«Детский Weekend» — офф-программа «Золотой Маски» — в этом году получился как никогда прежде мрачным и не очень детским.
Несмотря на то, что в программу «Детского Weekend‘а» вошёл и бэби-спектакль, и несколько сказочных историй для младшей аудитории, основной блок спектаклей был адресован подросткам (12+), а две постановки маркированы как «взрослые»: 16+. Одна из самых взрослых — спектакль закрытия программы и, пожалуй, её хедлайнер — «Квадрат» питерского «Плохого театра». Скоро он будет показан в своём родном городе на другом «детском» смотре, фестивале «Арлекин», и этот парадокс представляется очень существенным.
Жанр «Квадрата», спектакля Дмитрия Крестьянкина о 90-х, иронично обозначен как «сторителлинг, который мы заслужили». Разумеется, даже для 16-летних зрителей девяностые не являются частью их собственной памяти, реального опыта. Но для многих из них это манящий культурный миф, винтаж и ретро, в которые интересно поиграть и порой хочется культивировать. Во всяком случае, ещё недавно старшие школьники были той аудиторией, которая формировала тренд — «запрос» на интерес к эпохе: не рефлексии, а стилизации. Участники «Квадрата» — люди, заставшие девяностые в юном возрасте, тоже задают «игровые» во всех смыслах обстоятельства. Вынесенный в название квадрат — сам игра. Рассказ на площадке между зрительскими секторами передаётся, как мяч, перебиваясь музыкальными номерами-дискотекой, к которым могут присоединяться все желающие. Музыка 90-х и начала нулевых — главный «манок» эпохи для тех, кто её не застал, и главный источник ностальгии для очевидцев. Однако документальный (и автобиографический для режиссёра, в действии не участвующего) рассказ от «Денди» и «Киндер-сюрпризов» постепенно переходит к конкретике неотрефлексированно-брутального мира и контекста. Реальность состоит из драк и крови, наркотиков и смертей, недоступной еды и дорогих вещей, Чеченской войны и школы. На редкость мрачное полотно решено отнюдь не монохромно — и здесь как раз причина того, как и зачем «Квадрат» оказался в «детской» фестивальной программе. Это сложный, странный мир, увиденный глазами детей и подростков. И рассказанный без прикрас — не так уж мало слов и мнений хотелось бы «подлакировать», переформулировать, усложнить или упростить. Но если Багров стал героем и выразил правду, которую не могли сказать подростки в маскулинно-провинциальной действительности, то из песни слова не выкинешь. Простодушие и максимализм, в которых кто-то может с неприятным удивлением узнать себя, как узнавал радостно «знаки эпохи» и их оценку, — отчасти, вероятно, свойство не только подростка. Но быть беспощадно честным, вероятно, только подростку позволительно. С одной существенной оговоркой: его честность не равнозначна правде. И этот жгучий парадокс высекает искры довольно болезненных ощущений от «Квадрата».
Для «Детского Weekend‘а-2022» именно это и стало главным: возможность предоставить слово подростку, причём позволить ему или заставить его идти до конца в нелицеприятной и неприглядной откровенности. Возможность посмотреть на мир взрослых глазами этого подростка — и показать его самого колючим, угловатым и безоговорочно «неудобным», как для окружающих, так и для себя самого. Не сделав при этом нравственным камертоном: подросток острее чувствует фальшь и резче о ней отзывается, но он и сам не ангел-младенец.
На фото — сцена из спектакля «Квадрат» © Татьяна Никишкина
Радикальнее и конкретнее всего, конечно, эта оптика была предъявлена в спектакле «Шапку надень» — тоже документальной и основанной на личных историях постановке с участием подростков. Екатеринбургский Молодёжный народный театр «Игра» уже приезжал на «Детский Weekend» перед локдауном, предъявив своё видение девяностых, которые не могли застать юные артисты: спектакль по книге Анны Красильщик «Три четверти» был весёлым, нежным, пёстрым и злым, впечатляя едва ли не больше профессиональных, «чистых» работ. Новый опус куда менее совершенен — прежде всего, драматургически. Компиляция монологов о взаимоотношениях с родителями, разделённых вставными танцевальными номерами, и воспринимается не совсем как «спектакль». Но бьёт наотмашь историями и тем, как — неловко, беззаботно, с болью или возмущением, — произносят их герои-рассказчики. Московских зрителей потрясает неуютная правда — в самом деле, странно слышать рассказанные обыденно, без вызова случаи из жизни про домашнее насилие и пьянство (включая детское) как норму. Про любовь, несмотря на рукоприкладство, про стремления и жизненные цели, несмотря на желание «побыстрее напиться» водки в 12-13 лет. Реальность, от которой закрывают детей плашками «16+» и себя — видимым благополучием, здесь предъявлена во всей красе. Включая ту, что в паттернах вроде «будь мужиком» и немногочисленных сценариях действенного социального лифта: задорный коллективный танец в форме условной ДПС с дубинками в руках запоминается не хуже детских исповедальных монологов.
Но это реальность, которая не просто «есть везде». Она была и прежде — вероятно, и останется. Переписка Астрид Линдгрен с девочкой-подростком Сарой Юнгкранц несколько лет назад была издана по-русски под названием «Ваши письма я храню под матрасом» и стала бестселлером. Пётр Чижов в спектакле петербургского Большого театра кукол «немножко СЛИШКОМ одиноко» создаёт монолог-многоголосие, фокусируя внимание не на тех моментах, когда «старенький друг Астрид» поддерживает корреспондентку своим словом, юмором и неравнодушием, а на остальной, «реальной» части жизни Сары. Три актрисы наперебой произносят сплошной монолог взросления: неуклюжая, дерзкая, забитая и непосредственная, эта триединая Сара читает свои и чужие сочинения голубям на захламлённом чердаке. Спорит с родителями, одноклассниками, учителями, со всем миром, который представлен предметами — чаще всего элементами одежды: бесконечно переодеваются сами «Сары», но бесконечно в безликих и безмолвных «противников» превращаются туфли, шали, пиджаки… История Сары в версии БТК отличается от реальной, и местами углы заострены «на русский лад»: например, родительская тирания матери-учительницы и отцово рукоприкладство здесь — узнаваемый бытовой ужас. Тут тоже многое поражает благостно настроенного зрителя, хотя целый ряд признаний подлинной Сары оставлен за скобками. Но всё-таки в финале спектакля есть и Астрид — голос подлинного участия и не лишённого печали жизнелюбия. У Сары из БТК есть реальный шанс докричаться и до зрителей, давая им почувствовать, что такое для подростка — и человека вообще! — состояние «немножко слишком одиноко».
На фото — сцена из спектакля «немножко СЛИШКОМ одиноко» © Андрей Сухинин
В спектакле Веры Поповой «Море. Звёзды. Олеандр», поставленном в Рязанском ТЮЗе, наоборот, предметов почти нет. Есть чернота сцены, на которой остаются и зрители, и две актрисы с фонариками — тоже раздвоенная, спорящая с собой героиня. Непроглядная южная ночь, в которой не случилось изнасилования, но случилось убийство, — даже не читая пьесу Марии Малухиной, зрители могут довольно быстро угадать эти мрачные «предлагаемые обстоятельства». А вот какое отношение ко всему этому имеет героиня-рассказчица, разбираться придётся долго: зрителям — в смысле сюжета, а ей самой — совсем в другом. И если изначально этот максимально лаконичный спектакль-спор, вероятно, отзывался бы актуальными и болезненными проблемами абьюза, насилия, табуированных и замолчанных тем, то в итоге, в контексте весны 2022 года, срезонировала и громко зазвучала другая тема. Этически, впрочем, главная и у авторов. Тема совести, ответственности и выбора пути — действия или бездействия, когда нельзя спрятаться от страшного; тема свидетельского молчания или соучастия; страха навредить словом и нежелания помогать сопернице… Сострадание победит, хотя спор с собой вряд ли останется разрешённым в строгом смысле.
Спектакли смотра, адресованные более юной аудитории, не были настолько острыми, хотя и перекликались со «старшим» блоком, порой весьма неожиданно. Формально, например, «раздвоениями»: в «Мальчиках» Артёма Терёхина (новосибирский театр «Глобус») взрослый герой смотрит, присутствуя на сцене, разыгрываемые другими картины последнего лета своего детства и заговаривает с собой в финале; в спектакле Романа Феодори (Екатеринбургский ТЮЗ) «Питер Пэн в Кенсингтонском саду» герои действующие, танцующие существуют вместе с «голосами» — вокалистами на авансцене. Впрочем, здесь и сам «действующий» Питер Пэн (спектакль поставлен по приквелу известной истории) удвоен — из куклы он, выпавший в окно, потому что забыл, что стал человеком и больше не умеет летать, «превращается» в артиста-танцовщика. И очень может быть, что дальнейшая история, рассказанная в спектакле, — сказочное посмертие героя в своеобразном чистилище. В «Мальчиках» по повести Крапивина смерть бесспорна, зато есть бородатые дети наподобие тех, что встречаются на питерских сценах вроде «Этюд-театра», — они спорят о стишках и скороговорках, цитируя уморительно-серьёзный анализ из книги сказочника и абсурдиста Евгения Клюева. Кто-то из других героев возмутится: «Пятилетние дети так не говорят!». «Пятилетние дети так не выглядят!» — резонно ответят те хором. И «Мальчики», и «Питер Пэн», конечно, про дистанцию между взрослым и ребёнком — в том числе, ребёнком внутренним, — и диалогу-конфликту внутри таких историй нет места. Разве что прозрению (в «Мальчиках» — буквальному).
На фото — сцена из спектакля «Добывайки» © Александра Данилова
А вот «Кентервильское привидение», печальный и остроумный авторский моноспектакль Дениса Полевикова — артиста петербургского театра Karlsson Haus, — по сути, даёт возможность перевернуть всё вышеназванное с ног на голову. Включая тот самый детско-подростковый взгляд на мир — не всё видящий и понимающий, но и не идущий на компромисс. Перевернуть — вместе с маленькими зрителями, пока ещё не поздно. Экскурсия по тёмным «коридорам замка» приводит к цилиндрическому павильону: дети садятся на скамейке вокруг стола, родители — «портреты» — остаются вне сочинённой Эмилем Капелюшем конструкции, «подсматривая» в порталы-окна. Множество маленьких кукол — современных детей, приехавших в замок на экскурсию, — это, по словам рассказчика, двойники реально присутствующих зрителей. Они так и не смогут узнать в «странном гиде» то самое знаменитое привидение. Все, кроме странной, смешной девочки в очках — беззлобного фрика-одиночки, которая просто попробовала поставить себя саму на место призрака. Удвоение-приём здесь становится собиранием, открытием и пониманием — через эмпатию и диалог. В которых, конечно, залог свободы.
…«Я свободный добывайка!» — гордо провозглашал герой зрелищных «Добываек», спектакля Сергея Левицкого (Русский драматический театр имени Бестужева, Улан-Удэ). Простая история небезызвестной Ариэтти как повод для целого циркового представления и путешествия по изобретательно придуманному и сделанному миру крошечных человечков в огромном человеческом доме (художник — сам Сергей Левицкий). Но и, как абсолютное большинство сказок вообще, — простой рассказ о сложном выборе, готовности принять ответственность. И о свободе, в том числе — от собственного страха. Например, от страха перед похитителем и эксплуататором добываек — злодеем-человеком, чьи ботинки занимают полсцены.
Вряд ли даже лучшие сказки в детстве помогут избежать подростковых проблем и конфликтов. Но, по крайней мере, смогут сгладить иной острый угол. А театр, если повезёт, станет для подростка той «Астрид Линдгрен», которая если и не утешит, то хотя бы услышит немой крик. И ответит, как Астрид Саре: Life is not so rotten as it seems («Жизнь не так паршива, как кажется»).