Сегодня и завтра, 28 и 29 сентября, в Калининградском драматическом театре играют премьеру спектакля Владислава Тутака «Макбет. Трагедия» по пьесе Шекспира (в переводе Пастернака).
Ученик Руслана Кудашова Владислав Тутак не впервые обращается к шекспировским текстам, хотя до сих пор это происходило «опосредованно»: в виде цитат и аллюзий пьесы Великого барда появлялись в его спектаклях «Лев и Птичка» в Большом театре кукол, «Принц в корзине» («Театральный проект 27»), «Биография из леса» (Тюменский Большой драматический театр), а как актёр Тутак принимает участие в спектакле своего мастера «Гамлет. Ширма» в БТК. Однако буквально шекспировскую пьесу он ставит впервые (и впервые сотрудничает с Калининградским драматическим театром).
Об этом опыте и о том, почему важным было вынести в заглавие спектакля слово «Трагедия», а также о необычном визуальном решении «чёрно-красной» постановки Владислав Тутак подробно рассказал нашей редакции: «Шекспир всегда “ходил где-то рядом”, но у меня никогда не было внутренней цели взять его конкретную пьесу и сделать спектакль – не было ощущения, что я хочу поставить, например, “Гамлета”, “Бурю” или что-то ещё. Нравилось быть рядом с Шекспиром, но не входить в него так глубоко и досконально, как сейчас. И хотя “Макбет” — самая короткая его пьеса, но всё равно она очень сложно даётся. Даже технически, для артиста — несение мысли, ритмика, музыка, способ существования и исполнения, отличный от прозаического текста. Но язык сразу погружает и актёра, и зрителя во внебытовое “пространство над”. Был великий спектакль Някрошюса, который как раз умел создавать миф на сцене, вести разговор с небесами. А мне кажется, для этого и создан театр – для открытия другого мира. У нас есть “привет” Някрошюсу, и это было для меня важно, потому что, когда я приехал, первое, что мне рассказывали, — что он в этом театре был, играли “Гамлета”. А Шекспир уникален тем, что даёт это пространство “над”, расширяет границы человека. И в этом есть театр! Поэтому в нашем спектакле мы не боимся смешивать эстетики, замедлять время. Есть сцена ожидания, когда Макбет уходит убивать Дункана – убийство, по законам театра, происходит за кулисами, мы его не видим (это тоже один из принципов). Интересно, как собрать зрительское внимание, чтобы на сцене не происходило ничего, но при этом создавалось напряжение, такой растянутый момент томительного ожидания в пустоте. Пусть через раздражение.
Меня меньше всего интересовал какой-то социальный контекст, актуализация темы, которая есть, безусловно, в пьесе и будет откликаться, – этого хватает “на информационном уровне” в тексте. У нас, как ни странно, получается лирический спектакль – как будто не свойственная этой кровожадной, грубой и “мясной” пьесе интонация. Это получилось само собой и как-то вдруг стало самым важным: ощущение катастрофы, которая висит над миром. Для меня главный герой нашего спектакля – не Макбет, Леди Макбет или кто-то другой, а Трагедия, исследование этого поля, ощущения, в которое мы попали. Если воспринять слово “трагедия” через какой-то внутренний разлом – души, сердца, мозга, памяти, сожаления о прошлом и о несбыточном будущем, — то оно сегодня есть. И, мне кажется, никуда не уходило из мира, из человека: мы рождаемся, а рядом уже ходит смерть. Для меня то, что у нас получается, — это такое “эстетизированное зло”. Зло же понятие растяжимое, и даже убийство, как бы странно и страшно это ни звучало, бывает красивым – например, так подано Достоевским убийство Настасьи Филипповны. Вот и мы пришли к какому-то поэтичному злу — оно как будто не страшное. В этом, может быть, и заключается парадокс сегодняшнего времени – мы уже настолько привыкли существовать в странном состоянии, что и зло как-то модернизировалось – в нас, внутри, — стало привычным. И вот это, наверное, как раз страшно.
Мы должны погрузить зрителя изначально в мир, который уже вымер: выжженная земля, на которой остался один чёрный цвет. Кроме гигантского зла, в нём не осталось ничего, — и люди в этом существуют, вершат свои маленькие делишки в чёрном кубике из театрального бархата. Для меня это вселенная трагедии “посредством театра” — большая пустая сцена (такой “Питер Брук”), и где-то в глубине скукоженный силуэт человека, который в сравнении с этим пространством “квадрата Малевича” очень-очень маленький, он совершенно ему не соразмерен. У нас два акта – “чёрный” и “красный”. В “чёрном” закрыты маленькие обитатели трагедии, которые уже абсолютно обесчеловечены, – такие архетипы, в чёрных костюмах (разных, много переодеваний) и чёрном гриме, они сливаются с пустотой, лица – с пространством. От черноты устают глаза, иногда непонятно, кто говорит, и путаются все координаты. А второй акт, когда Леди сходит с ума, — “красный”: появляются красные пятна и персонажи в красных костюмах с красным гримом, коробка из чёрной бархатной превращается в красную бархатную – внедряется другой, очень яркий, цвет, который бьёт по глазам: больная вселенная. Для меня это всё общее поле трагедии. И история про воспалённое сознание человека, который “заблудился в сумрачном лесу”, замкнутый “четвёртой стеной” между сценой и зрительным залом в этой коробке.
Но важно выхватить фигуру, которая была бы над этим миром. Одной из них стала Геката – предводительница ведьм, царица потустороннего в пьесе. Это мифологический персонаж, древнегреческая богиня, так что Шекспир напрямую “вводит трагедию в состояние трагедии”. В нашем спектакле это некий хор в лице одного человека. И нам очень много даёт актриса – Татьяна Рогачёва, очень объёмная внутренне, человечески, статная. Она такая “сказительница” и ведёт спектакль, открывает эту историю, как ящик Пандоры: для меня такой способ разговора — “сказка на ночь” — это очень логичный, простой, театральный и действенный “вход”. В пьесе у Гекаты маленькая зона, один монолог с характеристикой Макбета – что он не из-за магических чар превратился в деспота и “демона”, а сам априори таким является. Это одна из тем, которые меня волнуют: мы привыкли обращаться к высшим силам, но проблема заключается внутри человека. И важное обстоятельство этой пьесы, как мне кажется: Банко и Макбет перед встречей с ведьмами уже убийцы – они победили в битве, убили на ней сотни людей. Это люди, у которых изначально руки в крови. И в нашем спектакле нет ни одного персонажа, который не согрешил и чист: это мир уже исковерканных, изломанных не-людей».
Помимо Татьяны Рогачёвой, в спектакле заняты артисты Максим Пацерин (Макбет), Марина Юнганс (Леди Макбет), Максим Кудрявцев, Павел Самойлов, Альберт Халмурзаев, Андрей Вареницын, Елизавета Кудрявцева, Ярослава Бурлакова, Александра Черных, Владислав Лепин, Алексей Грызунов и Антон Контушев.
Вместе с режиссёром над премьерой работают художник Светлана Тужикова, композитор Дмитрий Мульков, художник по свету
Ксения Козлова и ассистент по пластике Валерия Ледовских.