Вчера в Большом театре завершился фестиваль «Век Весны священной – век модернизма». Под занавес Финский национальный балет показал аутентичную «Весну», балет Игоря Стравинского, Николая Рериха и Вацлава Нижинского. И сейчас еще этот балет кажется диким, брутальным, невероятным. А как и кому его идея могла прийти сто с лишним лет назад?
По легенде, созданной самим Стравинским, композитор увидел «Весну священную» во сне. Узнав об этой версии, Рерих возразил: «Не знаю, что за сны Стравинский видел и когда, но вот как было дело…». Согласно версии номер два, Стравинский пришел к Рериху с идеей написать балет, и тот предложил на выбор два сюжета, – в том числе, «Весну». Вскоре к двум соавторам присоедился третий – хореограф Михаил Фокин, который тоже поучаствовал в разработке идеи. Исследователи продолжают выяснять, кому из троих принадлежал первоначальный замысел, то оспаривая первенство Стравинского, то отметая претензии Рериха. Но не так важно, кто из троицы первым сказал «А». Лучше посмотреть, откуда вообще пришла идея «Весны», на какой почве она взросла, из каких сфер к нам залетела.
В издании «Век Весны священной – век модернизма», которое подготовил Большой театр к фестивалю (составители Павел Гершензон и Ольга Манулкина. М., 2013), Аркадий Ипполитов приводит интересный факт. Оказывается, журнал венского Сецессиона назывался «Ver Sacrum» – по латыни, весна священная. Журнал выходил на рубеже старого и нового века, в 1897-1903 годах; в нем участвовали Рильке, Гуго фон Гофмансталь, Метерлинк и Кнут Гамсун, оформляли его известные художники югендстиля. «Ver Sacrum» был лишь первой ласточкой той веры в обновление жизни, в которую обратились многие интеллектуалы и художники авангарда. Речь шла, ни больше, ни меньше, о ревитализации христианства, неуклонно терявшего свою традиционную роль – служить центром духовной жизни Запада. Придать христианству новую энергию пытались, соединив его с архаическими, античными корнями; корни эти искали в язычестве, гностике, герметизме и неоплатонизме. Не случайно рубеж веков стал свидетелем подъема масонства, теософии и антропософии, оккультизма и мистицизма.
Для всех этих течений обряд и ритуал играли первостепенную роль. Истоком и моделью для многих неоязыческих ритуалов стали Элевсинские мистерии – таинство, совершаемое в Элевсине жрецами Деметры и Коры. Связанный со смертью и возрождением – пишет М.Л. Гаспаров, – это был один из самых таинственных ритуалов. Объявлялось священное перемирие, в Элевсин стекались толпы народа. Процессия несла закрытый круглый короб, а в нем неведомые священные предметы. Были жертвоприношения, ночные песни и пляски, посвящаемые постились, а потом пили Деметрино питье «кикий» и входили в храм. Там перед ними раскрывался заветный короб, показывались и объяснялись священные предметы, а потом каждый произносил слова клятвы.
Так вот, в марте 1910 года – именно тогда, когда Стравинский якобы увидел сон о «Весне» – масон, маг, поэт и альпинист Алистер Кроули вместе с подругой, скрипачкой и актрисой Лейлой Уоддел поставил «Элевсинские мистерии» (по английски, «The Rites of Eleusis») в Лондоне. А в 1912 году Рудольф Штайнер, отложившись от Теософского общества и основав свое собственное – Антропософское, написал и поставил для него «Мистериальные драмы». Тогда же для Ритмических игр, которые по античному образцу проводили в Хеллерау, Эмиль Жак-Далькроз поставил «Орфея и Эвридику» – оперу Глюка, донесшую до нас отзвук Элевсинских мистерий. На спектакле-мистерии присутствовал артистический бомонд со всей Европы – и, конечно, Дягилев, Анна Павлова и Нижинский.
Итак, почва для «Весны священной» оказалась удобренной не только в России, но и в Европе. В России же первыми ростками стали два произведения: одно – Стравинского, Рериха и Фокина-Нижинского, а другое – писателя Алексея Ремизова и композитора Анатолия Лядова. Ремизов – знаток русских древностей и мастер розыгрышей, известный также как Царь Асыка Первый, Обезьян Великий, основатель Обезьянней Великой и Вольной Палаты. В 1907 году он сочинил «Бесовское действо»; пьесу поставили в Театре Комиссаржевской. Лядов же знаменит своими «сказочными» симфоническими поэмами «Баба-Яга», «Волшебное озеро», «Кикимора» и собирательством русских песен. К сожалению, известен он и своей медлительностью – такой, что Дягилев, заказавший было Лядову музыку для балета «Жар-птица», в конце концов отчаялся и передал заказ молодому Игорю Стравинскому.
Еще в 1910 году Ремизов и Лядов начали работать над балетом на тему русской старины для Мариинского театра. Назывался балет «Алалей и Лейла», ставить должен был Мейерхольд, оформлять Головин, а делать хореографию Фокин. В результате в 1910 году началась интенсивная работа двух групп: Мейерхольд координировал работу Ремизова, Лядова и Головина, а Дягилев организовывал Стравинского, Рериха и Нижинского. Обе группы пытались сохранять работу в тайне, но Ремизов и, особенно, Фокин общались с Дягилевым, и «утечка информации» представляется неизбежной. Однако главное – не это; главное – то, что обе группы создавали не просто балет, а мистическое действо, мистерию.
Ремизов назвал свой замысел «большим музыкально-плясовым действом» или «русалией». Русалии, или проводы русалки – пишет Б.А. Рыбаков в книге «Язычество Древней Руси» – это весений обряд призыва дождя и моление о будущем урожае. На Балканах русальские традиции сохранялись еще в XIX веке. Русальские игры включали хороводы и пляски, а их непременным участником был «свирец» – флейтист, знающий особые русальские мелодии. В Болгарии заключительная мелодия была самой темпераментной и называлась флоричик, напоминая о магическом смысле русалий, связанном с ростом и урожаем. Пляска сопровождалась восклицаниями и вскриками (согласно Б.А. Рыбакову, славянское «Ой-леля!» – не что иное, как «Эвоэ!» древних греков, поклоняющихся Дионису). В бешеных хороводах русальцы доходили до исступления и падали без чувств.
Сюжет «Весны священной» возник уже летом 1910 года; либретто «русалии» было завершено весной 1912 года (первого мая – сообщает исследователь творчества Ремизова Ю.В. Розанов – тот читал его Александру Блоку). Однако из-за медлительности Лядова музыка к балету не была готова и в 1913 году, когда премьера «Весны» уже состоялась. «Священная весна не есть ‘балет’, – писал Сергей Волконский, – это ритуал, это древнее обрядовое действо». Светская публика Театра Елисейских полей ошибочно приняла «Весну» за еще один балетный спектакль и потому в нем разочаровалась. Парижские острословы, не верующие ни во что, кроме jeux d’esprit, переименовали «Le Sacre du printemps» в «Le Massacre du printemps» – «избиение весны». И оказались, между тем, правы: игра слов отсылала к сути действа – к Великой жертве. Ее предстояло принести человечеству всего лишь год спустя: на Европу надвигалась мировая война. Тогда же, в августе 1914 года Лядов умирает и перед смертью уничтожает черновики написанной к тому моменту музыки. «Русалия» так и не была создана, и единственной мистерией возрождения на всё грядущее столетие стала «Весна».