Пока в Большом театре проходят гастроли двух оперных шедевров Кэти Митчелл, корреспондент Театра. побывал на ее последней берлинской премьере — спектакле «Тени (Эвридика говорит)», поставленном на сцене «Шаубюне».
Имя Кэти Митчелл России открыл театральный Фестиваль NET. В 2012 году в Москве в рамках фестиваля был показан ее спектакль «Кристина» («Фрекен Жюли») по пьесе Августа Стриндберга. Два года спустя российский зритель увидел спектакль «Дыхание» — историю взаимоотношений молодой пары, живущей в ожидании экологической катастрофы. В январе 2017 года «Электротеатр Станиславский» отметил свою вторую годовщину выставкой Кэти Митчелл «Пять истин».
«Тени (Эвридика говорит)» — шестая и на сегодняшний день последняя постановка Кэти Митчелл на сцене берлинского Шаубюне. И одновременно возвращение в 2010 год, к первому своему спектаклю в этом театре — «Фрекен Жюли» — в начало неофициального «изгнания», куда «приличная» британская критика отправила режиссера, характеризуя ее работы, как «smashing up the classic» и «placing herself above the text» — «разгром классики» и «помещение себя над текстом». Изгнания, которое длилось почти десять лет.
За это время Митчелл поставила более десятка спектаклей по всей Европе, три из которых были показаны в Авиньоне и Зальцбурге, другие — на фестивале в Экс-ан-Провансе, сформировала свой режиссерский стиль, и после оглушительного успеха в Европе была вновь приглашена в Королевской театр в Лондоне, где в начале 2016 года поставила спектакль «Очищенные» по тексту Сары Кейн. На премьере три человека упали в обморок, десятки зрителей покинули зал.
Митчелл взрывает театральное спокойствие. Главным образом потому, что темы, которые она поднимает, если и не табуированы обществом, то кажутся неудобными, «нежелательными» в театре. В центре ее спектаклей всегда оказывается женская природа, рифмующаяся с той, что исследует в своих фильмах Лар фон Триер. Та, что не поддается контролю, та, что разрушает, и та, что есть одновременно хаос и гармония. В одном из интервью Кэти Митчелл говорит, что не понимает, почему есть пьеса «Гамлет», но нет пьесы «Офелия».
Главным героем спектакля «Тени (Эвридика говорит)» — становится не Орфей, а его возлюбленная. На авансцене — подобие звукоизоляционной будки, в которой за стеклянными стенами сидит актриса Стефани Эйд (голос Эвридики) и весь спектакль озвучивает внутренний монолог главной героини. Солилоквий — излюбленная режиссером форма подачи текста, впервые была использована в постановке «Волны» в Королевском театре в 2006 году. Кстати, именно там режиссер познакомилась с постоянным своим соавтором, видеодизайнером Лео Уорнером.
Солилоквий «Теней» — это текст Эльфриде Елинек, переписанный миф об Орфее и Эвридике, продолжение начатой в XX веке традиции осмысления древнегреческих мифов от первого лица с точки зрения второстепенных участников событий. Так, в 1983 году немецкая писательница Криста Вольф пишет новеллу «Кассандра», в которой события Троянской войны пересказываются дочерью царя Приама, в 1998-ом Энна Карсон, писательница из Канады, в «Автобиографии Красного» переписывает миф о десятом подвиге Геракла, помещая в центр повествования побежденного великана Гериона, переносит действие в современный мир и трансформирует всем известный миф в историю дружбы и предательства двух друзей-подростков.
Текст Елинек в постановке Митчелл помещает в центр повествования Эвридику и переносит действие в наши дни. Орфей здесь — рок-звезда в кожаных штанах и бесчисленных украшениях (Ренато Шух), Эвридика — писательница в черном (Юле Бёве), волшебный лес — гримерка, Харон (Майк Сольбах) — агент «Штази», а мир теней — минус 99 этаж на лифте, длинный тоннель, лабиринт коридоров и запертая наглухо комната без окон.
Игровое пространство «Теней», как и многих спектаклей Митчелл — кинопавильон в разрезе, обращенный в сторону зрительного зала и поделенный на несколько комнат/отсеков. На сцене — весь необходимый для съемок реквизит и кинооборудование: рельсы, по которым ездят операторские тележки с камерами, прожекторы, микрофоны-удочки и другие технические атрибуты любой съёмочной площадки. Актеры технично перебегают из одного отсека в другой, камеры снимают их движущиеся фигуры и лица со всех сторон: детали, средний, крупный, общий планы. Полученное изображение в режиме реального времени монтируется и выдается готовым фильмом на огромный экран над сценой. Результат — не театр, не кино, нечто среднее — «кубизм в театре», как говорит сама Митчелл.
Крупные планы глаз, долгие панорамы лица — камера стремится в самых мелких деталях зафиксировать каждую новую эмоцию героини, запомнить даже не чувства, а оттенки чувств. Непрерывный фильм на экране над сценой — окно в сознание Эвридики, женщины, которую мучают вопросы. Кто для нее Орфей? Что она для него? Стоит ли ей идти за ним? Куда он приведет ее? Формально Орфей забирает ее у смерти, но именно в ней, по Митчелл, Эвридика обретает жизнь, находит путь к себе. «Умереть — не повод познакомиться» — иронично точно замечает Ольга Гердт. И действительно, этот Орфей мало что знает о своей женщине. На лодке Харона — в старой классической модели фольксвагена жука — едут влюбленные в мир людей. За рулем — перевозчик, рядом — Орфей, слушающий музыку в плеере и нюхающий кокаин, на заднем сидении — Эвридика и ее бесконечный внутренний монолог. “This is a man world” — недвусмысленно поет в наушниках Орфея Джеймс Браун. Мир теней — единственное место, где это правило не действует, а потому Эвридика решает остаться в нем. В спектаклях Митчелл выбор всегда делает женщина, мужчине отведена второстепенная роль. Так в опере “Альцина” на фестивале в Экс-ан-Провансе две сестры, эротоманки и таксидермистки, использовали мужчин в качестве живых машин для сексуальных утех с последующим превращением в чучел лис, волков и зайцев. Ключевая роль мужчин в истории, по Митчелл, приводит к тяжелейшим последствиям. Именно с этой точки зрения режиссер предлагала взглянуть на великие катастрофы ХХ века в спектакле “Запретная зона” (2014, театр “Шаубюне”).
Но несправедливо говорить о творчестве режиссера исключительно в феминистком ключе. В первую очередь, это было бы непросительным упрощением. Митчелл скорее исследователь человеческой природы. Певец натурализма. Камеры в данном случае делают переживания героев видимыми всем зрителям — от первого до последнего ряда, уравнивают публику в партере и на галерке. В начале спектакля зритель наблюдает сосредоточенное лицо актрисы Юле Бёве, писательницы, сидящей перед компьютером и не способной написать ни строчки. В конце, в мире теней, в пустой комнате, вдруг появляется письменный стол с чистым белым листом бумаги и лежащей рядом ручкой. Эвридика садится и пишет, наконец, задуманное. Что? Зрителю не сообщают. Можно только предположить, что этот текст, как и сценические тексты, выдуманные и поставленные Кэти Митчелл, спустя много лет имеют все шансы превратиться в мифологию нового времени.