СПЕКТАКЛЬ: Разговоры беженцев
РЕЖИССЕР: Константин Учитель
ФЕСТИВАЛЬ: Точка доступа
По мнению Константина Учителя, вокзал для поколения первой половины XX века был сакральным местом — знаком прогресса, символом развития цивилизации, местом, где возможно «ожидание» — ключевое для экспрессионистов понятие.
Написанный в 1940-е годы текст Бертольта Брехта «Разговоры беженцев», который звучит через почти сто кровавых лет на вокзалах двух столиц (в Петербурге — Финляндский, в Москве — Ленинградский), теряет заявленные Учителем экспрессионистские коннотации, рифмуясь с современными событиями даже больше, чем когда-то виделось самому Брехту. С первых секунд спектакль распознается по звукам, как необъявленная война: в наушниках, которые у входа раздают зрителям, гремит Траурный марш в стиле военной погребальной церемонии — так начинается первая часть легендарной Пятой симфонии Малера, обрамляющая постановку. В этих наушниках зрители будут весь спектакль бродить по вокзалу.
Спектакль не только богат визуально (пространство вокзала всегда таит неожиданности), он еще организован звуком и голосом. Разговоры бежавших из нацистской Германии Калле и Циффеля (актеры Максим Фомин и Сергей Волков) о фашизме и грядущей войне звучат словно бы поверх человеческого и электронного гула Ленинградского вокзала.
«Я считаю, что нет никакого вреда, если беременные женщины слушают военные марши и если у них над изголовьем висит портрет фюрера, — но это примитивно. Пора разработать для будущих матерей цикл специальных упражнений, которые могли бы воздействовать уже на эмбрион, министерство пропаганды должно всерьез заняться эмбрионами, нельзя терять ни минуты».
Это говорит один из героев Брехта.
То, что прогулка по вокзалу под диалоги Брехта, написанные накануне Второй мировой войны, начинается с Траурного марша, весьма существенная для железнодорожного вокзала XXI века деталь. Ключ к осмыслению всего спектакля.
За последние пять-семь лет аэропорты и вокзалы, искалеченные терроризмом, массовыми миграциями, забастовками и катастрофами, утратили свою респектабельность, романтический флер долгожданных встреч и путешествий. Сегодня железнодорожный вокзал ассоциируется с суетливыми переездами на небольшие расстояния, а если поездки дальние, то почти всегда это признак бедности путешественника. Современные скорости сделали самое передовое средство передвижения начала прошлого века аутсайдером. Вокзал сегодня — ретро, а поезд — в тройке самых медленных средств передвижения (речь, разумеется, о России). Поездами пользуются люди с небольшим достатком, готовые потратить девять суток на поезде Москва-Владивосток, пожертвовать комфортом, только бы сэкономить. За два часа, проведенных вечером на Ленинградском вокзале, успеваешь отметить: львиная доля ожидающих — это гастарбайтеры, приехавшие в Москву в поисках лучшей доли. И потому «Разговоры беженцев» в исполнении Фомина и Волкова, затерявшихся в утомленной ожиданиями и долгими переездами толпе Ленинградского вокзала, звучат вполне естественно.
«Великая идея — это, например, тотальная война. Вы читали, что сейчас во Франции гражданское население испортило всю тотальную войну? Пишут, что оно расстроило все планы командования. Оно тормозит ход военных операций, потоки беженцев забили все дороги и мешают продвижению войск».
Променад-театр, сайт-специфик в случае с построенной в виде диалогов брехтовской пьесой и полным уставших и измученных людей вокзалом превращается не только в акт современного искусства, но в очередное подтверждение того, что весь мир — театр. Группа таджиков, усевшись в круг, увлеченно поедает «Доширак». Подвыпившая женщина в чебурашковой шубе демонстративно подтягивает колготки. Пухлые юнцы долбят мячом и без того некрепкую детскую площадку так органично и вместе с тем картинно, что сложно поверить в то, что мизансцены не отрепетированы.
Очевидно, что двух одинаковых «Разговоров беженцев» не бывает, коль скоро главным героем спектакля становится вокзальная публика, случайно попавшая в поле зрения на два часа. Личное переживание каждого зрителя зависит от массы факторов, управлять и даже манипулировать которыми в классическом театре-коробке режиссеру гораздо проще.
Во время апрельского показа «Разговоров беженцев» в программе «Золотой маски» (спектакль был номинирован как «Эксперимент») пространство Ленинградского вокзала и его обитатели решительно отвоевали первый план и стали солировать. А глубокомысленный текст Брехта превратился в фон, в повод для изучения реакции вокзальной публики и на актеров, и на зрителей, следующих за ними в наушниках.
Ближе к финалу мне, однако, стало казаться, что подобная необязательность текста обернулась для спектакля ловушкой. Как только неизученные пространства Ленинградского вокзала закончились, и зрители второй и третий раз пошли по знакомым галереям, спектакль истончился драматургически и стал напоминать навязанную групповую экскурсию.
Решив отстать от группы, я отправилась за шоколадкой — и тут обнаружился едва ли не главный фокус этого спектакля: «Разговоры беженцев» живут и развиваются куда увлекательнее, когда становишься «беженцем» — отрываешься от толпы людей в наушниках. В самом деле, ничего бы не случилось, отключись зритель от группы и перестань наблюдать за парой актеров — наушники позволяют слышать текст практически в любой точке вокзала. Остается принять (и это зрительская, а не режиссерская проблема), что в таком типе театра текст Брехта требует дистанцирования. Спектакль косвенно дает импульс к осмыслению таких понятий, как зрительская несвобода, заданность восприятия, ставит вопрос об изучении проблемы театрального «беженца». В самом деле, стереотипность мышления поспешила уложить в свод правил восприятия даже такой молодой для России жанр, как променад-театр: не уходить с маршрута, не отклоняться от колонны, следовать за толпой. В колонну по двое, шагом марш!
«У немцев выработался беспримерный по стойкости рефлекс послушания. Немцы послушны, даже когда из них хотят сделать высшую расу. Рявкните на них по-фельдфебельски: «Приседания начали!», или «Направо равняйсь!», или «Покорять мир — шагом марш!», — услышав команду, они постараются ее выполнить».
В итоге сбой маршрута, отвлечение от обаятельного актерского дуэта для меня сработал исключительно на текст Брехта, который рифмуется с сегодняшним днем, подкрепляется картинкой повседневности из жизни Ленинградского вокзала. Например, на фрагмент о всеобщей милитаризации накладываются витрины сувенирных киосков Ленинградского вокзала, увешанные майками с президентским торсом, уставленные кружками с его портретом и надписями «Спасибо за Крым» / «Спаситель России», зажигалками в виде танков и патронов, ручками-пушками etc.
И все это мы рассматриваем под финальный раздел малеровской симфонии, о которой в русскоязычной Википедии написано исчерпывающе: «Композитор предлагает нам иллюзию преодоления злых сил добрыми силами, символом которых становится гармоничность классического художественного мироощущения. И уже дело слушателя — вступить или не вступить в игру, поверить гармонической, умиротворяющей зло силе художественного произвола или усомниться в жизненности монументальной постройки, имеющей столь хрупкую основу».