Корреспондентка журнала ТЕАТР. – об одной из спорных премьер осени.
Пьесу Островского режиссёр Денис Азаров превратил в историю о вневременной обывательской пошлости, которая, как болезнь, заразила человеческий мир.
Создавая коллективный портрет вульгарности Берендеева царства, режиссёр миксует на сцене приметы, характерные для разных эпох и социальных слоёв. У хранящего наследие 80-х Мороза стоит кресло и телевизор, зацикленный на повторе «Иронии судьбы». У поднявшегося в 90-е царя Берендея (Павел Комаров) — барские замашки и потуги стать поп-звездой, а у опустившихся в те же годы Бобылей (Игорь Пехович и Филипп Котов) — треники и манеры дворовой гопоты. У Леля и Купавы (Павел Лёвкин и Марфа Кольцова) из нулевых — бесконечное самолюбование и дешёвая сексуальность, у богатого Мизгиря (Константин Крюков) из десятых — высокомерная убеждённость, что всё на свете можно купить в модных магазинах.
Азаров нарочито утрирует типажи персонажей, низводя свободолюбивого Леля до провинциального хлыща, красавицу Купаву — до смазливой хабалки, стремящихся вырваться из нищеты Бобылей — до лодырей-скряг с неопределимым гендером, а всю свиту царя — до подобострастных приживал. В этом болоте протухающей человечности Снегурочка становится единственной, кому не чужды трудолюбие, искренность и простота. В Берендеевом царстве такие черты — экзотика, и именно это вызывает интерес к девушке: чем она необычнее, тем моднее.
Выпускница Мастерской Брусникина Дарья Авратинская выходит в образе Снегурочки не как холодная и бесчувственная дочь природных сил, но как вполне человечная девушка. Поначалу актриса существует на сцене по-бытовому естественно: усердно моет полы, чуть резковато ходит, говорит, что думает, — и выделяется на фоне всех остальных своей ненарочитостью и отсутствием позы. Но быть непохожей тяжело, и героиня начинает подражать своему окружения, старательно копируя проявление прежде незнакомых эмоций: повторяет восторженные прыжки Купавы, ластится к Лелю. Бесстрастная от природы, в мире людей Снегурочка примеряет на себя чужие страстишки — тщеславие, ревность и зависть — и пропитывается ими, все глубже погружаясь в царящую вокруг тривиальность.
Героиня Островского не знала любви. В постановке Азарова это чувство незнакомо никому: его заменило вожделение, причём не только к человеку, но и к деньгам, власти, славе. Чем выше статус, тем меньше стыда. Здесь мужья становятся сутенёрами жён, а после принимают из рук супруги плату удовлетворённого начальника. Потому и Снегурочка, жаждущая познать любовь, обретает лишь способность испытывать похоть. Соединившись в страстном объятии с Мизгирём, она буквально сливается с окружающим миром, утопая в мелком — по щиколотку — бассейне обыденности.
Язык пьесы XIX века, которым говорят персонажи, в спектакле Таганки звучит чужеродно — и тем усиливает общее ощущение вульгарности. Высокопарные речи не по размеру местному обществу, чьи переживания давным-давно обмельчали. Куда уместнее здесь звучат эстрадные песни: «Снег растаявший — он вода» и «Казанова» в исполнении разодетого в яркие наряды «короля сцены», а заодно и местного лидера Павла Комарова. Смешение самых разных стилей в речи героев симптоматично: берендеи не изобрели своего языка для выражения чувств и мыслей, поэтому усиленно копируют — то Островского, то Киркорова с Леонтьевым — велика ли разница? Когда смысл слов любви недоступен, остаётся лишь прельщаться красивостью фраз.
Стремление заслонить духовную нищету яркой обложкой передает и сценография Алексея Трегубова. Над голой сценой с обшарпанными стенами художник поместил огромный вращающийся экран, а в пол вмонтировал бассейн — как символы роскошной жизни, за которыми люди пытаются спрятаться от повсеместной бедности. То, как иллюзия теснит правду, передаёт и свет Максима Фомиченкова: ко второму акту нейтральное освещение сменяется дискотечными огнями — приметами скоротечного праздника.
Все слагаемые спектакля интересны по своему замыслу, но в цельное впечатление, увы, пока не собираются. Больше всего это заметно в игре артистов, которые мечутся между предложенными режиссёром характерами и сказочной поэтичностью пьесы Островского, бросаясь то в одну, то в другую крайность — выигрышно соединить эти разные материи не удаётся. Словно не только Снегурочка, но и все остальные герои запутались в жанрово-стилевой мешанине спектакля. На выходе получается красивая картинка, старательно маскирующая встречу со стереотипами. Вторя лексике самого спектакля: «Если хочешь идти, иди. Если хочешь забыть — забудь».