Фото: Татьяна Зубкова
На заброшенном заводе «ЗИП» (завод измерительных приборов) в Краснодаре прошла закрытая премьера постапокалиптической версии «В ожидании Годо» Сэмюэла Беккета. По приглашению Светланы Василенко, режиссера и инициатора этого маргинального события, на показе побывали корреспонденты ТЕАТРА, оформившие свои впечатления в виде диалога.
Алексей Киселев: Можно сказать, что мы видели спектакль по пьесе Беккета, в исполнении артистов театра и кино в заброшенном промышленном здании провинциального города. А можно сказать, что мы видели традиционный перформанс с обнаженными женщинами и брутальными мужчинами в типичном для современного искусства пространстве. Так или иначе, интересным, по-моему, этот опыт делает то обстоятельство, что мы вообще-то не каждый день ходим по заброшенным заводам Краснодара.
Лиза Спиваковская: Да. Место действия определяет восприятие этого зрелища. Можно смотреть его так: пьеса играется внутри инсталляции, состоящей из сена, ржавых труб и картонных коробок.
А.К.: Как будто артисты пришли сюда, увидели эти коробки, железяки и валяющуюся здесь же книжку с пьесой Беккета «В ожидании Годо», и начали ее разыгрывать.
Л.С.: То есть пространство неизбежно включает в себя и кирпичи, и холод, и то, что там по коридору обувь разбросана, и вся комната до потолка ею завалена. Свет весь спектакль не меняется, потому что он тоже «поставлен» заранее — как для экспозиции в музее.
А.К.: Путешествие до обогреваемого помещения по холодным ночным залам недостроенного завода тоже больше напоминает посещение выставки, чем ритуальный променад по фойе. Пройдя по темному коридору с исписанными стенами: «ЗДЕСЬ БЫЛ ГОДО», «ГОДО — ЛОХ», — зритель усаживается на соломенный брикет, чтобы увидеть экстравагантный театральный акт. В течение полутора часов двое актеров и две актрисы (что для этой «мужской» пьесы Беккета вообще-то нетипично) разных школ, возрастов и фактур будут произносить на разные лады текст пьесы Беккета среди строительного мусора. Какая главная сцена в спектакле? Как тебе кажется, она есть?
Л.С.: Одной ключевой, наверно, нет.
А.К.: И мне кажется, что нет. Есть поток, общая колбаса смонтированных актерских этюдов. При том, что пьеса «В ожидании Годо» все-таки предполагает некоторое количество опорных эпизодов. Вроде монолога Лакки.
Л.С.: Здесь этот монолог звучит для остальных персонажей как несусветный бред — ультразвук, который заставляет их заткнуть уши. И вообще, конечно, важной точкой становится встреча Гого и Диди (Олег Метелев и Алексей Алексеев) с Поццо и Лакки (Ульяна Запольских и Людмила Дорошева) и их взаимодействие. Раз Поццо и Лакки — женщины, все, казалось бы, должно происходить иначе, чем у них это происходит.
А.К.: Эстрагон в какой-то момент, кажется, пытался флиртовать с Поццо, или мне показалось?
Л.С.: Постапокалипсис, как он получился у Светланы Василенко, это такая «Зона», где нет женщин — и мужчины забыли, что с ними делать. Эстрагон что-то припоминает на секунду, тянет к телу Поццо руку — и сразу же забывает, зачем тянул. Женщины тут, что Поццо, что Лакки — это такие Големы из прошлого. Но ведь и у Беккета Эстрагон ничего не помнит, а Владимир все повторяет несколько раз. Владимир — память, а Эстрагон — забвение. Здесь это подчеркнуто. Это такой двоякий образ современной культуры: Владимир и хотел бы забыть, но не может.
А.К.: Что ты имеешь в виду?
Л.С.: Что мы и рады бы уже не ждать Годо и не заговаривать о нем, ведь его не существует. Но знание, что Годо был когда-то или, по крайней мере, была в него вера, не дает нам сдвинуться с места.
А.К.: Ты, если я верно понимаю, говоришь про бога, а я тебе отвечу про космос. Любопытно, что пьеса, как ни крути, диктует представление о разомкнутом пространстве — поле, планете, космосе. А тут все заперты в тесном помещении. Совершенно точно, никого они уже и не ждут. Персонажи Беккета ждут Годо — и вспоминают, как ждали Годо вчера. Персонажи спектакля — прозябают в берлоге у Годо, которого, по всей видимости, дождались (и возможно где-то здесь покоится его хладный труп), и вспоминают, как когда-то были персонажами Беккета. Все четверо являют собой побочный продукт самоуничтожившейся цивилизации, остатки фауны после второго пришествия. Осколки жанров, памяти, сверхзадач. Трагичный клоун Эстрагон носит фрак и Тимберленды. Герой-любовник криминальной драмы Владимир флиртует с деревом. Весь мир — постдраматический театр.
Л.С.: А как, по-твоему: эта эклектика актерского существования — случайность или концепция?
А.К.: Случайность, работающая на пользу концепции. Почти вся пьеса — хрестоматийная, классическая, великая — артистами намеренно пробалтывается. Лакки выпаливает свой монолог как из брандспойта, Поццо с выпученными глазами выкрикивает реплики с бешеной скоростью, не замечая адресата. Гого и Диди больше увлекаются жестикуляцией, нежели фонетикой. Но Светлана Василенко демонстративно не интересуется такими категориями, как разбор текста, работа с системой образов, метафор и контекстом. И такая ее позиция как художника ставит нас, кстати сказать, в затруднительное положение. Мы одновременно можем относиться к ее работам как к опусам на ниве самодеятельности, и в то же время — как к труднодоступному высказыванию на территории актуального искусства. И то и другое будет одинаково справедливым. Для того, чтобы определить, в какую сторону крен, задам простой вопрос. Если бы этот спектакль проходил на малой сцене репертуарного театра, с кулисами и занавесом — стал бы он поводом для этого диалога?
Л.С.: Не думаю. Его можно представить себе и как драматический спектакль, декорация которого собрана из соломы и строительного мусора. Но то, что поражает в этой истории больше всего — это ее непрактичность, невозможность вписать ее ни в какой контекст. Ведь зал на заводе «ЗИП» был арендован для нескольких месяцев репетиций и всего-навсего трех открытых показов, билеты на которые не продавались.
А.К.: Добавлю только, что восхитительная абсурдность организации этого безумного театрального объединения — и есть главное и притягательное содержание его опытов.
Читать дальше: https://oteatre.info/krasnodar-blok-meterlink/