В Нижегородском ТЮЗе вышел «Обломов» Филиппа Гуревича — спектакль не о лени и не о хандре, а о любви, которая удушает. Он продолжает размышления режиссера о взрослых, не готовых брать на себя ответственность за детей, и в конечном счете обрекающих их на гибель.
Художник-постановщик Ольга Суслова находит безапелляционную формулу мира героя: это гигантский диван. Глыба, возвышающаяся над планшетом сцены, где разбросаны редкие островки зелени. Диван-крепость, состоящий из трех частей, это динамический персонаж. Он живет своей жизнью: распадается, трансформируется, вступает в спор с сюжетом и героем. Создатели спектакля говорят о травме взросления, которую проживает Илюшенька Обломов, и эта декорация рифмуется с решением другого спектакля Гуревича — «Хлебзавод» по пьесе Алексея Олейникова в Тверском ТЮЗе, тоже о травме взросления. Там был монолит хлебозавода-крематория; диван Обломова — структура, сопоставимой тоталитарной мощи.
Позади дивана — ряд светящихся вентиляторов. Они неистово вращаются, замирают, срываются в безумие – как сломанные часы, отсчитывая секунды то в одну, то в другую сторону. Это образ внешнего мира, его рваного, агрессивного ритма, тщетно пытающегося поколебать монолит обломовского бытия. Так декорация являет тройственную вселенную: мир Обломова, атакующий внешний мир и призрачные островки утраченного рая — Обломовки, мира материнской любви-заботы.
Конфликт этих миров материализуется в свете. Художник по свету Павел Бабин работает с этими тремя слоями, сталкивая и сопоставляя их. Свет неразрывно связан с музыкой, сопровождающей действие. Он всегда дает понять, что происходит с каждым из миров. Чем сильнее давление на Обломова, тем безумнее вращаются вентиляторы, напичканные изнутри светодиодами. Вспоминая юность со Штольцем, герой попадает в свет, словно на рок-концерте — вероятно, это было самое яркое и «отвязное» время его жизни. А в сцене размышлений о пересудах («Меня перестанут называть Ильей Ильичем») пространство поглощает тьма, освещены лишь он и Захар. Жизнь улетучивается, вентиляторы замирают, и Захар ритуально «хоронит» барина в подушках.
Музыку подбирал сам режиссер, и она работает на контрапункте. Нежный монолог матери о детстве Илюшеньки звучит под тревожную, печальную мелодию. Становится ясно: рай был миром страха. Именно здесь, под мамины страшные сказки, Илюшенька и решает лечь на этот диван, чтобы, подобно Илье Муромцу, пролежать на нем «тридцать лет и три года».
На снимке – сцена из спектакля «Обломов» © Андрей Абрамов/пресс-служба Нижегородского ТЮЗа
Театр Гуревича — небытовой, неиллюстративный. Режиссер не следует нарративу, а исследует тему, болезненно откликающуюся в нем самом. В «Обломове» он впервые столь остро ставит проблему родительской гиперопеки — любви, которая калечит и ломает ребенка наравне с жестокостью и безразличием. Она не позволяет повзрослеть, навсегда оставляя в зависимости. В ключевой сцене, где Ольга признается Обломову в любви, его мать стоит между ними чуть позади. На протяжении всего диалога она медленно сжимается в спазме, оседает и к концу падает на пол. И Обломов не бросается к Ольге с ответным «люблю». Вместо этого он ложится рядом с матерью, обнимая ее. Ольга уходит. И мать поднимается. Ее победа тотальна — сын навсегда остался ее маленьким мальчиком.
Автор инсценировки — драматург Лара Бессмертная, исследующая сложный рельеф детско-родительских отношений. Причем, не впервые. Вспомнить хотя бы их с режиссером совместные постановки: «Сато» в Театре Наций или «Детство» в Красноярском ТЮЗе. Для постановки «Обломова» Бессмертная выбирает в качестве фокуса отношения главного героя с теми, кто его по-своему любит: мать, Штольц, Ольга, Пшеницына и Захар. Все остальные — отец Штольца, Алексеев, Тарантьев, Мухояров — отодвинуты на периферию, они служат лишь двигателями сюжета. И эту череду второстепенных, но давящих персонажей в спектакле исполняет один актер — Александр Чурбанов, становящийся собирательным образом враждебного мира.
Основной конфликт здесь выстроен вокруг попытки любящих «причинить добро» Обломову — насильно спасти и переделать его. Отношения с Ольгой лишены какой-либо светлой радости; всё их взаимодействие выстроено как болезненный, нервный поединок. Напротив, сцены с Агафьей Матвеевной поначалу витальны и исполнены своеобразного трепета. Однако ближе к финалу становится ясно: даже ей приходится «заставлять» его улыбаться, совершая над ним то же незаметное насилие «во благо».
На снимке – сцена из спектакля «Обломов» © Андрей Абрамов/пресс-служба Нижегородского ТЮЗа
Исполнитель главной роли, Игорь Авров, почти вдвое старше своего литературного прототипа. Однако в спектакле Гуревича это не недостаток, а точный режиссерский ход: Авров играет ребенка, навсегда запертого в теле взрослого мужчины, обнажая пропасть между внутренним самоощущением героя и тем, каким его видит и требует видеть общество. Его Обломов одет в пижаму и халат, словно сшитый из детского пухового одеяла. На выбеленном лице проступают глубокие тени, редкие волосы даже не пытаются скрыть лысину. Он болезненный, нелепый, но при этом — по-детски очаровательный и трогательный. Его взгляд почти постоянно выражает испуг, недоумение, тихую просьбу.
В сцене воспоминаний о детстве в Обломовке мы видим, как открыт и любознателен он был миру, как жаждал быть живым и смелым. В юности, со Штольцем, он дерзкий и развязный. В любовной сцене с Пшеницыной — нелепый, радостный, неловкий. Однако эта сцена оставляет у зрителя смутное чувство. Ведь она носит почти инцестуальный характер: мать буквально передает его с рук на руки другой женщине, которая отныне будет выполнять ее функцию — заботиться, кормить, создав в своем доме мини-Обломовку, за пределы которой Илюшенька уже не выйдет никогда.
Ольгу Ильинскую в спектакле исполняют в состав Анастасия Желнина и Кристина Кондрина. Героиня появляется на сцене подобно легкому облаку: пышная юбка, блестки, воздушные шары, привязанные к рукам и ногам. Она совершенно кукольна, по сути, сама еще ребенок. И для того, чтобы повзрослеть, ей предстоит полностью разрушиться; ее травма взросления показана в спектакле с абсолютной, почти шокирующей буквальностью.
На снимке – сцена из спектакля «Обломов» © Андрей Абрамов/пресс-служба Нижегородского ТЮЗа
Штольца также играют в состав Евгений Комшилов и Владислав Тарнов. В начале спектакля Штольц — бунтарь, рок-звезда: черные ногти, подведенные глаза, серьга, кепка. К финалу же он превращается в степенного солидного семьянина, без следа юношеского бунтарства, но отчаянно пытающегося вернуть друга детства. Здесь открывается, что и он внутри — всего лишь мальчик, нуждающийся в близком человеке. Ему тоже пришлось пройти нелегкий путь взросления — через холодность и отвержение собственного отца.
Агафья Матвеевна Пшеницына в исполнении Ирины Страховой возникает сначала лишь в рассказе Тарантьева о «куме» — фигурой пугающей, почти инфернальной. Однако в реальности она оказывается женщиной, чья сущность — в тотальной, витальной потребности о ком-то заботиться. Ее глубокий бархатный голос, плавная, мягкая пластика, ее спокойствие и степенность становятся живым контрастом мечущемуся, измученному Обломову, компенсируя всё, чего ему не хватает. Житье у Пшеницыной и впрямь напоминает Обломовку, но сам герой существует в ней словно на аппарате искусственного дыхания. Его жизнь теперь поддерживается исключительно стараниями Агафьи Матвеевны.
Захара в этом спектакле играет Федор Боровков, и его образ — это странное, почти сюрреалистическое существо, получеловек-полупёс. Он верный, но не особенно умный, вечно драный и грязный. Его пластика — чисто собачья: он ходит, скрючившись, суетится, а его размахивание руками уподобляется вилянию хвоста. Он и сам, по-своему, пытается спасти хозяина, но в глубине понимает свое бессилие. И даже уход его превращается в последний акт служения – это та самая сцена, когда он накрывает Обломова подушками, словно совершая погребальный обряд.
Тарантьева и Ивана Матвеевича — обоих играет Александр Чурбанов — можно понять как материализовавшуюся нечисть, ту самую, которой маменька пугала Илюшеньку в детских сказках. Их общая функция — выманить героя из его крепости-дивана, окончательно отлучив от рая Обломовки. Если Тарантьев — это классический гоголевский чёрт, мелкий бес, исполняющий ужимки и блеющий по-козлиному, то Мухояров — бес повыше рангом, чертовской чиновник, чья угроза куда основательнее и бюрократичнее. Вместе они составляют иерархию зла, атакующую вовсе не готовый к какому-либо сопротивлению мир Ильи Ильича.
Мать, мама, маменька… Персонаж Анны Энской – образ безупречный, почти иконический. Таким — лучезарным и недостижимым — и остался в памяти Ильи Ильича горячо любимый идеал, тем более прекрасный, что был рано утерян. Именно она начинает этот рассказ о жизни сына, и ей же доверено рассказать в финале о его смерти. И в этой последней точке с особой ясностью проступает главная трагедия: она произносит его с той же нежной отстраненностью, так и не осознавая, что сама и стала главной причиной его раннего ухода. Для финала Филипп Гуревич находит шокирующее решение, реализуя метафору «удушающая любовь». Но описать его – значит, лишить потенциальных зрителей возможности испытать необходимое потрясение. Этот финальный аккорд не просто горький — он выворачивает наизнанку саму идею неистовой материнской любви, являя зрителю ее тёмную сторону, ту, что по разрушительной силе превосходит самую лютую ненависть.