Антон Фёдоров выпустил в Гоголь-центре свою вторую постановку – полный ностальгии спектакль о грустном клоуне, запойном пьянице и легендарном пионере «грязного реализма».
Авансцена завалена листами бумаги — отрывками рассказов, писем и стихов. Из таких фрагментов и собран спектакль. Почти во всех текстах Буковски писал про себя — поэтому режиссёр не останавливается на одном произведении, а миксует фразы, события и персонажей, погружая зрителя в состояние затяжного похмелья, где годы жизни сливаются в бесконечный день, полный алкоголя, реальных и резиновых женщин, ставок на скачки, пьяных шатаний и безумных встреч.
Сценическое действие открывает зацикленная анимация Надежды Федотовой: обезьяноподобный силуэт просыпается, мочится, пинает пса, бухает, курит, иногда гонится за грудастой бабой и, нагнав, имеет её, потом снова спит, просыпается, мочится… Если рассказы Буковски сжать до фабулы, они будут как раз такими. Но Антона Фёдорова интересует совсем не фабула: он не инсценирует и не пересказывает книги, а переносит на сцену миф о писателе — и об Америке, в которой сам никогда не бывал.
«Буковски» — очень неторопливый спектакль. Сюжета как такового нет: есть похмельный трип из постели в вечность через пустыню, пляж и трущобы Лос-Анджелеса 70-х. Путь героя лишён цели, зато полон остановок и повторов — потому что пьяному сознанию нужно снова и снова возвращаться в реальность.
Воплощая на сцене мир писателя, режиссёр играет со штампами и с самой природой игры: в спектакле смешались клоунада и парк аттракционов с дьяволом за 25 центов, чёрная комедия и мюзикл, мультипликация и заимствованные из кино стереотипы об американской глубинке. В героях то и дело кого-то узнаёшь: Хэнк напоминает Большого Лебовски из одноимённого фильма братьев Коэн, его приятель Джимми — Рауля Дюка из «Страха и ненависти в Лас-Вегасе» Терри Гиллиама, а Сатана — нелепого вампира Нандора Безжалостного из сериала «Чем мы заняты в тени». Сами по себе эти отсылки несущественны, но собранные вместе, образуют внутри спектакля знакомое и уютное пространство американского запада, каким мы привыкли его видеть в кино.
Фёдоров работает со стереотипами, а в восприятии наших соотечественников Буковски стоит рядом с Довлатовым и Ерофеевым, такой же «свой» пьяница. Отсюда — утрированное двуязычие спектакля. Повторяющиеся англицизмы — «это серебро, бро», «какая-то энибади» — не нуждаются в переводе, но дают ощущение братания культур. Вместе с тем, попытка соединить контексты породила очень спорное режиссёрское решение: отрывки из дневников писателя в спектакле озвучены голосами московских бездомных. Этот ход, увы, не срабатывает — настолько инородными кажутся социальные проблемы современной России в ярко кинематографичном, замкнутом мире-мифе о Буковски, разгуливающем в халате по пляжам Лос-Анджелеса.
Премьеру выпускала почти та же команда, которая прежде поставила в Гоголь-центре «Петровых в гриппе»: кроме Антона Фёдорова это художник Даня Зупник, упомянутая в начале мультипликатор Надежда Фёдорова, реквизитор Валерия Митина и половина актёрского состава «Петровых». Переклички неизбежны, однако теперь команда авторов позволяет себе больше свободы, и чётко выверенный конструкт трёхчасового спектакля смотрится на удивление легко. Во многом благодаря актерам.
В главной роли – Дмитрий Куличков, играющий Хэнка на исходе жизни: это грузный, ленивый, шатающийся старик с трясущимися руками и шамкающей речью с причмокиванием. Он никогда не трезвеет: его физическое состояние варьируется от тяжелого похмелья к похмелью, удобному для восприятия реальности. Герой неопрятен до безобразия: с распухшим носом пьяницы и вечным чинариком в зубах, в распахнутом халате, из которого свисает пивной живот и неприкрытые «гениталии» — пластиковая бутылка в окружении двух волосатых кокосов: открутишь пробку — и буль-буль-буль. Стыдно над таким смеяться, но ухмылка сквозь стыд очень в духе Буковски. Пародийное обнажение естества — исчерпывающая метафора его творчества, где описание человеческой низости компенсируется подкупающей честностью.
Верный спутник Хэнка в спектакле — придурковатый Джимми. Образ взят из рассказа «Дурдом немного восточнее Голливуда», объединён с Тони из «Совокупляющейся русалки из Венеции, штат Калифорния» и десятком других эпизодических персонажей. Эту роль, самозабвенно кривляясь и откровенно кайфуя, играет Семён Штейнберг. Его Джимми — существо нелепейшее и жалкое: в запредельно коротких шортах, с ожогом в полгруди и вытатуированными крыльями на спине, весь в синяках, с уморительной белой панамой и мешком, где позвякивает украденное серебро, — он жалкий неудачник с лексиконом «кул», «вау», «окей» и обиженно-удивлёнными интонациями подростка-переростка. Но если Дмитрий Куличков в образе писателя медлителен и отрешён, будто бы со стороны смотрит на жизнь, из которой черпает сюжеты, то герой Штейнберга неугомонен и любопытен, он всё время в движении, задаёт вопросы и направляет Хэнка вперёд. В какой-то степени он воплощает одну из ипостасей писателя, не позволявшую тому засидеться в одиночестве.
Буковски перепридумывал собственную жизнь, делая окружающих героями своих рассказов. Оттого все второстепенные герои в спектакле очень условны. Женщины здесь — сплошь кукольные. Любовницы Буковски материализуются из постели — за долгую жизнь в его простынях запутались и безликие надувные секс-игрушки, символы случайных связей, и несколько жён, в которых узнаются запойная подруга писателя Джейн Куни Бейкер и Фрэнсис Смит, родившая Буковски единственную дочь. Первую воплощает Евгения Афонская, воспроизводящая пластику тряпичной куклы, вторую — Мария Селезнёва, существующая в эстетике фарфоровой балерины из музыкальных шкатулок. Мужчины не менее карикатурны: неудачливый ковбой-зазывала (Сергей Шайдаков) бравирует единственной удачной фразой-заманухой, а тщедушный Сатана (роль сыграл режиссер Владислав Наставшев), выряженный в нелепый костюм, распевает контратенором арию Мефистофеля.
Единственным «настоящим» человеком среди карикатур, окружающих Хэнка, оказывается его дочь Лала, которую играет Мария Лапшина. Искренняя и чистая, она становится камертоном, раскрывающим лучшее в писателе. Через неё в спектакль проникают любовь и забота, и именно ей режиссёр доверяет исполнить положенные на музыку стихи писателя.
Буковски любил слушать классику, и Антон Фёдоров, выступающий в этой работе не только режиссёром, но и композитором, делает спектакль насквозь музыкальным. В небольшой альков он сажает джаз-бэнд из трубача и гитариста (Дмитрий Высоцкий и Дмитрий Жук), создаёт ненавязчивый, но практически неизменный фон из классики, сопровождает музыкальными номерами выход почти всех второстепенных персонажей.
Всё вместе — музыка, теплая цветовая гамма, в которой Даня Зупник выдержал оформление спектакля, тягучие интонации, кукольная эстетика, наконец, возникающая ближе к финалу рефлексия Буковски о смерти и писательстве — порождает чувство жгучей ностальгии.
Спектакль-день, спектакль-жизнь. В финале персонифицированная смерть (Ирина Выборнова) снимает с бёдер героя пояс с кокосами, и он, чистый и невинный, танцует прощальный танец в обнимку с луной.