Как бывший директор МАМТа Владимир Георгиевич Урин освоился в Большом, а бывший замдиректора Большого Антон Александрович Гетьман в МАМТе. И что нам из этого выйдет
На старт, внимание. Москва
Когда кто-то за глаза хочет уязвить Владимира Урина, в ход идет аргумент «ну понятно, Кировский ТЮЗ». Между тем отсылка к началу карьеры нынешнего генерального директора Большого театра работает в обратном направлении: в том самом Кировском ТЮЗе, который Урин вообще-то возглавил в 26 лет, все у него шло настолько ладно и с запасом масштаба, что покорение столицы было вопросом времени. И все же в столице через восемь лет он утверждался не как рисковый «гений из провинции» и очиститель Авгиевых конюшен (ну ладно, кризис-менеджер). Он стал начальником кабинета детских и кукольных театров Всесоюзного театрального общества, СТД, начав руководить известным ему делом как чиновник. Каким он был для тех, кто остался ниже или продвинулся выше, мнения разные, но детские и кукольные театры не горевали, а сильных врагов Владимир Урин себе не нажил. Его волшебное «судьба ведет» на самом деле отточено как логарифм: восемь лет в Кирове, шесть лет с детскими театрами, восемь лет секретарь правления СТД с расширенными функциями до первого заместителя при народном любимце Михаиле Ульянове, расхватанном по перестроечным митингам. Урин тогда в маленькой компании придумал «Золотую маску», и фантомные боли в связи с ее судьбой не отпускают его до сих пор. Годы расширенных полномочий пришлись на 1987—1995, и зрители помоложе не помнят, что это странное время вместило ГКЧП, горы взрывных публикаций, общее помешательство и, например, мою знакомую-умницу, преподавателя вуза и кандидата философских наук, торговавшую расческами на Кузнецком мосту — все придумывали, как кормиться. Театры перебивались с хлеба на спирт «Рояль», самыми лихими оказались артисты балета: бренд знатный, язык не нужен, знай, чеши по забугорью «Лебединые» да «Щелкунчики», хоть Большим театром назовись.
В 1995 году Владимир Урин вернулся с чиновничьей работы директором в Московский музыкальный театр имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, где уже не первый год работал тандем Александр Титель (худрук оперы) — Дмитрий Брянцев (главный балетмейстер). Вписался, обжился, поладил, придумывая, как выживать театру. Заявил о себе как директор, влияющий на художественный процесс. Завел диковинное для театра дело — собственный сайт в интернете, навел порядок в актерской вольнице. В 2004-м не дождался из отпуска главного балетмейстера МАМТа и своего одногодку Дмитрия Брянцева, как впоследствии выяснилось, убитого коллегами по бизнесу.
МАМТ, если кто забыл, тоже капитально реконструировали, и он дважды горел. Параллельно с текущими заботами в 1997 году Владимир Урин и соратник-жена-сильный продюсер Ирина Черномурова, руководитель отдела зарубежных связей МАМТа, сдюжили фестиваль современного американского танца ADF / Russia II с самой настоящей Танцевальной труппой Пола Тейлора. Двумя годами позже — первый европейский фестиваль современного танца EDF I с невероятным «Русским вечером» (доступ на сцену получили вчерашние генералы танцзадворок). Еще через год в Москве были труппы Триши Браун, Карин Сапорта, Жозефа Наджа, снова «Русский вечер», ощущение московской театральной жизни как части мирового процесса, молодость и счастье. Урин сутками носился между культурными атташе посольств и вообще-то много потрудился, но не рисковал, а объединил и возглавил то, что уже давно надо было объединить и возглавить, опередив конкурентов. В отношении российского танца ровно на год обошел национальную премию «Золотая маска». С 2003 года его просветительски-гастрольная активность, уже без участия отечественного производителя, стала называться международным фестивалем современного танца DanceInversion. Именно он сейчас расправил крылья на Большой, МАМТ и еще две площадки, привезет восемь компаний и продлится с 25 сентября по 3 декабря. Искренне завистливый театральный мир говорит об уринском свечном заводе и запасном аэродроме, а по мне так в любом случае прекрасное дело. Даешь больше гастролей хороших и разных.
Видимо, Владимира Урина можно считать крепким директором эпохи перестройки, сумевшим сориентироваться по обстановке и поймать волну. За 18 лет работы в МАМТе театр сохранил, партнеров нашел, сбыт наладил. К моменту, когда его призвали к вершине карьеры, в Большой, МАМТ смотрелся благополучнее старшего по званию. Да, масштабы несравнимы, но обстановка спокойнее, певцы без помпы поют по всему миру, балетная афиша цветет и радует. Вечное русское «дальше от царей голова целей» — вот что такое форматы МАМТа. Да что там — любого российского театра, кроме слишком близкого к протоколу Большого.
На старт, внимание. Санкт-Петербург
Антон Гетьман на семнадцать лет моложе Владимира Урина, то есть к моменту perestroyka был студентом и только начал набирать профессиональный опыт. Урожденный ленинградец с правильной театральной карьерой: дитя кулис, окончил школу, отгулял лето, в сентябре пришел в Малый драматический мальчиком на побегушках, параллельно учеба в ЛГИТМиКе, потом несколько театров и профессий от юнца при микрофонах и соли земли — монтировщика сцены до директора. Шаг за шагом. Два года он отдавал долг родине службой в армии, деля тяготы казенной жизни с, не поверите, нынешним руководителем балета Большого Махарбеком Вазиевым. Для петербургских театральных он свой, так что трехлетний промежуток между окончанием ЛГИТМиКа и постом директора драматического театра на Литейном никого не удивил. Дальше карьера делает качественный рывок: с 1995-го по 2002-й Гетьман директор легендарной Санкт-Петербургской академической филармонии имени Шостаковича. В ту пору появился анекдот, что на выходе из Ленинградского вокзала в Москве стоят люди в штатском, хватают из «Красной стрелы» каждого второго и сажают в руководящее кресло. В 2002 году старший петербургский коллега Анатолий Иксанов, став генеральным директором Большого театра, пригласил перспективного директора филармонии в заместители.
На этом месте Гетьман был метафорически правой рукой гендиректора, фактически базовым механизмом сложной махины, где что ни шаг, то минное поле и «домино» последствий. По определению человек команды Иксанова, он характерный ее представитель. Образ молодого в общем-то человека — не партикулярный костюм, а жилетка с белой рубашкой, похожей на нарукавники конторского работника, и очки, похожие на пенсне. Четкий контроль эмоций, вежливые внятные просьбы. Без особых усилий он мог бы стать популярной публичной фигурой, но ему гораздо ближе (и сейчас тоже) быть серым кардиналом-трудоголиком. Большой театр, всегда вызывающий смесь восторга и горечи, в это время превратился из образцового российского непоймичего во вменяемый по функционалу механизм с внятной бизнес-моделью (насколько это вообще возможно в его приправительственных условиях). Это превращение — слабо артикулированная заслуга команды Иксанова вообще и Антона Гетьмана в частности. Что не заслоняет множества моментов, когда вместе с водой выплескивали детей, теперь успешно рассеянных по свету. Но сальдо команды Иксанова все же активное, как бы ни смазали впечатления скандалы последних лет. Пришедший в 2013 году Владимир Урин заявлял, что не станет резко менять команду (так Ельцин собирался класть голову на рельсы), и Гетьман продержался еще три года — всего четырнадцать лет в Большом. В 2016 году он был назначен генеральным директором Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. На место, где Владимир Урин проработал восемнадцать лет и где за его трехлетнее отсутствие ничего не изменилось.
Обещанного ждут. Большой
В этом году Владимиру Урину исполнилось 70, но по нему этого никогда не скажешь: двадцать лет он будто в одной поре — живой, летучий, скорый. За три года в Большом он дал общественному мнению три повода для радости. Первое: пристально занялся проблемой перекупки билетов; вот прямо сейчас зайдите на сайт Большого театра, билетов полно, а что дороги — так ведь не театр отвечает за средний уровень жизни граждан. Второе: пролоббировал (почти готовый при прежней команде?) коллективный контракт, похожий на страшный сон французских и итальянских театральных профсоюзов, закрепив примат интересов театра. Третье: довел до точки ангажемент Иксанова, переманив в Большой из Ла Скала прежде элегантно ускользавшего Махарбека Вазиева. Есть и две дополнительные опции: уже упомянутый DanceInversion, проходящий теперь и в Большом (Урин остался там генеральным директором), и приглашения оперных звезд (Анны Нетребко) в спектакли Большого, от которых они не смогли отказаться. Каким образом опытнейший Владимир Георгиевич осмелился поддержать Тимофея Кулябина после скандала с новосибирским «Тангейзером» и почему не случился «Нуреев», но случилось все вокруг него, мы толком не знаем. (Если бы умный пресс-секретарь Большого Катерина Новикова, человек абсолютно театральный и наблюдательный, захотела написать дневники, я бы отказалась от многого ради участия в фандрайзинге издания. Ну правда — сколько же можно учиться у Теляковского?) По афише нынешний сезон запланирован тихий-спокойный, но то, как Владимир Урин будет выпутываться из ситуации с «Нуреевым», станет показателем его перспектив в очень горячем кресле.
Обещанного ждут. МАМТ
К перемене участи Гетьман был готов и быстро сориентировался. Призвал экс-премьера Гранд-опера Лорана Илера на место шефа разоренного балета, дав ему карт-бланш. Не упустил архивную сенсацию: найденная пыльная папка о находившемся в здании в 1920—30-е годы «Зале Моцарта» со смелыми афишами дает повод разогреть концертную деятельность до «более дерзкой и продвинутой». Плюс подоспевшая формальность: в декабре 2018 будет столетие МАМТа, и глупо не видеть в нем веху во всех смыслах. Команда предыдущего директора — Ирина Черномурова, Александр Титель, Антон Гришанин — переместилась в Большой или готова переместиться. Притом Гетьман не гремит топором в гораздо более управляемом, по сравнению с Большим, театре-доме. Он выглядит не слоном в посудной лавке, а упертым игроком, способным сделать из «вечно второго» муниципального нечто особенное. Театр, упраздняющий своим существованием наследство имперской гигантомании и равнение на вертикаль. Когда-то то же грозился сделать Михайловский, вышел фарс. Может, именно Гетьман и именно в МАМТе покажет на пальцах, что театральные иерархии — дело уж очень живое, и расчет здесь не на первый-второй, а на «тот» и «другой». Модель для сборки он не скрывает — английская Национальная опера, Комише опер — городские театры, отличные от национальных монстров не тем, что они хуже, а тем, что другие. Планы этого сезона (ближайшие — камерная премьера оперного дебютанта Константина Богомолова) подтверждают цели. Вот уж правда судьба ведет как логарифм.