СПЕКТАКЛЬ: «Мастер и Маргарита»
РЕЖИССЕР: Сергей Женовач
ТЕАТР: Студия театрального искусства
Если бы у Алексея Верткова не было «Золотой маски» (за роль Венички в ерофеевских «Москве-Петушках»), то ему бы следовало ее дать за роль Воланда: мало кто на сегодняшней русской сцене способен так убедительно сыграть злодея, да еще увидеть его умным, серьезным, противоречивым. Умение мастерски использовать собственное человеческое — да и актерское — обаяние отличали Верткова всегда, с самых первых его спектаклей в Студии театрального искусства. Его способность едва уловимым движением тонких губ выразить иронию, а в простой бытовой фразе вскрыть инфернальный, даже зловещий подтекст в полной мере проявились в предыдущей постановке Сергея Женовача — «Самоубийце» Николая Эрдмана, ставшем своеобразным эпиграфом к нынешнему «Мастеру».
Но если там Вертков играл негодяя, то в «Мастере и Маргарите» его Воланд больше Иисус, чем сам Иешуа Га-Ноцри. В каком-то смысле он страдает за нас всех, хоть и ставит этому миру и его обитателям жирный черный ноль. Решение, в котором дьявола играет главный интеллектуал театра, актер с сильнейшей харизмой и нешуточной армией поклонников, говорит о замысле режиссера не меньше, чем все его мизансцены. В больничном мире спектакля, где Спаситель сумасшедший, Мастер слаб духом и телом, пятый прокуратор Иудеи мучается мигренью, а санитары — натуральные слуги дьявола, злу может противостоять только главный носитель этого зла.
На первый взгляд этот Воланд ехиден, но если присмотреться чуть внимательнее, то на его лице можно увидеть следы усталости и отчаяния. Он самый человечный из тех, кто находится на сцене. Кажется, он единственный тут страдает и осознает всю безвыходность этого страдания. Конечно, временами он откалывает фокусы — долго сидит в воздухе без стула (так что начинаешь верить в его сверхъестественные способности), говорит то с немецким акцентом, то вообще без него, негромко, но отчетливо постукивает тростью с набалдашником в виде собачьей головы по полу, так что из-под него в мгновение ока возникают услужливые, но гадливые слуги.
Многие теперь говорят и пишут, что Женовач прямо-таки болен Булгаковым, но в самой постановке «Мастера и Маргариты» нет ничего болезненного. Это честная и понятная работа, которую режиссер готовил несколько лет. Он сам написал инсценировку и переработал черновики писателя, поэтому отвечает буквально за каждое слово в спектакле. Естественно, ему пришлось пожертвовать некоторыми линиями и персонажами романа (в частности, распятием Иешуа и практически всей библейской линией). Тем удивительнее упреки в пренебрежении к оригиналу и разгоревшаяся среди критиков дискуссия о сценичности произведения, многократно поставленного в кино и театре.
Женовач, однако, не оглядывается на фильмы и спектакли, не полемизирует с Анджеем Вайдой или Юрием Любимовым, не волнуется о том, будут ли сравнивать молодого Игоря Лизингевича с Анатолием Белым из технологичной мхатовской феерии 2011 года выпуска. Он ставит собственную версию романа, переставляя акценты и перенося место действия в сумасшедший дом. Его интересует соотношение дьявольского и божественного в каждом из героев.
Чтобы найти сценический эквивалент булгаковскому тексту, Женовач прибег к несложному драматургическому решению: поделил роман на части — «повседневную» и «вечную», прозаическую и поэтическую. И если первое действие спектакля почти целиком происходит в Москве 1920-х, то второе уже где-то в окрестностях Чистилища. Если в первом, утрированно бытовом, актеры рисуют широкими мазками, а декорация Александра Боровского представляет зашторенное безвоздушное пространство советской психушки, то во втором сквозь приподнятые белые занавеси просматривается линия горизонта.
В комедийно-пародийной первой части Женовачу очень пригодился опыт «Самоубийцы». Но там намеки на инфернальность были незаметно рассеяны тут и там, здесь они сосредоточены в образах Коровьева, Азазелло, Геллы и Бегемота. Удивительно, как точно актеры (и особенно Вячеслав Евлантьев) играют переход от человеческого к дьявольскому, как ловко показывают двойственность сознания, как выступают не адвокатами, но прокурорами своих персонажей. Эта адская четверка то психологически достоверна, то до предела отстранена, то любезна и льстива, то нагла и хамовата. Наблюдать за их выходками — одно удовольствие. Но истинное наслаждение получаешь все-таки не от хитроумных манипуляций сомнительного квартета, а от миманса их предводителя.
Актер играет одними губами, фактически не двигаясь, почти не жестикулируя, но от его тихо и четко артикулированных слов, по-рысьи вкрадчивых поворотов головы, устрашающих ударов тросточкой об пол содрогаешься, потому что понимаешь: перед тобой дьявол во плоти. Вертков играет не проходимца или сумасшедшего, он самый нормальный из всех действующих лиц. У него трезвый ум, жесткий взгляд и огромный жизненный опыт. Его сатанинский замысел заключается в том, чтобы вытаскивать из людей то, что в них скрыто и о чем они сами не подозревают. Он первоклассный психолог, и при другом раскладе так мог бы выглядеть Зигмунд Фрейд (или, скорее, Карл-Густав Юнг): неслучайно во время визита в психушку он смело раздает рекомендации страждущим.
Это именно он — изящно и уверенно — управляет всем происходящим на сцене. Первое действие по его воле превращается в жалкий фарс, участниками которого становятся не столько актеры, сколько зрители. Именно перед ними Воланд ставит зеркало, в котором они обнаруживают собственное сходство с публикой советского варьете — настолько поразительное и неприятное, что некоторые, не выдержав, возмущенно удаляются из зала. Меж тем на сцене царит тщательно продуманный хаос: оглушительный джаз, пикантно-алое кружевное женское белье, летающие пачками доллары и черная магия во всей красе (для постановки трюков режиссеру даже понадобился специально обученный человек). Отвратительную вакханалию прерывает лишь появление Маргариты Николаевны, явленной народу как Джульетта, с балкона.
Маргарита в спектакле Женовача так же противоречива, как и все вокруг. Назначение на роль молодой, но быстро ставшей примой СТИ Евгении Громовой логично. Она, с одной стороны, играет вполне земную женщину, не лишенную амбиций и самолюбования, а с другой — человека, готового в критической ситуации на все. Ее глубокий голос, манера гордо шагать в одной простыне, распрямив обнаженные плечи, порывистые жесты и кошачья грация прекрасно дополняют образ и не оставляют сомнений в том, почему эту Маргариту захотел видеть хозяйкой своего бала сам Сатана. Рядом с ней Мастер выглядит слабым и никчемным: он вовсе не разыгрывает сумасшествие, он и вправду болен.
Помешан в спектакле буквально каждый. Поначалу сопротивлявшийся надвигающемуся безумию Иван Бездомный (точная, саркастичная и одновременно нежная роль Ивана Янковского) под натиском действительности к финалу теряет последние остатки рассудка. Истеричный Понтий Пилат весь спектакль борется с мучительной головной болью и в итоге проигрывает эту битву. Безобидный шизофреник Иешуа Га-Ноцри хоть и присутствует чуть ли не во всех сценах, но способен лишь глупо ухмыляться. Левий Матвей с перебинтованной головой не заслуживает даже отдельного упоминания. И хотя действие во второй части перекочевывает из сумасшедшего дома в иные, более высокие сферы, градус общего безумия не снижается до самого финала. Просто из повседневного оно преображается в космическое, вместо приземленных приобретает поэтические черты. Сарказм и злободневность ближе к финалу оборачиваются печальным разговором о природе любви, о полете и его невозможности, дерзании и дерзости, безумии и смерти.
В итоге Воланд Алексея Верткова оказывается единственной сильной личностью в мире, где обитают слабаки и посредственности. Лишь благодаря его внезапному явлению Москва на пару дней из захолустного сумасшедшего дома, где правят бал низменные желания, пустые амбиции и тщеславие, превращается в эпицентр жизни, но тут уставший скиталец дьявол устраивает поджог и устремляется на новое место. Маргарита печально глядит ему вслед, зная, что больше ничего интересного в ее жизни не случится, а Мастер утирает скупую слюну. Их земная жизнь кончена, а до небесной еще далеко. Счастья они не обрели, но зато заслужили покой — как когда-то и предсказывал Булгаков.