Во второй половине января в московском ТЦ «На Страстном» прошёл фестиваль спектаклей екатеринбургского «Коляда-театра», по своей популярности не уступающий международным театральным фестивалям.
Москва запомнила Коляду с тех пор, как весной 2002 он привёз на «Золотую маску» спектакль «Ромео и Джульетта» с Олегом Ягодиным и Ириной Ермоловой в главных ролях. Ромео и Джульетта были детьми-дошколятами, с карманами, полными конфет, и детскими игрушками. С тех пор у Николая Коляды появился свой театр, спектакли его чуть не каждый год выдвигаются на «Золотую маску», а начиная с 2010 года он ежегодно привозит в Москву весь свой репертуар.
Самый успешный частный театр в российской провинции, он не обласкан критиками, но горячо любим зрителями. К ученикам-драматургам Коляды Москва как будто относится благосклоннее, чем к их наставнику: Василий Сигарев, Ярослава Пулинович, Константин Костенко, Анна Батурина – принадлежат к числу признанных лидеров новой драмы. Собирающий полные залы у себя в Екатеринбурге и в Москве, гастролирующий по России и Европе, у критиков Коляда-театр неизменно находит снисходительно-прохладный приём, и трудно даже сказать, с чем это связано. Театр с сильной труппой и постоянно обновляющимся репертуаром, на треть детским, на треть классическим и ещё на треть состоящим из пьес самого Коляды. Театр, подкупающий домашним уютом и демократичностью: Гамлет на другой день пляшет в массовке; ведущие актёры, не занятые в спектакле, помогают в распространении программок и книжек в фойе; диски с записями спектаклей пишутся по заказу к антракту и, надписанные маркером тут же, «на коленке», выдаются в дешёвых целлофановых «кармашках». За прилавком в открытом доступе и сам Коляда: драматург, актёр, режиссёр, зачинщик нескольких театральных и драматургических фестивалей.
Из тринадцати спектаклей, привезённых Колядой в этом году, три премьеры: «Маскарад», в первом акте нещадно пародирующий ходульный образ романтического героя, а во втором взмывающий до трагических высот; «Большая советская энциклопедия» по собственной пьесе Коляды о ложных и истинных ценностях; и хулиганское зрелище под названием «Слуга двух господ», настоящим сюжетом которого является постановка спектакля отвязной труппой Коляда-театра. Гастроли открывались «Борисом Годуновым» – премьерой прошлого сезона, продолжившей линию спектаклей, поставленных в гротескно-утрированной эстетике «а-ля рюс». Пьеса об особенностях национального менеджмента в постановке Коляды получила оптимистическое толкование: едва уверяешься в том, что народ окончательно и бесповоротно скатился к состоянию скотства и первобытной дикости, как он вдруг отзывается на слова юродивого Николки о царе Ироде, и в толпе человекообразных один за другим начинают открываться человеческие лица. Царь Борис в исполнении Олега Ягодина – человек политически одарённый, освоивший альфа и омега политтехнологий, в финале разъедаем не столько муками больной совести, сколько одиночеством титана среди лилипутов. Самобытного, разнопланового, харизматичного Олега Ягодина хватило бы на десятерых «звёзд» московского разлива. Комик и трагик, драматический артист и музыкант, фронтмен популярной екатеринбургской группы «Курара», он своей игрой поднимает спектакли Коляды до вершин мирового театра. А есть ещё Ирина Ермолова, Василина Маковцева, Антон Макушин, Сергей Фёдоров, Вера Цвиткис, Сергей Колесов; набирают силы молодые Максим Чопчиян, Алиса Кравцова, Евгений Чистяков, Константин Итунин.
В программе фестиваля было несколько спектаклей-хитов из классического сегмента репертуара: шекспировский диптих, две половинки которого вместе образуют своего рода «роман воспитания»: «Гамлет» – о мучительном пробуждении человека из беспамятства дикаря, и «Король Лир» – о болезненности процесса взросления; «Вишнёвый сад», поставленный Колядой как комедия о варварстве и красоте русской души; «Трамвай «Желание» Теннеси Уильямса – об уязвимости и беззащитности красоты перед грубостью; и гоголевская «Женитьба», превращённая Колядой в комическую оперу о русском характере, который долго запрягает и никуда не едет. Классические постановки Коляды построены по принципу контрапункта первого и второго актов: в первом царит пародия, гротеск, уничижительный стёб; а во втором разнесённая в пух и прах пьеса вдруг отчего-то начинает звучать так, как давно уже не звучала в «классическом», традиционном театре, всерьёз и абсолютно свежо. Кроме этого, в рамках фестиваля были показаны два детских спектакля («Золочёные лбы» и «Карлсон вернулся»), ещё две пьесы Коляды «Баба Шанель» и «Всеобъемлюще», а одна пьеса «Киргиз-кайсацкая орда» представлена в читке.
Театральную эстетику Коляды называют не иначе, как варварской, в лучшем случае – наивной. Во всех спектаклях одна и та же декорация – чёрная выгородка, на крошечной сцене в родном Екатеринбурге образующая правильную букву «П», а на просторной площадке московского ТЦ вытянувшаяся в трапециевидную линию; чёрную стену по-разному декорируют, могут даже завесить ненадолго, но сама стена остаётся неизменной. На этом фоне с большой вероятностью могут появиться матрёшки, самовары, рушники, балалайки, китчевые ковры с румяными иконными ликами, бюсты классиков… Костюмы с «блошиного» рынка – кричащих цветов, несовместимых фактур, фасонов, эпох. Никакой театральной машинерии, громкая музыка, любительская хореография. В нормальном театре секундное проявление подобной размашистой вульгарности вызывает мгновенное отторжение, а здесь всё состоит из этого, а результат другой. Едва распахивается центральная дверь и на сцену вваливается вся труппа с песнями и плясками, как ты забываешь и про бедность, и про безвкусицу, и про всё на свете. В одном из блогов прочитала: «Страшное дело – спектакли этого человека. В них точно подмешан аттрактант неизвестной мне природы, который действует следующим образом: невозможно отделаться от одного его спектакля ничем, кроме другого его спектакля. Когда от одного уже совсем невмоготу, то надо начать смотреть другой, и только тогда получаешь передышку на минут 20-30-40, а потом опять увязаешь. И когда же эта мука кончится, и не кончайся никогда». И правда. Гастроли закончились, театр уехал, и в душе образовалась пустота – чувство незаживающей тоски по острым театральным ощущениям, которых, как вдруг выяснилось, в театральной столице мира может недоставать.