Новая российская антреприза придумана и сделана для человека. Для всех нас, для людей. Она не для высоты, не для моды, не для режиссерского честолюбия — словом, не для идеи. А вот именно что для человеческого интереса и человеческих нужд — чтоб пришли зрители, заплатили денежки, порадовались; а потом их денежкам порадуются и продюсер, и организатор антрепризы, и актеры. «Театр.» решил не оставаться в стороне от этих простых радостей.
Антреприза — честный и чистый обмен; и что ж делать в зале равнодушному чужаку, а тем более уж вражине поганой, которая так и ждет повода поглумиться над добротой и простотой? Например, критику? Дурак дураком будет сидеть критик на спектакле «Летели два крокодила…» (Лирическая комедия; Независимая антреприза Л. Живитченко). Ну на кого ему вострить свою сабельку? Слишком легка охота, слишком доступна добыча, слишком низенько летят оба крокодила. Летят и улыбаются. Всякая антрепризная добыча и доверчива, и проста, и сладка, и малоподвижна по упитанности. Это просто диснеевские зайчики, птички и оленята, прыгающие по сцене, ластящиеся к белоснежному зрителю.
Толстенькая, никак не трепетная, серна уютно спускается к водопою, рассчитывая на водяное и культурное перемирие, и удивленно косится на зоила-неврастеника, охотника обидеть дурным словом обывательские радости: «Ты чего, старик? Правда, что ли? Всерьез негодовать пришел? Бу-га-га».
Нет-нет-нет. Мы за пониманием пришли. Мы не местные. Мы вот несколько антреприз посмотрели. Про крокодилов. Потом «Маленькие комедии» (Продюсерский центр Оазис); еще «Здравствуйте, я ваша теща!» (Театральное агентство Актер), потом «Клинический случай» (Театральное агентство Артпартнер ХХI). Мы понимаем, что высший этаж антрепризы, возможно, упустили, но на первом и втором этаже мы уже освоились. И как же там хорошо!
Залы полны, зрители довольны. Работает честный обмен денег на впечатления. Вот же они, социологические радости: сейчас мы узнаем, какие эмоции востребованы напрямую. За денежки — без понтов, без борьбы честолюбий, без великих и жалких просветительских надежд. Зритель покупает комедию. Возможно — фарс. Давид Смелянский, презентуя свою книгу «Авантюрист поневоле», аттестуя себя «первым российским театральным продюсером», говорит: «Я согласен, что современные театральные продюсеры в основном ориентируются на гарантированный успех. А успех приносят звезды, поэтому из спектакля в спектакль переходят одни и те же артисты, пользующиеся популярностью. Продюсер рискует, лишь выбирая пьесу, да и здесь не слишком — он выбирает легковесную комедию, которая тоже является тем самым гарантом успеха». Итак — перед нами формула успеха. Звезда и комедия.
Интересно понаблюдать — что тут за звезды и что за комедии.
толстенькая, никак не трепетная, серна уютно спускается к водопою, рассчитывая на водяное и культурное перемирие, и удивленно косится на зоила-неврастеника, охотника обидеть дурным словом
***
Театр полон, ложи блещут, а сцена гнется и скрипит. По сцене ходит актер Владимир Долинский. Он играет главную роль в пьесе Сергея Белова «Маманя», по какой и поставлен спектакль «Здравствуйте, я ваша теща!»
Сюжет пьесы, вкратце, таков. Девица Нина, сияющая блеском последней молодости (красавице за тридцать), сожительствует с владельцем компьютерной фирмы Евгением. Нина хочет замуж, и Евгений более или менее согласен. Но у него условие — Нина должна познакомить его с родителями. Предположим, естественное желание. Каковаматушка, такова и дочка, и все в том же роде. Однако же, по воле автора, Нинина мама тянет срок на зоне. Что делать бедной молодухе? Драматург предлагает выход: именно в ту минуту, когда наш Нинок вроде бы уж совсем склоняет сожителя к флер д’оранжу, неожиданно выворачивающийся жених ставит условие — едем к папе и маме сюрпризом. Без знакомства никак. Получив отказ, убегает в ночь, за водкой. И бах — бабах, снип-снап-снуре-пуре-базелюре, тотчас в дверях заполошной невесты появляется пара безработных актеров, пробавляющихся мелкими аферами, из труппы прогоревшего (погоревшего) театра имени Сакко и Ванцетти. В зале смеются: Сакко — уже смешно.
Перед нами пара не театральная, а эстрадная — гламурзик и чмошечка; актер Долинский и девица в кудельках (когда сериальная звезда Наталья Громушкина, когда сериальная звезда Юлия Захарова, а когда и потомственная звезда Анна Терехова). Долинский же переодет грудастой теткой. Вот его-то Ниночка и нанимает изобразить матушку.
Мне очень понравилось объяснение художественного руководителя Котласского театра Вячеслава Иванова, поставившего спектакль по той же пьесе: «„Мамуля“ — наш самый кассовый спектакль в этом году. Зрители любят, когда мужчины переодеваются в женскую одежду, умирают от этого со смеху и заранее покупают билет на спектакль. Но не все зрители смогли побывать на спектакле „Мамуля“: им просто не хватило билетов. А устанавливать в зал дополнительные места нам не разрешают пожарные».
Зрители любят, когда мужчины переодеваются в женскую одежду, — вот в чем все дело. Главное, чтобы пожарники не мешали!
Владимир Долинский — опытный актер со своим приемом. Его теща несет на себе исполинскую фальшгрудь, которую мастер то и дело подправляет, картинно подбрасывает вверх, подсмыкивает, как сползающие штаны. Размер комедийный; что-то из немецкого порно, какой-то гигантиш бюстен-хальтер. Иной раз бегло вспоминается Табаков в своей роли доминирующей «старшей» няни из Мери Поппинс, ну так Долинский вообще (видимо) хорош в фильмовых цитатах.
На сцене все время звучат волшебные реплики: «Ты пидор, что ли?», «Дочка, пожалей свою старую простатитную мать!». «Как здоровье, мама? Как оно?», — взволнованно спрашивает жених Женя. «Какано, сынок, перекакано!», — бодро отвечает могучий Долинский.
Я мало что знаю о тонкостях и высотах актерской игры. Зрители довольны — что еще надо? Ну, надо отвести в кукурузу Сергея Белова, автора пьесы, и под страхом немедленного расстрела и последующего Страшного Суда заставить его пообещать, что он не будет писать ни скетчей, ни детских сказок, ни рассказов, ни пьес. А Долинский-то чего? Зал в восторге. Наш мастер имеет прекрасную способность походить сразу на всех хороших и известных актеров своего типа. Его тип — скептический, умный, лысый и глубоко несчастный еврейский мужчина средних лет. Долинский похож, например, на Броневого и, строя свою роль, пользуется интонацией из Покровских ворот (их-то как снобы-то ругали, а уж классика). Перед нами — актер-неудачник, которого посреди куплета вдруг пробивает на трагедию, на гамлета. Как Коля Басков иной раз, в конце своих песнопений, вдруг вскинет академическую ноту, так наш Долинский поставленным голосом, со сноровкой, с приемом поддаст драмы.«Актеры как дети!», — восклицает он по ходу пьесы и тут же добавляет: «Актера каждый обидеть горазд…»
Да уж, дети. Птички Божьи. Ну, иная Птичка Божья не знает ни пощады, ни стыда.
***
На смену с Долинским ту же роль «мамани» исполняет Николай Бандурин. Николай Бандурин — это такой усатый человек из петросяновского «Кривого зеркала» и прочих комических передач, который играет на маленькой гармошке и поет куплеты. Ну типа того: «Съели вместе две котлеты; нет Ромео, нет Джульетты». Хотя ведь это тоже цитата из «Покровский ворот»; а Бандурин поет что-то другое. Ну, например: «Тост за Вас! Без лишних споров! Кто не выпьет, тот Киркоров!». Или вот на его сайте есть примеры куплетов «для заказчика», куплетов, которые он сочиняет и поет на корпоративах. Особенно мне понравились строки «Для Нонны Николаевны: Нам сегодня всем важна Нонна Николаевна! Все спешат поздравить Вас, в том числе и я сейчас! Был сначала Сахалин, там её родился сын! А подрос, с недавних пор он по бизнесу партнёр. Кстати, пару слов о сыне: лихо водит ломборджини. Жизнь его сплошной полёт, выручает вертолёт!» Волшебные, наверное, люди эти заказчики. А мы живем и не знаем, что над нами летают такие исполины и тоже любят маленькую гармошку.
Это я к тому, что мне говорили, что господин Бандурин — человек академического образования и блестящего ума. «Просто, — говорили мне, — вот его раскрутили только таким способом, и ему приходится соответствовать. Ну или он сам раскрутился только так. Короче, в телевизор он попал именно и только с куплетами. И выход один — уйти из популярности и начать все с нуля. А это ведь сложное решение». Вот что я думала: цену удачи знает только неудачник. Потому что удачник искренне считает, что все получил по праву — за свои способности, искрометный талант и большую душу. И только полуудачник знает беспощадные механизмы известности. Тяжело отказаться от «не такой популярности». История Бандурина или Юлии Захаровой (актрисы, известной как Лена-Полено из сериала «Счастливы вместе» и тоже играющей в нашей антрепризе) — это ведь, в сущности, трагедийные истории.
Возможно ли, чтобы эти личные трагедии прибавляли дополнительный нерв нашим антрепризным комедиям? Вернее, способствовали их, комедий, посещаемости и популярности? Я к тому, что публика ведь ходит посмотреть на живого человека «из телевизора», на великого удачника, и тут может присутствовать ледяная струя жестокого злорадства. Пусть поиграет вживую. Пусть выйдет на аплодисменты и поклонится — так разбогатевший крестьянин, выходя из деревенского мира, должен был поклониться бывшим соседям и попросить у них разрешения на богатство, на «городскую жизнь».
***
Ну, хорошо, а вот второй, «средний» этаж антрепризы — чем он принципиально отличается от нижнего? Верите ли, только литературным материалом. Актеры все те же, сериальные, телевизионные, — хорошие, наверное, актеры. Но если вы ставите «Маленькие комедии» по рассказам Чехова, то простатитной матери там точно не будет. Там будут играть Полицеймако или Мария Аронова — очень живые актеры. Про такой тип культурного события (чтобы и денег собрать, и классику поиграть) как-то писал Джон Сибрук, в своей вполне знаменитой работе о войне и слиянии культур «высоколобой» и «низколобой»: «Попытка сохранить живость и кредитоспособность, но при этом не потерять морального авторитета». Вот эта упомянутая «живость» мне очень понравилась, потому что она, действительно, есть главное определение таких спектаклей: они очень живенькие. Такие, знаете, с огоньком. В отзывах пишут: «Актеры зажгли».
Кстати, тот же Сибрук преинтересно описывает как бы «поход сноба на антрепризу: Здание аристократической культуры всегда было разделено на верхний и нижний этажи. Если массам вход на верхний этаж был по ряду причин недоступен (или малоинтересен), то элита иногда снисходила на нижний уровень, подобно Кейт Уинслет, спустившейся с верхней палубы в фильме Титаник, чтобы насладиться простыми радостями». В следующих своих рассуждениях автор дает понять, что это «снисхождение» не столь величественно и безопасно, как думает сноб. Во-первых, можно впоследствии по вдохновенному лику схлопотать — за неразборчивость. Во-вторых, можно обнаружить, что простые радости гораздо более настоящие, чем радости непростые, —и тогда обаяние свободных плясок босиком и пива, т. е. коллективных переживаний и общинных удовольствий, станет непреодолимым.
Вот что-то в этом роде случилось со мной, когда я отправилась на спектакль «Клинический случай» по одноименной пьесе Рэймонда Джорджа Альфреда Куни (в обиходе — Рэя Куни), кавалера Ордена Британской Империи за заслуги в области драмы.
Драм Куни, кстати, не сочиняет, сочиняет комедии. Или, как принято считать, — фарсы. Просвещенные критики пишут — не фарсы, а вовсе даже фабльо. Просвещенные критики Куни не любят. Всегда-то у сэра Рэя в главной роли плут, и нет характера, а есть маска, и петрушечные гэги, и переодевания, и страх разоблачения.
Так-то оно так. Но фарс по своей природе беспощаден, а комедии Рея Куни — очень жалостливые. Его плут —человек извивающийся, выкручивающийся, человек-змея. Его страх социальной смерти страшней страха смерти — потому как ближе праздному зрителю, офисному работнику да менеджеру. Ты не в театре, ты в цирке, ты жалеешь беднягу, как если бы перед тобой был маленький цирковой артист, потный, задыхающийся, из последних сил засовывающий ногу за ухо. Он боится разоблачения с такой живой, биологической силой, с какой во сне тебя охватывает страх оказаться голым в толпе.
Благостный конец всякой пьесы Куни умиляет. Это умилительный театр.
Так что с просветленным лицом и благостным настроением вышла я после просмотра Клинического случая; отдавая себе, впрочем, отчет, что зрелище-то сомнительное.
Только вот как его определить? Вот ведь нет же в русском языке слова, совпадающего по значению и интонации с американским «горячий». В этом не слишком обаятельном, но объемном, приемистом слове нет ведь осуждения. Нет похвалы, но и отрицательной коннотации — ни капельки. Горячий — это не похабный, не низкий, не скабрезный, не смелый, не распущенный, не вызывающий, не эротический, не сексуальный, а вот — горячий. Горячий парень, горячая цыпочка, горячее шоу.
Зрители, выходя, говорили: «Хороший спектакль! Можно оборжаться!»
***
Кстати, антрепризный зритель не совпадает с привычным, каноническим образом «театрального зрителя». Он ведь, образ, какой? Театральный зритель ценит себя за то, что совершает Культурный Поступок, и ревностно оберегает свой Священный Трепет.
зритель антрепризы не театральный. он — телевизионный зритель. в сущности, антреприза — это телевизор навынос, живая плазменная панель
Он пришел в Храм, где живет Большое Искусство и витает Особая Атмосфера (на большие буквы копирайт у Татьяны Никитичны Толстой, см. эссе «Кино»). Главное тайное богатство и главный тайный страх завзятого театрала общепонятен. Из Толстой же: «…в фойе по стеночкам стоят дамы, заранее оскорбленные тем, что им придется провести три часа плюс антракт в обществе профанов». Это страх. А богатство — острое, волнующее ощущение своей исключительности.
Нет, зритель антрепризы не театральный. Он — телевизионный зритель. Он, повторюсь, пришел увидеть своих героев «живьем». Звезды антрепризы — это в основном телевизионные люди, телевизионные герои. В сущности, антреприза — это телевизор навынос, живая плазменная панель.
Антрепризный зритель относится к массовости зрели- ща как к естественной дани праздничности и правильности события. Чем больше людей, тем очевиднее, что он совершил разумное действие, сделал правильную покупку впечатления. Как говаривали в нашей юности бойкие пожилые дамы: «За говном в очереди не стоят!» Завзятый антрепризник «как все», при параде (бывают дамы декольте), он на позитиве. Это слово, которое часто можно услышать в фойе: «Тебе как?» — «Только позитивные эмоции!» Или: «Море позитива!»
Лишнее говорить о гламуризации массовой культуры. «Позитив» гораздо более модное слово. «Позитивные» юмористические передачи занимают лучшее время на всех телевизионных каналах. Они заменили собой политические и социальные ток-шоу («Прожекторперисхилтон», «Девчата» и пр.); они формируют атмосферу вечернего времяпрепровождения. Нужно отдыхать и расслабляться! Мы очень устали. Подожди немного, отдохнешь и ты, добрый россиянин. Не потому ли зритель антрепризы выбирает комедию, и только комедию, что считает свое право «расслабиться» и «отдохнуть» важным социальным завоеванием последнего десятилетия?
Чего же, интересно, мы за эти десять лет такого могучего умудрились сделать, что так нуждаемся в отдыхе? Ну, много чего. Вот, например, вырастили антрепризный театр — умилительный и уморительный.
Факты из жизни российских антреприз, а также cамые дикие названия московских спектаклей см см. Yellow Pages