в сцене неловкого объяснения между ней и Сирано, случившегося в кондитерской, где Сирано в момент отчаяния утыкается лицом в торт – она же, чтобы быть на равных, размазывает сливки и по своему лицу).
Молодой актёрский ансамбль «Сатирикона», постоянно пополняющийся выпускниками Школы Райкина, играет весело, страстно и с азартом: видно, что такая классика им самим в кайф. Молодость и драйв – главные козыри, на которые ставит Райкин и выигрывает, поскольку Сирано, чтобы стать «своим» для сегодняшнего зрителя, должен быть именно таким, каким играет его Медведев: дерзким и робким одновременно, бескомпромиссным и честным с самим собой. Ну и, конечно же, он должен носить черный «худик» с капюшоном.
«Сирано де Бержерак» – пьеса с большой сценической судьбой. Ставя ее, режиссёры всегда рискуют свалиться либо в костюмированную пьесу и морализаторство, либо в поднадоевшую гонку радикального осовременивания. Райкину мастерски удалось избежать и того и другого, наделив своего героя удивительной узнаваемостью в дне сегодняшнем, и при этом не отказаться от исторической специфики пьесы. И даже огромный накладной нос Сирано смотрится не данью театральной архаике, а неизменным символом героя во все времена и эпохи.