СПЕКТАКЛЬ: Ак и человечество
РЕЖИССЕР: Дмитрий Егоров
ТЕАТР: Воронежский камерный театр
Ефим Зозуля — это не «какой-то непонятный современный автор». Об этом специально сообщают в самом начале спектакля, обращаясь к консервативному крылу публики. Видимо, для этого же крыла подчеркивают и тот факт, что спектакль никого не оскорбляет (далее следует обширный список тех, кого, видимо, мог бы), а наоборот, воспитывает патриотизм и благотворно влияет на физическое и душевное здоровье зрителей. Текст остроумной прелюдии, точно отражающий странные вывихи нашего времени, написал сам режиссер Дмитрий Егоров (в прошлом сочинявший пьесы под ппсевдонимом драматург Данила Привалов).
Ефим Зозуля — советский прозаик, журналист и военкор, погибший в 1941 году, написал рассказ «Ак и человечество», едкую сатирическую антиутопию, аж в 1919-м, еще до замятинского «Мы» и задолго до «1984» Оруэлла. Сюжет созданной в разгар гражданской войны миниатюры о тоталитаризме, конформизме и ничем не сдерживаемой власти прост: обласканный народной любовью диктатор Ак создает Коллегию высшей решимости, орган с чрезвычайными полномочиями, задача которого — уничтожение человеческого мусора и проверка граждан на право жить.
Егоров сохраняет структуру рассказа — повествование делится на главки, названия которых высвечиваются на экране: «были расклеены плакаты»; «бежали» и т. д. И хотя рассказ Зозули небольшой, тщательная театрализация прозы превращает спектакль в двухчасовое сценическое полотно.
Монологичный рассказ разбит на сценки: скажем, тревожные обывательские разговоры в толпе превратились в настоящее ток-шоу. Ведущий подсовывает микрофон каждому из участников (весь спектакль разыгрывается одной группой актеров, отдельных ролей здесь нет), а те рассуждают — как же так получилось и кому суждено спасение. Каждый в истерической поспешности вспоминает свои хорошие поступки — например, как пожертвовал собой ради спасения тонущих или раздал деньги бедным.
Эстетика первой части напоминает фильмы про советскую жизнь. Комиссия высшей решимости похожа на ту компанию чиновников-самозванцев, которую привел в дом к профессору Преображенскому домком Швондер. Разве что военное сменили на штатское: какие-то форменные безликие костюмы, папки в руках, халатик и косынка у вездесущей уборщицы. Обстановка тоже казенная: художник Евгений Лемешонок придумал сплошную облезлую металлическую стену и серый шкаф с лампочками — по рассказу в шкафу хранили дела пущенных в расход людей; в спектакле же он и есть средство уничтожения. Конвейер работает без сбоев: в шкаф запихивают человека (преимущественно люди идут сами, в оцепенении), нажимают кнопку, машинка смерти трясется и дергается, через несколько секунд открывают дверцы — там только стоптанная обувь. Ее бросают в угол — гора растет — так, что старательная и бесстрастная уборщица в какой-то момент только махнет рукой.
Спектакль, как и рассказ, начинается с листовки: на бумаге, которую истеричная женщина наспех лепит к стене, только рисунок — полукруг восходящего солнца и лучики, видимо, символ новой жизни и молодого государства. Такое же солнышко выбито и на офисных, пластмассовых черных стульях (удивительно, что такие нашлись в магазине IKEA). Потом, когда линия партии поменяется и вместо смерти прикажут радоваться жизни, на эту листовку налепят такую же, только розовую.
Визуальный стиль спектакля можно охарактеризовать как бедный стимпанк. Вспоминаются и советские фантастические фильмы — особенно когда смотришь на еще одно приспособление, на шлем, который надевают на вызванных для допроса, чтобы проверить состояние мозгов и содержание мыслей.
С одной стороны, «Ак и человечество» поддерживает глумливую ноту рассказа, с другой, учитывает и время, в котором писал Зозуля, и наше довольно агрессивное, обозленное сегодня. Гора обуви растет, но когда времена поменяются, здесь кто-то предприимчивый воткнет табличку «Ликвидация коллекции». Его прогонят, побьют, начнут с утрированной бережливостью и аккуратностью сооружать мемориал, сверху положат траурный венок.
В спектакле нет загадок, он публицистичен. Единственный не очень прямой ход — видео на экранах, перемежающее эпизоды: в замедленном темпе крутят советскую спортивную хронику — взлетает прыгун с трамплина в воду, женщина на трибуне улыбается и энергично хлопает в ладоши. Этот штрих заставляет вспомнить другой спектакль Егорова, миниатюру по рассказу Пригова «Битва за океаном» про отечественный и американский хоккей. Спектакль появился отчасти вынужденно — взамен запрещенного «Православного ежика» в трилогии «Песни о Родине». В «Аке и человечестве» эти документальные зарисовки под музыку смотрятся особенно зловеще — спорт как символ имперского наступления, подминающего личное под государственное.
Актеры подают своих персонажей почти карикатурно — одна из осужденных за праздную жизнь, кривляясь, делает селфи, заходя в шкаф смерти; долговязый парень, изображающий тринадцатилетнего подростка, как отличник складывает руки на коленках; мультяшно, на одной ноте, визжит женщина после допроса. Камиль Тукаев играет Ака тоже иронично, с дистанцией, обнаруживая в своем герое черты то Ленина, то Гитлера, то Сталина. Изображает он их, конечно, в стилистике спектакля, как персонажей масскульта. Такова же и его метаморфоза — от злодея к доброму реформатору.
Собственно, единственная смысловая операция с текстом рассказа, которую проделал спектакль, относится именно к этой метаморфозе. У Зозули, несмотря на сарказм, в финальной части чувствуется некоторый оптимизм: Коллегия высшей решимости переименовывается в Коллегию высшей деликатности, ее члены теперь не подписывают смертных приговоров, а поздравляют граждан с фактом существования и т. д. Да, радость жизни оказывается такой же казенной, как и террор. И все же исчезновение Ака описано так, как будто и вся история легендарна, полусказочна. Спектакль же описывает новую жизнь с позиции сегодняшних знаний о мире: сначала интерактив (еще одна драматургическая интермедия режиссера), в котором зрителям предлагают поучаствовать в эксперименте по нормализации жизни, а затем — результат. «Жизнь стала нормальной!» — подчиняясь воле артистов, кричат зрители, на сцену выходит стройный юноша в красной рубахе и, старательно имитируя белорусский акцент, поет старинный хит «Сябров» «Вы шумите, березы». Девушка на подтанцовке выделывает стремительные акробатические номера, другие стелют зеленый ковролин, искусственную траву, расставляют шезлонги. Выжившие лениво и равнодушно говорят о прошлом и настоящем. Отдыхают.
Спектакль «Ак и человечество» не претендует на глубокий анализ современности, скорее, удивляется писательской прозорливости, сумрачно усмехается историческим закономерностям и в итоге отпускает зрителя на улицу в убеждении, что смех — самое эффективное оружие против тотального маразма. Или, может, и не эффективное, но единственное.