СПЕКТАКЛЬ: «Царь Эдип»
РЕЖИССЕР: Римас Туминас
ТЕАТР: Театр им. Евг. Вахтангова
В «Царе Эдипе» Туминаса два финала. Первый — жуткий и всю трагедию, сыгранную артистами, удесятеряющий — соло трубы. Ржавая цилиндрическая конструк-ция, придуманная Адомасом Яцовскисом, играет в спектакле одну из главных ролей — силу судьбы, зримо являющую суть и мощь античной трагедии. И рисунок роли трубы, ее выходы, ее выкаты, создан режиссером совершенно как для живого действующего лица.
В прологе, когда девочки в белом беззаботно играют в жмурки, труба недвижима, различим лишь ее контур в дымке слепящего театрального света, но даже так она внушает страх. И, конечно же, именно оттуда появляются взлохмаченные черные птицы. Когда Эдип (Виктор Добронравов) в царском облачении, сильный, уверенный, возглашает с ее высоты свое повеление распутать старое убийство, чтоб прекратить бедствия страны, она начинает свой ход. Он начинает — и она. Дождалась. Почти заржавела. И вот он, долгожданный выход. Она позволяла ему гордо взлететь, она же закатает его, и без того раздавленного сбывшимися пророчествами, в темную пропасть. У него был шанс сосуществовать с ней, фырчащей в глубине сцены, но недвижимой. Ему это предлагала Иокаста (Людмила Максакова), сама поступавшая именно так: «Коль жизнь тебе мила, оставь расспросы», его убеждал Тиресий (Евгений Князев): «От знания один лишь вред». Он выбрал знание и расспросы.
Но расправой с Эдипом труба не ограничится. В своем финальном «монологе» она не только сметает эдиповых дочерей, но торжествующе дымя и грохоча, угрожает пройтись катком по зрителям партера. Красноречивая и мощная метафора. Туминас на такие — большой мастер. Но именно здесь он достиг того самого скорбного накала: судьбе ведь все равно — что Эдип, что театральная публика. И с этим трудно поспорить, представлено все предельно убедительно.
Однако на этом Туминас не останавливается.
Дав продержаться зловещей паузе и промелькнуть всем возможным мыслям, он делает нечто вроде второго финала. После каждого спектакля положены поклоны. Вахтанговцы выходят на них вполне традиционно, но потом устраивают воодушевляющее танцевальное действо. Поначалу все эти выстраивания в ряд, шаги танца сиртаки, объятия и братание казались премьерной эйфорией, но прошло время — танцы остались, обрели устойчивый рисунок и дополнительный смысл.
Тема судьбы — излюбленная тема Туминаса. И он всегда склонен рассматривать ее в ключе пессими-стическом, правда, обычно уводит пессимизм в лейтмотивы: чтоб чувствовалось, но было неочевидно. Однако в «Эдипе» режиссер дал ей прогреметь во все крещендо. Пессимизма и неотвратимости в софокловом «Эдипе» и так достаточно. А уж вместе с дымящийся трубой Яцовскиса, скрипящей и литаврирующей музыкой Латенаса — чувствуется полная неотвратимость. Дело — труба, как говорят в таких случаях.
Режиссерская трактовка центрального образа подводит к тому же.
Римас Туминас и Виктор Добронра-вов являют героического и достойного Эдипа — правителя ответственного и совестливого. И тем горше знать, что его самоотверженный поступок не приведет ни к чему, не пресечет бед страны, не сбережет семью. Напротив, все станет только хуже.
Танцами, братанием на поклонах, объятиями, улыбками и шалостями вроде подбрасывания тех, кто весом полегче, и прочими бурными проявлениями российско-греческой дружбы Туминас останавливает эту неотвратимость. Переводит древнюю трагедию, в которой почти поровну отсылок и в древность, и в наше время, в театральную плоскость. И это очень по-вахтанговски. Актеры резко, почти нарочито выходят из трагических образов. Скупая эффектная красота, величие и скульптурность мизансцен «Царя Эдипа» рассыпа-ется в гудящую и пляшущую толпу. Все немножко балаганно. Людмила Максакова, только что царственная, на котурнах, ступающая с прогибом назад, в каждом шаге которой — надлом и непрошедшая материнская боль о младенце с разбитыми лодыжками и нежность к тому, у кого эти лодыжки постоянно ноют, встряхивает челкой и на тех же котурнах с легкостью подхватывает ритм греческого танца. В паре с Евгением Князевым, только что бродившим иссохшим невесомым старцем. Эльдар Трамов, так ярко и эффектно появлявшийся в роли царя Креонта, так томно выступавший в пурпурной хламиде, так перепуганно моливший Эдипа о пощаде, пытается вытащить режиссера на поклоны. Ну, а греческие артисты, только что изображавшие хор — теперь уже не ссутулившаяся от отчаяния толпа подданных Эдипа, а знатоки такого важного дела, как пляска сиртаки.
И эта финальная метаморфоза действует спасительно. Все-таки когда есть театр, живется легче, даже если из-за контура нашей ржавой трубы тоже давно кричат черные птицы.